Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 2, том 2

Не прошло и двух месяцев после отъезда Смаги, как Бориса Алёшкина шкотовская железнодорожная ячейка приняла в кандидаты ВКП(б). Через неделю его приём утвердило бюро райкома партии, и, будь Борис рабочим или крестьянином, он бы уже мог считаться принятым и получить соответствующий документ. Но приём его, как служащего, утверждало бюро обкома. Борис понимал, что при рассмотрении его дела в обкоме к нему будут подходить строго, и потому усиленно готовился. За этот период времени даже свидания с Катей стали реже, и продолжались меньше по времени. Почти все мало-мальски свободные вечера он проводил за чтением газет, журнала «Большевик», имевшихся учебников по обществоведению, докладов и речей Сталина по вопросам борьбы с троцкизмом и правым уклоном. Он прочёл и несколько статей Владимира Ильича Ленина, и даже попробовал читать «Капитал» Маркса, имевшийся в библиотеке райкома партии. Но, кажется, больше всего ему помогли разговоры с Костроминым, старательно объяснявшим своему подопечному события последних лет, а также и те моменты из истории партии, которые были особенно непонятными.

На это дело ушло около трёх месяцев, и в июне 1927 года Алёшкина вызвали во Владивосток на бюро обкома. Решение вопроса о его принятии в кандидаты партии заняло всего несколько минут: инструктор обкома, который готовил его дело, в нескольких словах рассказал биографию Бориса, зачитал список лиц, давших рекомендации, подчеркнул, что один из рекомендовавших – секретарь райкома партии, и высказал предложение об утверждении решения бюро райкома. Затем один из членов бюро спросил:

– Ваш отец, Яков Матвеевич Алёшкин – в прошлом офицер?

– Да, – ответил Борис, – но теперь он командир Красной армии.

Спрашивавший улыбнулся, и, обернувшись к другим членам бюро, сказал:

– Я этого Алёшкина хорошо знаю, он был у нас связным в партизанских отрядах Сучана. Думаю, что его сын не уронит звания большевика.

После этого другой член бюро спросил Бориса о II съезде партии, о III съезде РКСМ, о речи Ленина на нём и о докладе И. В. Сталина по вопросу правой опасности в партии. К своей радости, все эти вопросы Борис знал и потому сумел ответить на них вполне удовлетворительно.

После краткого совещания секретарь обкома Костя Пшеничный (как ласкательно его звали почти все) – сподвижник Лазо и Суханова, встал, пожал Борису руку и сказал:

– Что же, товарищ Алёшкин, поздравляем вас с вступлением в ряды ВКП(б), надеемся, что вы оправдаете наше доверие. Кандидатскую карточку получите завтра, зайдите за ней в общий отдел. До свидания!

Не помня под собою ног от радости, Борис выскочил из здания обкома на улицу. Конечно, он сейчас же отправился в кинотеатр «Художественный», затем долго гулял по саду Буфф, вновь смотрел кино и, наконец, поздно вечером отправился на ночлег в так называемое учительское общежитие, располагавшееся в районе Мальцевского базара. Для ночлега в этом общежитии ему выдали записку от общего отдела обкома. Состояло оно из нескольких комнат в каком-то большом, похожем на казарму, здании. В каждой комнате стояло 10–12 кроватей, но в это время года народу в нём было совсем немного.

Итак, с июня 1927 года Борис Алёшкин стал кандидатом ВКП(б) и с гордостью показывал всем знакомым и, конечно, Кате, в первую очередь, коричневую картонку с напечатанным на ней названием «Приморский обком ВКП(б)», номером и написанными от руки фамилией, именем и отчеством. В то время ещё не было единых партийных документов, и почти каждый обком, губком или крайком выпускал свои членские билеты и кандидатские карточки. Между прочим, у членов партии была точно такая же карточка, только красного цвета.

Все описанные события произошли в июне, но ещё в марте с Борисом случилось одно происшествие, о котором мы не можем умолчать.

Во время весенних каникул класс, в котором училась Катя, по инициативе классного руководителя, учителя естествознания Ланового, решил провести экскурсию во Владивосток с тем, чтобы ознакомиться с достопримечательностями города, посетить музей.

День этой поездки совпал с тем, в который Борис получал обыкновенно жалование. Он договорился с Катей, чтобы этот день провести вместе. Катя, как мы знаем, хотя и недолго, жила во Владивостоке. Её родственники – тётки и двоюродные сёстры за это время успели довольно хорошо познакомить девушку со всеми замечательными местами города. Она охотно согласилась на предложение Бориса, так как в городе могла чувствовать себя менее стеснённо: тут не было на каждом шагу знакомых или родственников, как это было в Шкотове.

По дороге к городу Катя договорилась с Лановым, под предлогом необходимости навестить родственников, о том, что она проведёт этот день одна и вернётся лишь ко времени возвращения экскурсии прямо на вокзал, тот согласился.

Как только ученики приехали в город, Катя Пашкевич откололась от класса и направилась в привокзальный сквер, где её уже ожидал Борис, приехавший с этим же поездом, разумеется, в другом вагоне – так, чтобы ни один из одноклассников Кати, а тем более одноклассниц, его не видел ни в поезде, ни в городе.

Вместе с Катей они прошли у в Управление отделения железной дороги, там в кассе Борис получил своё жалование – что-то около 55 рублей. Имея такую кучу денег, они решили кутнуть. Правда, решал-то этот вопрос один Борис, Катя молча и довольно пассивно ему подчинялась. Он, однако, был рад и этому, боясь встретить какие-нибудь возражения или даже прямое сопротивление его планам.

Очутившись с Борькой с глазу на глаз в большом и всё-таки малознакомом городе, где не было спасительной калитки их ворот или двери дома, Катя несколько растерялась и, пожалуй, струсила. С одной стороны, ей было приятно иметь полную самостоятельность, чувствовать отсутствие какой-либо опеки и наблюдения со стороны родных, приятно сознавать, что Борис все эти траты и затеи делает только ради неё, интересно и любопытно наблюдать за ним, да и за собой тоже, как бы со стороны, ожидая с некоторым волнением, что же из всего этого получится. С другой стороны, было немного и страшновато: а вдруг этот Борька, покорный до сих пор каждому её слову, каждому движению, вырвется из подчинения и натворит что-нибудь такое, о чём ей придётся жалеть потом всю жизнь? Так, под влиянием этих противоречивых чувств она и находилась весь день.

Конечно, прежде всего, они направились в кино. В Шкотове кино бывало не каждую неделю, картины привозили старые, значительно потрёпанные, рвавшиеся в каждой части по несколько раз, что вызывало длительную задержку в показе, и только такие молодые люди, как Борис и Катя, которым больше нравилось находиться в обществе друг друга, чем смотреть фильм, на эти задержки внимания не обращали, все же остальные громко возмущались, хлопая в ладоши, топоча ногами и крича: «Сапожник!» Здесь, в городе, сеансы начинались с 10 часов утра и продолжались до позднего вечера, перерывов между частями не было, показ осуществлялся двумя аппаратами, картины шли новые. Поэтому посещение кинотеатров «Арс» и «Художественный» – тогда их во Владивостоке было всего только два – считалось чуть ли не обязанностью каждого, кому приходилось бывать в городе.

Побывав в обоих кинотеатрах, и в одном переживая замечательные приключения Дугласа Фэрбенкса в картине «Знак зеро», а в другом вдоволь нахохотавшись над Чарли Чаплиным, наши гуляки отправились обедать в ресторан «Сан-Суси», который ещё продолжал функционировать. Катю поразила невиданная ею до этого роскошь ресторана, а Борис старался держаться как можно развязнее и независимее.

Вероятно, со стороны эта пара выглядела довольно комично. Он и она по одежде и своим манерам значительно отличались от завсегдатаев ресторана. Молодые люди это и сами видели, и потому, поскорее управившись с обедом, вкус которого Катя из-за стеснения и непривычности обстановки даже как следует и не разобрала, поторопились покинуть этот сверкающий огнями и хрусталём зал.

Зашли они в кондитерскую, купили две коробки разнообразных пирожных и фунта два шоколадных конфет. Одну коробку решили отвезти домой, чтобы разделить её содержимое между братьями, сестрой Бориса и сёстрами Кати, а конфеты и пирожные из другой им предстояло съесть сейчас. Но где? Ведь не сядешь же на скамейку в саду или где-нибудь на улице и не начнёшь на глазах прохожих лакомиться пирожными? Надо было придумать, где-нибудь провести время до вечера и поесть свои лакомства, не подвергаясь наблюдению посторонних глаз.

В то время во Владивостоке имелись две большие гостиницы – «Золотой Рог» и «Версаль» и очень много мелких частных, так называемых номеров, иногда имевших в своём распоряжении меньше десятка комнат. В них за весьма скромную плату могли найти уединение парочки на сутки, на ночь и даже всего на несколько часов. В одну из таких гостиниц Борис и повёл свою Катю.

Она не понимала ужаса посещения мебилирашек в силу своей полной невинности, а он даже не подумал о том, что уже один визит девушки в эти номера может её скомпрометировать: слишком он был беспечен и легкомысленен. Да Борис и сам не догадывался, что в такие гостиницы гости приводят с собой только девушек так называемого лёгкого поведения, используя для прочих услуг горничных и другой обслуживающий персонал. Ему как-то пришлось раз переночевать в одной из гостиниц около Семёновского базара, в неё он и привёл свою Катю.

Когда он договаривался с хозяйкой, сидевшей за столиком в прихожей, о комнате до вечера или, может быть, до утра, его очень удивили насмешливые взгляды, брошенные ею и довольно миловидной горничной на смущённо прятавшуюся за его спиной Катю. Удивило его и то, что хозяйка взяла с него в этот раз двойную плату за такой же номер, как тот, в котором он останавливался в прошлый раз. Конечно, при Кате он не осмелился торговаться, но та, услышав цену, и сама пришла в ужас: нужно было заплатить 4 рубля! Она дёрнула парня за рукав и тихонько шепнула:

– Уйдём, съедим пирожные завтра где-нибудь в селе.

Но Борис, заметив, что колебания его спутницы, да и его самого, вызвали у хозяйки презрительную улыбку, вынул из кармана деньги и молча положил их на стол перед хозяйкой. Та спихнула бумажки в открытый ящик стола и приказала горничной проводить гостей в номер.

Горничная провела их на второй этаж, где в довольно грязный, обшарпанный коридор выходило, наверно, десять или двенадцать дверей. Она открыла одну из них и жестом пригласила пройти нанимателей в комнату.

Комната среднего размера, с большой двуспальной кроватью у одной из стен, с умывальником у противоположной стены, со шкафом, стоявшим напротив окон сбоку от входной двери, со столом посередине, накрытым цветастой скатертью не первой свежести и несколькими стульями, стоявшими вокруг стола, с какой-то несуразной картиной, висевшей над кроватью и с треснувшим зеркалом, укреплённым над умывальником, выглядела не очень уютно. Но ребята, уставшие после двух сеансов кино, пообедавшие, затем основательно побродившие по городу, были рады и такому пристанищу: оно позволяло снять верхнюю одежду, сесть за стол и наконец-таки приняться за своё соблазнительное лакомство.