Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 2, том 2

Между тем, девушка, сделав несколько шумных и быстрых шагов к дому, тихонько на цыпочках вернулась к воротам и, затаившись у калитки, стала ждать. Чего она ждала – она и сама не смогла бы ответить на этот вопрос. После поцелуя, который ещё продолжал гореть на её губах, ей было и стыдно, и как-то по-особому сладостно. Никто ещё её так не целовал! Она и сердилась на Борьку, и в то же время была счастлива, хотя в последнем, конечно, не призналась бы никому. Она, как и он, не открывала калитку, так они и простояли по разные стороны минут десять, а потом медленно разошлись. Идя домой, Катя думала: «Всё-таки зря я его так сильно толкнула, может ушибся? А он-то тоже хорош – с поцелуями лезет, а на ногах устоять не может! Ну а как же завтра, если он опять целоваться полезет? Ну да ладно, завтра я его проучу!» И верно, проучила!

Следующим вечером, когда окончилась репетиция (готовилась постановка к 1 Мая, Борис, постоянный участник драмкружка, в ней исполнял одну из главных комических ролей, а Катя Пашкевич, как это происходило почти всегда в последний год, выполняла обязанности суфлёра и даже помощника режиссёра), Катерина подошла к Ефиму Силкову (мы как-то о нём раньше рассказывали), работавшему инструктором райисполкома по политпросветработе, тоже принимавшему участие в спектакле, и попросила проводить её домой.

Силков был старше Бориса лет на пять, но это не мешало ему вздыхать о Кате Пашкевич, как и многим другим знавшим её комсомольцам и партийцам шкотовской ячейки. Однако в нём было достаточно порядочности, чтобы, зная о взаиморасположении, существовавшем между ней и Борисом Алёшкиным (а об этом знало, наверно, уже почти всё Шкотово), к Пашкевич не подходить и свои любезности ей не навязывать. Но когда она сама подошла, тут уж, как говорится, теряться было нельзя.

Увидев, что своенравная девушка у всех на виду подошла к Силкову и громко – так, чтобы слышали все, в присутствии Алёшкина, попросила её проводить, Борис взбесился до глубины души и даже напугался: «Неужели она так рассердилась, что теперь меня и вовсе прогонит? – думал он. – Но ведь она же всё равно будет моей женой, неужели она этого не понимает? Ведь иначе невозможно! – проносилось в его мозгу через минуту. – А этого чёртова Ефимку Силкова я подкараулю где-нибудь и башку ему проломлю, будет знать, как чужих девчат провожать!» – все эти мысли беспорядочно мелькали в его голове в то время, как он, держась шагах в десяти сзади парочки, шёл следом за ними.

Катя время от времени оглядывалась назад и, видимо, с удовлетворением наблюдала за Борисом, который, опустив голову, полную самых мрачных и злых мыслей, плёлся сзади. Чтобы ещё больше подразнить Борьку, она теснее, чем это было нужно, прижималась к Силкову, и заставила этим и последнего вообразить Бог знает что.

Когда они подошли к калитке, Силков решил попрощаться с Катей так, как в то время довольно часто прощались парни с провожаемыми ими девушками – поцеловать её. Он нагнулся, чтобы осуществить своё намерение – Борис всё это видел. Он готов был броситься на Силкова и затеять с ним драку. Он понимал, что Ефим был гораздо сильнее его, но тем не менее это бы его не остановило.

В этот момент около калитки, где темнели силуэты Силкова и Кати, раздался громкий звук пощёчины, затем громко хлопнула калитка, около которой остался Силков, потиравший щёку и бормотавший:

– Вот дура-то ненормальная! Я и тронуть-то её не успел, а она, на тебе, какую оплеуху влепила!

Борис торжествовал! Он гордо прошёл мимо посрамлённого соперника, сделав вид, что не замечает его, и направился к дому.

Кстати сказать, жил теперь Борис в отдельном помещении. Рядом с квартирой Алёшкиных в маленькой комнате раньше жил учитель Чибизов, теперь его назначили заведующим ШКМ, и он получил большую хорошую квартиру, так как к тому времени он уже женился. Комнатка освободилась, и Яков Матвеевич Алёшкин выпросил её у сельсовета для своего сына. Сделал он это по настоянию Анны Николаевны, которая внимательно, хотя и незаметно для сына, наблюдала за ходом его романа с Катей Пашкевич. И так как пользовалась не только собственными наблюдениями, но и многочисленными пересудами своих приятельниц и, прежде всего, Ирины Михайловой, а также и уклончивыми намёками самого Бориса, то считала, что сыну вскоре потребуется своя квартира. Когда Борис вернулся из Стеклянухи, комната с отдельным входом и даже собственной плитой уже ждала его.