Декабристы рассказывают...
![Декабристы рассказывают...](/uploads/covers/2023-06-15/dekabristy-rasskazyvayut-201.jpg-205x.webp)
- Автор: Э. Павлюченко Составитель
- Жанр: Биографии и Мемуары
- Дата выхода: 1975
Читать книгу "Декабристы рассказывают..."
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ГАВРИИЛА БАТЕНЬКОВА
«Первое данное получил я, достигая двух лет по рождении. На крыльце нашего домика держала меня на руках моя любимая нянька, Наталья; я сосал рожок. В это время приехал к нам из Петербурга дядя Осип в обратном пути на Алеутские острова, откуда ездил с отчетом и за милостями императрицы по подвигам Шелехова. Он, подойдя ко мне, сказал, вероятно, грозно: «стыдно сосать доселе». Эти слова так сильно на меня подействовали, что я бросил рожок за окно и пришел в сознание: увидел, что я на крыльце, оглядел наружность строения, подлинно увидел свет божий, и это впечатление сохранилось во всей его живости доселе. Сказывали, что после я скучал, но никак уже не хотел обратиться к прежнему способу пищи: стыдился так же верно, как Адам своей наготы…
Помню я добрые дни отрочества, когда вместе с сиротством получил я свободу гулять по своей воле. Любимым товарищем мне сделался молодой живописец…
…Во время продолжения работ мы, незанятые, следили с любопытством и за приготовительной техникой, и за постепенным проявлением рисунка и красками готовящихся изображений, и в то же время, кто мог, читал книги, а после, как умели, старшие разбирали их. Живительнее всего были сочинения Карамзина. Иногда восторгались и парили с Державиным и находили ближе к сердцу Дмитриева, Богдановича, Долгорукова.
Поразила меня в первый раз ловля в Озерках так названных золотых рыбок, то есть маленьких с желтою блестящею чешуею. Поймать и смотреть на них хотелось, но было жаль, и большею частью ходатайствовал, чтоб отпустили назад в воду.
Таково было мое природное чувство, что мучительно скорбел, видя птичек в клетках, как бы предчувствуя свою будущую судьбу, и решительно не мог выносить зрелища кухонных операций с самого того часа, когда еще в первом младенчестве увидел петуха, которому отрезали голову, — и он, окровавленный, сделал несколько кругов по двору, пока упал…
Когда в первый раз вошел я в лес, мне казалось, что это уже другой мир; по мере углубления начал чувствовать страх, думал, что тут непременно должно заблудиться и невозможны уже никакие приметы для выхода, не видно нигде прямой линии, путеводительницы нашей. Когда подошли к кустарнику, он мне показался чем-то волшебным; множество ягод, и узнал я, как растут они; и вслед за тем указал мне товарищ находить их на траве под ногами.
Мало-помалу привык я к загородным прогулкам, стал взбираться на высоты и чувствовать красоты видов. Громадная, глубокая река, гордо описывающая круговые дуги, то вогнутые, то выгнутые, мысы, отмечающие пределы зрению, даль предметов — все было наслаждением. Перспектива более всего веселила око, и я страстно полюбил пространство и, так сказать, впился в него моим любопытством.
Эстетические наслаждения природой произвели разгул чувства, как бы освободившегося от оков ума. Если б слово не было повито воображением, мы не были бы в состоянии выражаться художественно. Отвлечения фантазии все оживляют: при них слово вочеловечивается в природе и человек выходит из берегов…
Я не учился грамоте — ни читать, ни писать. Приступил к науке с арифметики и татарской грамматики. В начале настоящего века общий дух жизни возбуждал сам собою любознательность, и в первых началах она давалась легко. У меня были рисованные буквенные карточки, и без всякого усилия или усидчивости, по простой привычке, играя, я только примечал начертания букв, но не учился их совокуплять и складывать, так что не могу дать отчета, каким образом стал я прочитывать целые речения. Классическою моею книгою был географический атлас, подаренный дядею.
Первым прочитанным мною писанием была газетная статья о Трафальгарской битве и смерти Нельсона. Она понята была не только буквально и обобщилась как познание о том, что происходит на свете…»
Эти воспоминания написаны после двадцатилетнего одиночного заключения. Многолетняя изоляция сказалась на психике, языке, манере письма узника. Немало времени и усилий понадобилось исследователям, разбиравшим архив декабриста.
Сын бедного офицера, Гавриил Батенъков провел детство в Сибири. Однако и туда проник «общий дух жизни». От великого взрыва, начавшеюся в Париже 14 июля 1789 года, сотрясся весь мир, слетали короны, распадались империи, трещали столетние феодальные цепи. Несколько десятков государств объявили в 1792 и 1793 годах войну революционной Франции, но армии свободных санкюлотов, то есть в буквальном переводе «голоштанников», громили любых противников, и грозное эхо разносило страшные и влекущие имена — Марсельеза, Марат, Робеспьер, Конвент… Правда, затем все громче зазвучит — Бонапарт, и воины революции превратятся в солдат империи.
Однако крушение тысячелетнего мира уже обозначилось, и XVIII век передает ХIХ новых людей — удивленных и задумчивых:
Нет, ты не будешь забвенно, столетье безумно и
мудро,
Будешь проклято вовек, в век удивлением всех…
Эти строки написал Александр Радищев, один из тех, кто о России задумался раньше других и незадолго до рождения Гавриила Батенькова проехал мимо его дома в цепях на восток, в ссылку.
«Общий дух жизни» просачивается незримо, отовсюду. Сегодня его истребляют вместе с опасной «французской заразой» — он является в «Путешествии из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева. Книга сжигается — появляются другие, вперемежку с рукописными тетрадками, уроками гувернеров.
Ученик… Все учились «понемногу, чему-нибудь и как-нибудь». Но 40 лет спустя из самой страшной в Сибири Акатуйской каторжной тюрьмы Михаил Лунин отправит несколько воспитательных советов Марии Николаевне Волконской и ее сыну Мише, а мы угадаем в них воспоминания о детстве и первых уроках самого неукротимого декабриста.