Старец Ефрем Катунакский

Послушание

Одна монахиня мне написала: "Батюшка, мы слышим, что турки скоро придут, и не знаем, что нам делать".

— А! Послушай, дорогая моя, — говорю я ей, — у тебя нет послушания, потому что, если бы ты имела послушание, тогда бы ты думала так: "Какое мое дело? Как игумения скажет". Там ведь игумения матушка М.? Ну, так вот: как матушка М. скажет. Остальное меня не касается.

Вот это послушание. А если боишься — значит имеешь свое хотение, свою волю.

Все вы хорошо знаете, что наш старец Иосиф был истинный исихаст и делатель умной молитвы. Но не исихазм и умную молитву он нам преподал в первую очередь, а преподал нам послушание, общежитие.

Если вы внимательно проследите по книгам святых Отцов, то увидите, что многие из них достигли святости как бы даже с легкостью: души их освятились без совершения чрезмерных трудов, без необычайного принесения себя в жертву, без исполнения крайних аскетических подвигов. А почему? Они избрали послушание.

Послушание приносит человеку не только телесное бесстрастие, но и духовное.

Исследуйте глубже, откуда исходит послушание. От Триипостасного Божества. Христос говорит: "Я сошел… не для того, чтобы творить волю Мою, но волю Пославшего Меня… " (Ин. 6, 38). Отсюда начинается послушание. Поэтому, кто творит послушание, тот становится подражателем Христу!

Я опытом убедился, что послушание превыше молитвы.

Хочешь получить дар молитвы? Хочешь, чтобы, когда говоришь: "Господи Иисусе Христе", из твоих глаз текли реки слез? Хочешь прожить ангельскую жизнь? Тогда: "Благословите", "буди благословенно". Вот что такое послушание!

Человеку немало нужно потрудиться, чтобы не доверяться своему суждению. Отлучился твой старец — спроси брата своего, и как он тебе скажет — так и поступи. Уничижение собственное — это немалый труд, но иначе ничего не получится. По-другому не выйдет! Если хочешь последовать монашескому закону — ступай по этому пути.

Спросили как-то монахини отца Герасима Песнописца:

— Отец Герасим, что значит слепое послушание?

— Я вам отвечу, — говорит. — Вот сказала игумения: "Евпраксия, принеси стакан воды", — ты приносишь. — "Вылей воду", — ты вылила. — "Ах ты, дура, зачем вылила воду!" — "Простите, благословите". Не оправдываешься: "Но ведь вы мне сами сказали вылить воду". Нет, не так. "Благословите", — вот это и есть слепое послушание.

Если не оказываешь такого послушания — не поднимаешься вверх по духовной лестнице. Видишь, что старец сказал: "Слепое послушание — это когда не оправдываешь самого себя не только по отношению к своему старцу, но и перед братом твоим. И перед братом твоим не оправдывайся, но всегда имей самого себя ниже и хуже всех".

Тот, кто живет в послушании у своего старца, подражает Христу, Который послушлив Отцу Своему (Ср.: Флп. 2, 8). Тогда Бог благословит того, кто Ему подражает.

Если что-либо просите у старца — предрасполагайте ваш помысел. Если старец исполнит просимое, говорите "буди благословенно". Если не исполнит, опять — "буди благословенно". Не настраивайтесь на то, что старец вас послушает, тогда если старец и не исполнит просимое, то вы не будете унывать.

Часто и мы, старцы, может, и делаем какую ошибку; но если ты все исполнишь по послушанию, то для тебя это обернется к лучшему, а не к худшему. Никогда послушание "не выйдет боком", потому что оно есть подражание Христу.

Жил в послушании — пойдешь в Рай!

Не живешь в послушании — не можешь умно молиться, нельзя причащаться, нельзя служить — ты уготовлен в ад. Вот ведь и Адам, и пророк Елисей и Гиезий: все эти примеры нас убеждают, какие именно добродетели более всего угодны Господу. И другие добродетели содействуют спасению, но ни одна из них не имеет той силы, какую имеет послушание. Поэтому более всего прилежайте в послушании.

Я так вам скажу: от нас зависит, чтобы тот свет, который внутри нас, то есть благодать, мог усиливаться или уменьшаться. Если сейчас благодать в "пять градусов", завтра можем сделать ее в десять, тридцать, пятьдесят, сто. И от нас же зависит, если сейчас она в "десять градусов", — сделать ее в восемь, пять, три, один… А происходит это от самоотречения, убежденности, благоговения, уважения, которое мы имеем к нашему старцу. От нашего послушания своему старцу этот свет возрастает. Не только старцу, но и друг другу будем оказывать послушание.

Блажен тот брат, который, прежде чем завершит свой наказ старец или кто из братьев, скажет: "Буди благословенно". Один из братьев сказал тебе: "Иди сюда, брат, поможешь мне". — "Буди благословенно". Последуй этому пути и увидишь, какой мир ты почувствуешь внутри! Какой покой!.. Ну, а если скажешь: "Подожди пять минут, я приду", — э — э…

Я вам расскажу об одном случае, который мне запомнился. О том, как человек утверждается в своем помысле, в своем мнении, так сказать, и не желает спросить кого-нибудь другого.

На Каруле жил один монах, вот как-то он мне и говорит:

— Отец Ефрем, я болен, приди меня причастить.

— Ладно. Приду и причащу тебя, в такой-то день после литургии.

У меня есть такая маленькая коробочка, как вот эта чашечка кофе, которая герметично закрывается. Я ее вешаю на грудь, как крест, и спускаюсь вниз, чтобы причастить того, кто имеет нужду в этом.

Когда священник разрезает частицы, — берет одну маленькую частицу (как чечевичное зернышко), кладет ее в святую лжицу и опускает в Честную Кровь. Так соединяются Тело и Кровь. Затем идешь и причащаешь брата, который тебя об этом просит.

Отслужил литургию. Когда я закончил потреблять, тогда вспомнил, что забыл взять частицы со святого дискоса, чтобы положить их в Дароносицу, ну и обагрить их [т. е. пропитать Кровью Христовой]. Забыл. Что поделаешь, я ведь тоже человек, забываю. "Брат, — говорю, — потерпи немного, я забыл". — "Хорошо".

Извещаю его опять, что в такой-то день буду служить, но уже внизу на Каруле. "Отслужу и там же тебя причащу". Он мне говорит: "Все же возьми Дароносицу с собой. Если увидишь меня в церкви, тогда я там и причащусь, а если меня нет, значит я не смог, и тогда придешь причастить меня в мою каливу". — "Буди благословенно".

— Отец Ефрем, — говорю я себе, — ну-ка собери мозги хорошенько, потому что сейчас их явно тебе не хватает. Ну вот, служу я, на антиминс кладу Дароносицу-коробочку, чтобы иметь ее на виду, когда положу частицу. Заканчиваю. Потребляю Дары. Ну, бестолковый какой, опять забыл! Да что ж это такое, что это за напасть такая!

— Брат, прошу прощения, опять забыл. Буду служить у себя, наверху, специально приду на Карулю, чтобы причастить тебя. Возьму на себя этот труд — спуститься вниз опять, потому что вижу — совсем мозги я растерял.

— Хорошо.

На литургии кладу Дароносицу на антиминс, чтобы ее видеть. Смотрю на Дароносицу, потребляю, и — ничего!

Помяни мя, Господи, да что же такое со мной! Да что же такое случилось со мной! Что тут скажешь? Ну, раз так, тогда я беру ту Дарохранительницу, где мы храним засушенные частицы. В Великий Четверток мы засушиваем частицы как сухарики. Достаю, значит, ее, расстилаю антиминс, открываю коробочку. Подвожу лжицу снизу, чтобы достать одну частицу, и поддеваю. Не поднимается Святой Хлеб! Надавливаю. Не поднимается! Что такое происходит? Вдруг подскакивает Святой Хлеб (хорошо, что упал на антиминс) — еще немного и упал бы вниз. Испугался! Может, думаю, частицы приклеились к муссе (муссой называется морская губка, которую утрамбовали, и она стала круглой, как камень, и на нее сверху кладем частицы, потому как, куда бы ты ни положил частицы, губка впитывает влажность)[62]1). Посмотрел на частицы — все в порядке, они свободны. А! Значит, брат имеет препятствие! Вот поэтому я, как служащий, все время забываю его просьбу. Потому что у него есть какое-то препятствие. Ладно, беру Дароносицу и спускаюсь вниз. Причастил его, а потом говорю:

— Отче, хочу сказать тебе один помысел, как твой брат и в большей степени, — как священник.

— Что ты хочешь мне сказать?

— Поисповедайся.

— Три раза исповедался, — отрезал тот.

— Послушай, брат мой, может, что-то забыл.

— Нет, — говорит, — ничего у меня нет. Три раза исповедался.

Ах так! Тут я уже не выдержал. Его поведение, его слова меня возмутили. Так разговаривать! Я стараюсь ради пользы твоей душевной… Человек же ты, мог что-то и забыть, как тот монах, что жил наверху, куда потом пришел старец Паисий. Он был из деревенских, и когда пришел час смерти, он никак не мог испустить дух, только все время видел диавола. Тот, кто обслуживал монаха, говорит:

— Видишь демона?

— Да, это демон.

— А-а, отец, — говорит, — это у тебя неисповеданный грех. Спроси демона, что за грех у тебя.

Умирающий спросил.

— Не испустишь духа, — ответил демон.

— Почему не испущу духа, проклятый демон?

— Потому, что у тебя грех неисповеданный.

— Какой грех?

Демон не может ему ответить:

— Ой, Мария, — потом говорит, — меня вынуждает. (С Пресвятой у него вражда, демоны Ее Марией называют.)

В конце концов диавол ему напомнил, что тот монах был когда-то женатым, и те дети, которые рождались, умирали. И когда был последний ребенок, он пошел к одному магу, и тот ему наколдовал. Вот это и было не исповедано монахом. Монах поисповедался, затем упал — и испустил дух.

— И ты, отец, тоже человек, тоже что-то забыл. Он "три раза исповедался"! Я с ним по-хорошему говорю, а он мне… "Отец, — говорю, — то-то и то-то происходит".

— Знаешь, что мне говорит помысел? — спрашивает он. — Что?

— Ты берешь кусочек хлеба, смачиваешь немного вином и приходишь меня причащать.

— Помяни мя, Господи! Такое делать, отец, да зачем мне это? Ну ладно, тебя я могу не уважать, могу не любить, но хотя бы ради труда, который совершаю, спускаюсь к тебе из дому, чтобы причастить тебя хлебом? — говорю ему. — Где же тогда совесть?

Вот что значит — довериться своему помыслу. И каков результат: он стал недостоин причаститься!

Поэтому пусть никто не доверяется своему помыслу. Послушание — это когда на место своих мозгов ставлю мозги своего старца. Вот это послушание.

Что есть послушание? Выбросить свой собственный помысел и слушать, что тебе скажет твой старец.

Монах: Я хочу спросить — это касается моего личного опыта, как бывает со мной. После повечерия в монастырской гостинице мы стираем простыни, развешиваем, и некоторые из братьев их собирают. Я из тех, кто снимает просохшие простыни в сушилке. В тот вечер, когда я иду собирать простыни, потом я долго не могу заснуть, чего не бывает в другие дни, потому что внутренне я разбалтываюсь, и сна нет. И так нарушаю свой распорядок, программу и сильно расстраиваюсь потом.

Старец (не расслышал): И сильно, что…?

Монах: Ну, то есть я послушание исполняю с готовностью, с желанием хожу и собираю простыни, но одновременно знаю, что не смогу сразу же заснуть и встать рано, чтобы полностью совершить монашеское правило. И сожалею об этом. Эта печаль как-то излечивается?

Старец: Излечивается. Дело в том, что ты не положил в основу послушание. Я не смотрю на молитву, а смотрю, как мне жить в послушании. Братья тебе сказали: "Собирай простыни". Буди благословенно. А Богу все возможно: сейчас ты сокращаешь свою молитву, собирая простыни, ну скажем, на полчаса, а когда ты пойдешь молиться, Господь даст тебе, за твою самоотверженность и исполненное послушание, двойную благодать. Если ты молился, к примеру, ночью три часа и находил благодать, скажем, в "десять градусов", то сейчас ты думаешь, что не насытишься молитвой, потому что сократил ее время до двух с половиной часов? В большей степени насытишься, потому что заложил основание монашеского жития, монашеского закона. Мы пришли сюда жить в послушании, а не творить молитву. По-слу-ша-ни-е!