Михаил Задорнов. От Рюрика до Ельцина

Объединённая Европа против России

Почему история повторяется? Сколько мудрецов — от ученых до астрологов — ломали головы над этой, казалось бы, простой проблемой. Почему примерно каждые сто лет Запад пытается завоевать Россию, но лучшие армии мира исчезают в русских полях и перелесках… Почему история так любит дорогостоящие римейки?

«Характер человека — это его судьба». Это правило относится и к странам. Ведь география, биология, традиции, наконец, история выковывают характер народа. Политический режим, экономический строй — всё это меняется до неузнаваемости. Но характер остаётся прежним, он лишь слегка адаптируется к новым условиям. И во взаимоотношениях России и Европы действуют всё те же старинные рефлексы. Вспомним историю — чтобы в будущем она не застала нас врасплох. Миром управляют всё те же страсти. И дальнейшие римейки неминуемы. Об этом мы поговорим с писателем Михаилом Николаевичем Задорновым.

— Помните, в 1941 году был такой боевой киносборник: Наполеон приходит на телеграф и посылает телеграмму Гитлеру: «Пробовал. Не получилось. Не советую».

— Замечательный сюжет Но я бы хотел напомнить, что в 1941‐м году вместе с немцами на русскую землю пришли и французы. И снова путь на Москву лежал через Бородинское поле… Французов в вермахте насчитывалось не так много, как австрийцев, итальянцев, венгров, румын, но и они были здесь в сорок первом году, в армии Клюге. Кто он такой — фельдмаршал фон Клюге по кличке «Умный Ганс»?

— Действительно, что за птица?

— Кличку он получил в честь знаменитого в начале ХХ века коня Ганса, который, как считалось, умел считать и отвечать на мудрёные вопросы. У фельдмаршала была лошадиная фамилия. Фон Клюге — это то же самое, что наш Конев. Умный Ганс фон Клюге воевал всю жизнь.

Потомственный офицер, служил и в штабах, и на передовой. В Первую Мировую сражался против французов, был ранен под Верденом. В 1939‐м — снова бил французов, на этот раз — с большим успехом. Третий Рейх растоптал Францию за один месяц. Фон Клюге прославился в этой кампании, к нему пришли награды и высокие чины. Он знал, как обращаться с французами. Как повар с картошкой.

— И какие убеждения он исповедовал?

— К Наполеону фон Клюге относился с почтением — как и Гитлер. Конечно, у фюрера на первом месте были германские кумиры, прежде всего — Фридрих Великий. Национальное происхождение Наполеона не устраивало Гитлера: какой-то корсиканец, совсем не истинный ариец. И всё-таки — великий полководец и создатель империи. И всё-таки — наследник Карла Великого.

Летом и осенью 1941‐го фон Клюге, как и многие немецкие полководцы, даже старался останавливаться в тех особняках где, по легендам, в 1812‐м квартировал Бонапартий. Но в 1941‐м году враг не вошёл в Москву. На бородинском поле оборону держал полковник Полосухин — один из главных героев битвы за Москву.

Он прибыл в Бородино во главе 32‐й дивизии. Красноармейцы заняли оборону. Поле ратной славы избороздили окопы. Знамёна русских полков, сражавшихся при Бородине в 1812‐м, не успели эвакуировать из музея. Полковник Полосухин приказал отдать эти знамена частям, которым предстояло сражаться на Бородинском поле.

На шесть дней герои-полосухинцы задержали продвижение врага, а потом пришел приказ отступать за Москву-реку — на новые позиции. В неравных боях дивизия не дрогнула, ни одно знамя, ни одна из священных реликвий 1812 года не досталась врагу.

Немцы (впрочем, как и в 1812‐м году, это снова была объединённая Европа!) заняли Бородино, а в Спасо-Бородинском монастыре устроили лагерь для военнопленных. Это продолжалось недолго: битва за Москву стала первой крупной победой Красной армии, а врага, как встарь, отбросили на Запад. Всё мрачнее становился умный Ганс фон Клюге.

— В то время большинство его командиров частенько спрашивали: «Когда же мы остановимся?». Они помнили, что случилось с наполеоновской армией. Многие из них начали перечитывать воспоминания Коленкура о 1812 годе. Эта книга оказывала сильное влияние на боевой дух в критические моменты 1941 года. У меня до сих пор стоит перед глазами фигура фон Клюге, пробирающегося по грязи в штаб из своего блиндажа и стоящего там подолгу перед картой с книгой Коленкура в руке. И так продолжалось изо дня в день. А как вообще в Германии относились к аналогиям с 1812 годом?

— Гитлеру льстило сравнение с Наполеоном. Как-никак, великий человек. Когда Сталин в критические для России дни войны заявил, что Гитлер так же похож на Бонапарта, как котёнок — на льва, он хотел оскорбить, уколоть противника. И, надо сказать, сумел это сделать. Гитлер внимательно изучил опыт Наполеона. Книги Клаузевица о 1812‐м годе он знал чуть ли не наизусть. Главная причина катастрофы Великой французской армии — проблемы со снабжением и коммуникациями. Что ж, в то время не было железных дорог и авиации. Не было радио и автомобилей. Как ни странно, даже мотоциклы ещё не были изобретены.

Судьба войны в то время зависела от лошадей, которых нужно кормить. И восстанавливать их поголовье после боевых потерь.

— Об этом мы часто забываем.

— Да, мы судим о прошлом по собственным представлениям, а это неправильно. Нужно искать специфику каждой эпохи. Без лошадей, конечно, не обходился и вермахт в 1941‐м, но они уже не играли ключевой роли. Во времена Наполеона полумиллионная армия не могла долго воевать в тысячах километров от родины. Во времена Гитлера можно было наладить хозяйственную жизнь на оккупированных территориях, можно было перебрасывать от Ленинграда до Чёрного моря миллионные армии. Техника позволяла. А, значит, выжидательная тактика Барклая и Кутузова не помогала Сталину. Барклай заманивал Наполеона вглубь страны, как в ловушку. Затягивал войну любыми способами, потому что время работало против захватчика, оторвавшегося от собственных тылов, теряющего лошадок…

— И Гитлер не боялся повторить судьбу великого Бонапарта?

— На мой взгляд, Гитлер был игроком и мистиком. Для него важным было «сломать карту». Бросить вызов судьбе, призвать магические силы и победить вопреки человеческой логике. Поэтому после поражения под Москвой он бросил все силы на то, чтобы продолжить войну в России. «Мы стали хозяевами судьбы, которая погубила другого человека 130 лет назад!», — удовлетворённо признал фюрер, когда немецкая армия впервые перезимовала в России и была готова к новым победам. Накануне катастрофы Наполеон и Гитлер снова рассуждали, как родные братья. В аналогичных ситуациях формируются аналогичные рефлексы.

— Наполеон говорил: «Я похороню мир под развалинами своей империи!» Гитлер ему почти вторил: «Нас могут уничтожить, но, если это случится, мы потянем за собой и весь мир, объятый пламенем!». Похоже?

Император Александр I

— А как же? Но здесь можно копнуть еще глубже. И Наполеон, и Гитлер были поклонниками Карла Великого и считали себя вождями мощной империи — единой Европы. Им мешала Великобритания на островах и Россия, нависшая над Европой на Востоке. Конечно, абсолютных аналогий в истории не бывает и не может быть. Как и в точных науках. Например, Наполеону попытка самоубийства не удалась, Гитлеру — удалась. С Наполеоном победители обошлись милостиво, Гитлера вряд ли пощадили бы. Времена не те. Между Венским конгрессом и Потсдамом — 140 лет. Это заметно меньше, чем две среднестатистические жизни современного европейца.

— В СССР жил да был чабан Ширали Муслимов. Он родился в 1805‐м, а умер в 1971‐м году. Кавказцы живут долго: помогает горный воздух, а особенно — неразбериха в паспортных столах. Муслимов родился при Александре Первом, в год Аустерлица, а умер при Брежневе. В 1815‐м году он, наверное, уже был справным работником. Вот — живая история! Если, конечно, поверить в совершенно фантастические, на первый взгляд, даты его жизни.

— Помню этого долгожителя, его показывали даже в новогодних «Голубых огоньках», было дело. Ширали Муслимов, конечно, вряд ли в 1812‐м году оперативно получал информацию о нашествии Наполеона. И всё-таки он был современником и Бородинского сражения, и Венского конгресса, и Священного союза. А уж в 1941‐м товарищ Муслимов, конечно, знал, что началась большая война. «Не так уж давно она была, война 1812 года», — мог бы сказать Ширали. Да и от князя Рюрика нас отделяет только 1150 лет. Вроде бы много. Но это всего лишь 13 среднестатистических европейских жизней. Если вы прожили пятьдесят лет — помните, что это одна двадцать третья всей истории Руси. Вот так всё спрессовано в историческом пространстве. А в детстве, когда мы заучивали наизусть Лермонтова: «Скажи-ка, дядя, ведь недаром…» казалось, что всё это — бесконечно далёкая старина. 150 лет прошло! 170! Теперь уже — 200 лет! Рукой подать. Когда-нибудь никого не будет удивлять такая продолжительность жизни — 200 лет.

— Что думали о России в далёком Париже в те времена, когда не было не только радио, но и интернета?

— Я попытался найти источники. Последним писком интеллектуальной моды была в то время энциклопедия Дидро, действительно, шедевр в своем жанре. Статью о России для этого эпохального издания написал некий господин де Жокур. И вот что мы там читаем: «В России больше мусульманских и языческих областей, чем христианских. Русская церковь была столь малообразованной, что брат Петра Великого царь Фёдор первым ввёл церковное пение». Не страна, а загадка, укутанная в тайну и покрытая секретом. Но это уже, если я не ошибаюсь, афоризм Черчилля из ХХ века. Но уровень знаний о России, надеюсь, понятен?

Франция, конечно, помнила Петра Великого, который на руках носил юного Людовика XV. Европа долго не воспринимала всерьёз северную империю. И побаивалась людоедов и казаков, которые всегда готовы покуролесить возле священных камней Европы. И вот — Россия решала судьбы Европы.

— Удалось ли это Александру I на Венском конгрессе и позже?

— Он все-таки оказался победителем Наполеона, хотя во многом и случайно. Александр Первый пытался играть в ту игру, которая ни у кого в истории не получалась. Это — христианская, евангельская политика. Он после победы немного двинулся рассудком, пребывал в эйфории, которая, видимо, приносила ему наслаждение. Говорил о Священном, братском союзе монархов — братьев во Христе. Утопическая конструкция превратилась официальный документ. Но договора, конституции, коммюнике — всё это лишь декорация подлинной политики. На самом деле тот же Александр — Агамемнон среди монархов Европы — красовался своим привилегированным положением и делал всё возможное, чтобы усилить гегемонию вверенной ему империи… Он изворотливо и прилежно расставлял силки и начал Венский конгресс с позиций силы, продавливая два вопроса: воссоздание королевства польского под властью российского императора и поглощение Пруссией Саксонского королевства. Он имел право чувствовать себя вершителем судеб: все понимали, что Наполеона уничтожил русский штык. Русский штык стал в 1814‐м году гегемоном Европы. Кто посмеет с ним сразиться?

— Среди полководцев и монархов ни одного смельчака не нашлось. А вот среди дипломатов и банкиров…