Александра Коллонтай. Валькирия революции

Александра Коллонтай поделилась своими переживаниями со своим лечащим врачом Адой Нильссон, с которой быстро очень сблизилась. После отъезда из Стокгольма Изабель де Паленсии и еще более тягостного для Коллонтай отъезда Зои Шадурской, в течение долгого времени работавшей там же в торговом представительстве, Ада Нильссон стала единственной подругой, которой Коллонтай могла в разговоре безбоязненно открыть сердце. Накануне одного из своих вызовов в Москву в 1938 году Коллонтай сообщила ей о своих опасениях и попросила в случае ее невозвращения забрать ее бумаги и спрятать в укромном месте, чтобы однажды просвещенные умы узнали о ее вкладе в установление исторической правды.

Именно к Аде Нильссон Коллонтай обратилась в августе 1939 года, когда произошло событие, о котором она тремя годами ранее по большому секрету поведала Боди, — заключение германо-советского пакта. Оно не стало для нее сюрпризом, но все равно потрясло ее. И в то же время она не могла отмежеваться от своей страны. Это проявилось в том, как Коллонтай говорила о случившемся со своей конфиденткой. Ада Нильссон впоследствии утверждала, будто Коллонтай совершенно не ожидала германо-советского пакта, тогда как Боди свидетельствовал об обратном. Коллонтай не только рассказала ему о миссии Канделаки, но и добавила, что подозревает Сталина в возможности заключения такого пакта. Правда, и Бухарин в то же самое время питал такие подозрения.

Когда в соответствии с секретными протоколами к пакту Гитлер в начале сентября вторгся в Польшу, Коллонтай написала Аде Нильссон длинное письмо в попытке объяснить — даже оправдать — пакт и политику Сталина. Как же СССР прошел путь от поисков коллективной безопасности, воплощенных в фигуре Литвинова, к союзу с Гитлером? Ответ Коллонтай заключался в том, что СССР прикладывал отчаянные усилия ради обеспечения мира силой переговоров, а не оружия и, чтобы достичь этого, подталкивал государства в сторону более передовых международных отношений, отмеченных печатью прогресса. Она добавляла, что, заключив пакт, СССР действовал в соответствии с целями Лиги Наций.

Это письмо вызывает удивление и жалость. Как понять, почему Коллонтай, дальновидная и опытная в политических вопросах, не прибегла к более правдоподобным аргументам: слабости западных демократий перед лицом Гитлера, которую показал Мюнхен, испытываемой Сталиным необходимости выиграть время для подготовки к неизбежному столкновению с Гитлером, чтобы потом договориться с Францией и Англией? Действительно, Гитлер никогда не скрывал своих территориальных притязаний на Востоке. Он считал богатую хлебом Украину, Кавказ с его нефтью и даже Сибирь сферой естественной экспансии германской нации ради освоения ею жизненного пространства (Lebensraum). То, что Коллонтай забыла о таких правдоподобных доводах и вместо этого заявляла, будто, имея дело с Гитлером, Сталин толкает мир вперед, — плохо соотносится с ее тонким умом и, скорее всего, свидетельствует о сильном замешательстве.

Подруга Коллонтай Изабель де Паленсия внимательно следила за ее высказываниями в защиту германо-советского пакта и в биографии Коллонтай написала следующее: «Почему люди так возмущены этим пактом? В Англии лорд Ванситтарт в течение многих лет ориентировал английскую политику таким образом, что сделал Гитлера оплотом против России».

Однако именно после статей о революции, отредактированных согласно требованиям сталинской эпохи, после жалких оправданий пакта, заключенного с Гитлером, Коллонтай предстояло вновь превратиться во взыскательного и здравомыслящего бойца, которым она была так долго. 1939 год стал поворотным моментом в ее умонастроениях и поведении. Коллонтай, уютно устроившаяся в положении преданного посланника Сталина, укрывшаяся в Швеции, кое-как исполнявшая свои дипломатические обязанности, хотя и сделавшая несколько действительно полезных вещей для своей страны, стала подлинной вершительницей внешней политики СССР, которая сыграла важную роль в отстаивании советских интересов в скандинавском мире и при этом силилась защитить этот мир от притязаний Сталина.

Полпред СССР в Швеции А. М. Коллонтай, министр иностранных дел Швеции М. Сандлер и другие на заседании 4-й сессии ЦИК СССР 7-го созыва. 1937. [РГАКФД]

В течение пяти лет Коллонтай будет выстраивать подлинно дипломатические отношения не только на личном, но и на государственном уровне. Разумеется, Сталин понимал, что в тот момент Коллонтай была ему полезна не тем, что льстила ему или заверяла в своей преданности, а тем, что служила своей стране, своим авторитетом и способностями помогая ей преуспеть в соблюдении государственных интересов.

В эти годы Коллонтай не пользовалась какой-то удивительной свободой. НКВД как никогда прежде будет находиться рядом с ней, в ее тени, в самом сердце посольства. Агенты этой зловещей структуры продолжат шпионить, следовать за ней повсюду, рыться в ее бумагах, которые они фотографировали и без конца отправляли в Москву. Тем не менее она будет действовать по-своему, часто самовольно и без чьего-либо вмешательства.

Если вспомнить, что в эти годы весь дипломатический корпус подвергся чистке, неугодные лица были устранены и заменены блеклыми и послушными аппаратчиками, можно только в очередной раз удивиться судьбе, уготованной Коллонтай. Правда заключается в том, что в сентябре 1939 года Сталин учел скандинавский опыт Коллонтай, который очень пригодился ему в приграничном районе страны, где он столкнулся с критической ситуацией. И, вполне вероятно, гарантии, данные Коллонтай в 1935–1939 годах, помогли убедить Сталина в том, что он может использовать ее, ничем не рискуя.