Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 2, том 2

Глава девятая

Удачное проведение слёта вожатых юных пионеров получило одобрение со стороны бюро райкома ВЛКСМ и со стороны райкома ВКП(б). Многие из работников райкомов присутствовали на слёте, а на докладе Бориса были оба секретаря: и Смага, и Бовкун. После этого Алёшкин сразу стал пользоваться значительным авторитетом, и, что, пожалуй, важнее – к работе с пионерами у руководителей районных организаций появилось более серьёзное отношение. Теперь Бовкун, посылая куда-нибудь в отдалённое село инструктора райкома, предлагал ему ознакомиться в том числе и с работой отряда юных пионеров.

Для Уголка вожатого выделили часть комнаты, в которой находились Гриша Герасимов и Борис, там поставили шкаф с книгами и журналами, которых удалось собрать уже довольно много, на стенах разместили соответствующие плакаты, поставили небольшой столик, на котором разложили свежие газеты и журналы. За этим же столиком сидела часто и Катя, беседуя с приезжавшими вожатыми. Обычно такие встречи у неё бывали по вечерам. Естественно, что в это же время в райкоме находился и Борис. Он обычно сочинял или перепечатывал какое-нибудь очередное письмо вожатым или протокол заседания райбюро, или РКК.

Его работа затягивалась на более долгое время, чем у Кати, и она из чувства солидарности оставалась вместе с ним, помогая ему и в печатании, и в сочинении. Таким образом, они иногда задерживались чуть ли не до полуночи, и, уж во всяком случае, почти всегда уходили из здания райкома самыми последними.

Можно догадаться, что два юных существа, из которых один был безумно влюблён, а другая тоже не испытывала к своему партнёру чувства отвращения, оставшись на весь райком одни, иногда занимались не только печатанием очередного методического письма, но и своими личными делами, так как выходили из здания с раскрасневшимися лицами и блестящими глазами.

Если бы не разумная и строгая сдержанность Кати, то они бы натворили много глупостей, но она всегда умела вовремя остановить пылкие порывы Бориса. Хотя, надо признать, что понемногу становилась податливей и она. Если в первые встречи Катя была более чем холодна, за что и заслужила прозвание «льдинка», то теперь её губы при поцелуях становились всё горячее, и она всё чаще отвечала на поцелуй.

Однако устраивать такие встречи особенно часто им не удавалось: слишком много было других обязанностей, отнимавших всё свободное время, ведь они активно участвовали в драмкружке, а впоследствии и в организовавшейся «Синей блузе», следовательно, были вынуждены посещать частые репетиции; как активные комсомольцы, они не пропускали ни одного собрания, политзанятия или ещё какого-нибудь мероприятия, проводимого ячейками ВЛКСМ. Бориса, освободив от обязанностей секретаря сельской ячейки ВЛКСМ, перевели во вновь организованную и пока ещё очень малочисленную ячейку железнодорожников, ведь он теперь, кроме всего прочего, был и железнодорожным служащим.

Раз в неделю проводилось заседание районного бюро ВЛКСМ, на котором они должны были присутствовать оба, а Борис ещё что-нибудь и докладывать как председатель РКК. Кроме того, Борису приходилось часто выезжать в район и в железнодорожные школы, а Кате выполнять и многочисленные домашние работы. Между прочим, в семье Пашкевичей как-то так сложилось, что на Катю легла работа как бы второго парня в семье, ведь, кроме Андрея, все остальные были девочки. Даже когда Мила жила с ними, она выполняла только женскую работу, а за то, что следовало делать мужскими руками, в отсутствие Андрея отвечала Катя. И, наконец, Катя ведь ещё училась, заканчивая школу-девятилетку. И вот, с этим-то делом в последнее время у неё стало не ладиться.

Вообще, Катя Пашкевич была очень способной, по всем предметам она имела отличные и хорошие отметки, а учительница английского языка прямо не могла ею нахвалиться, но вот в последнее время стала отставать по математике. Это было понятно: находясь на севере почти два года, где не имелось в то время никаких школ, Катя прервала учёбу, подзабыла кое-что и, начав занятия сразу с седьмого класса, встретила много затруднений. Большинство из них, проявив всё своё старание и способности, она сумела преодолеть, причём так, что дома об этом ничего и не знали, но когда в девятом классе ей пришлось столкнуться со сложными вопросами по математике, а начальные основы её из памяти улетучились, да многого она раньше и не проходила, то это сразу сказалось. Попросить кого-нибудь о помощи не позволяла гордость – вот и получилось, что она всё чаще и чаще при решении задач или во время устного ответа плавала. Это не осталось незамеченным, стало предметом разговоров и среди комсомольцев школы, и среди педагогов.

Следующая за Катей сестра Женя к этому времени уже была комсомолкой, эти разговоры слышала, от неё и через Ирину Михайлову положение Кати стало известно в семье Пашкевичей.

Может быть, Катя и не допустила бы этих прорех в учёбе, если бы не отдавала так много времени комсомольской работе, и, конечно, пребыванию с Борькой. Ему она тоже из гордости о своих затруднениях ничего не говорила, но теперь Борис Алёшкин довольно часто бывал у неё в доме, и хотя она всегда хмурилась и торопилась поскорее его выпроводить (он ведь обычно появлялся, чтобы увести её на какое-нибудь собрание или заседание), но это не всегда удавалось. К нему уже привыкли, и Акулина Григорьевна иногда с ним даже советовалась кое о каких делах, ведь он уже стал считаться как бы своим, близко знакомым.

Однажды, когда Катя ушла в другую комнату переодеваться, а на кухне, где сидел в ожидании её Борис, находились Акулина Григорьевна и Женя, последняя вдруг сказала:

– Вот, Борис, вы с Катей всё по собраниям разным ходите, да в «Синей блузе» выступаете, а у неё очень плохо с математикой, даже разговоры уже пошли в школе среди комсомольцев. Ты бы ей хоть помог! Люся говорила, что ты очень хорошо знаешь математику.

Парень всполошился:

– Что же она мне ничего не сказала?!

Мать Кати усмехнулась:

– Что же, вы нашей Катерины не знаете? Дождётесь этого от неё, как же! Ведь у неё гордыня непомерная! А если бы вы, Борис, позанимались бы с ней немного, хоть у нас по вечерам, может быть, ей бы это и помогло…

Делая это предложение, Акулина Григорьевна имела двоякую цель: конечно, помощь Алёшкина Кате была бы небесполезна, а главное, что-то в последнее время у Катьки стали уж очень часто заседания и собрания, длившиеся чуть ли не до часу ночи, да и уходит она на них обязательно вместе с Борисом, и возвращаются они тоже вместе. Всякие сердобольные родственницы их уж не раз видели и спешили уведомить об этом мать. Да, наверно, они и целуются вовсю! Это как-то при их расставании она из окошка аптеки нечаянно и сама видела. «Долго ли до греха? Дело молодое! Ему-то что, а Катьке может плохо прийтись. Поди-ка, удержи теперешнюю молодёжь! Жениться им пока ещё рано: Катерина должна обязательно школу кончить! – так думала Акулина Григорьевна Пашкевич, женщина совершенно неграмотная, но наделённая большой сообразительностью и пониманием обстановки. – Куда теперь может женщина без среднего-то образования пойти? В жёны какому-нибудь парню вроде Пыркова, который, кстати сказать, уже и сватов собирался засылать. И будет весь свой век спину гнуть на мужа, да его семью. Нет уж, пусть окончит школу…» И она рассудила, лучше уж им вечера проводить дома – всё на глазах будут.

Когда одетая Катя вышла на кухню, Борис обратился к ней с вопросом, в котором звучал упрёк:

– Что же ты, Катя, не сказала, что тебе с математикой трудно, неужели бы я тебе не помог?..

А Катя, сердито посмотрев на мать и сестру, буркнула:

– Это не твоё дело! Успели уже наболтать, я сама справлюсь! Не нужны мне никакие помощники и наставники! Пойдём, что ли.

Акулина Григорьевна сочла нужным вмешаться:

– Нет, Катерина, ты погоди, раз тебе человек помощь предлагает, то чего ты ершишься-то? Это нехорошо, даже неприлично, ведь не кто-нибудь со стороны, а твой же хороший знакомый, друг, можно сказать! Ты, Борис, приходи, приходи, хоть каждый свободный вечер, а уж я её заставлю заниматься!

Катя, не отвечая, вышла на крыльцо, вслед за ней поспешил и Борис.

– Ну и ловок же ты, Борька, ишь, как маму обошёл! Репетитор, тоже мне, выискался! Понимаю я тебя: в райкоме холодно, да и ходить далеко, на улице уже снег выпал (разговор происходил в начале декабря 1926 года), а тут в доме для свиданий самое подходящее место, и не стыдно тебе?!!

Борису пришлось потратить немало времени и слов, чтобы убедить Катю, что инициатива о занятиях происходила не от него, а от её матери и Жени, но что перспектива каждый вечер проводить у них дома рядом с нею, не опасаясь какого-нибудь нескромного намёка, которые им уже приходилось выслушивать от сторожихи райкома, или каких-нибудь насмешек от друзей, застававших их вместе, его, конечно, прельщала. Но в то же время он твёрдо обещал, что его пребывание у них по вечерам будет действительно отдано учёбе, и ему тоже доставит большую радость.

В конце концов, ему удалось уломать девушку. С этих пор почему-то заседания и собрания стали кончаться удивительно рано, и в 8–9 часов вечера Борис и Катя, усевшись бок о бок на лавке за большим кухонным столом, усердно разбирали алгебраические правила, решали задачи по геометрии – одним словом, занимались. По строгому приказу матери, никто из членов их многочисленной семьи в это время в кухню не заходил, чтобы не мешать им.

Вряд ли Борис сумел оказать своей подруге действительно серьёзную помощь, но уже то, что она не сидела где-то на скамеечке или в райкоме, а старательно учила заданное и лишь иногда обращалась за помощью к Борису, повторяла услышанное в классе и более или менее внимательно читала написанное в учебнике, дало свои плоды. Через каких-нибудь две недели она уже уверенно отвечала на вопросы учителя математики, успешно справлялась с письменными работами. Об этом сейчас же стало известно Акулине Григорьевне, которая приписала это, конечно, заслугам Бориса.

Но надо честно признать, что, находившийся на седьмом небе от счастья парень, сидя голова к голове с Катей над каким-нибудь учебником, конечно, не упускал случая, чтобы не прижаться губами к находившейся так близко щёчке любимой девушки, а иногда просто схватывал её в охапку, крепко обнимал и целовал без всякого стеснения несчётное число раз. Она не всегда успевала увернуться от этих горячих порывов, ведь ни кричать, ни отбиваться с шумом она не могла, боясь, что услышат её родные. Но, кажется, что эти объятия и ей не были неприятны.

Занятия продолжались почти до самой весны. За это время все члены семьи Пашкевичей не только хорошо узнали Бориса, но и прониклись к нему симпатией. Обладая счастливым даром располагать к себе окружающих людей, видимо, унаследованным от деда, Болеслава Павловича Пигуты, Борис понравился всем старшим членам семьи и полностью покорил всех младших.