Рабиндранат Тагор [без илл.]

Поэт знал, что конец близок, что время "птице пуститься в полет", как он писал в одном из старых стихотворений. Но окружающие оставались непреклонны. Они хотели воспользоваться любой возможностью, как бы призрачна она ни была, чтобы спасти его бесценную жизнь. Рабиндранат не смог устоять против уговоров своих родных и близких. Итак, он уступил, хоть и с тяжелым сердцем. Ничего ему так не хотелось, как закончить свою жизнь здесь, в Шантиникетоне, окруженным любимыми людьми и любимой природой. Наступил июль, и дождевые облака уже собирались в небе, чтобы, как и в прежние времена, приветствовать его. Как не хотелось Тагору покидать эти места, которые он так любил, где каждое дерево взращено под его опекой! "Наверное, я больше не увижу этих деревьев", — шептал он.

25 июля Тагора доставили в Калькутту. Близкие решили, и, видимо, правильно, что последние дни ему лучше провести под отчей кровлей, там, где когда-то родился. Через два дня он продиктовал стихотворение, которое своей краткостью, силой и дерзостью мысли звучит как эхо гимна из "Регведы":

Солнце первого дня твореньяВопрошало первое существо —Кто ты?Ответа не последовало.Год за годом миновали,Последнее Солнце последнего дняПроизносит последний вопросНа западном берегу,В безмолвный вечер —Кто ты?Но не получает ответа.

Могут сказать, что это величественное стихотворение свидетельствует о том, что поэт покидал мир со словами сомнения, а не веры. Оба ответа — и положительный и отрицательный — слишком просты, чтобы принять их за правду. Тагор говорит об истине, которая находится за пределами веры и сомнения или включает в себя и сомнение и веру. Он сказал, что не знает ключа к великой тайне жизни и вселенной. Но этого не знает никто. Поэтому последняя строка о том, что вопрошающий не получает ответа, — свидетельство не пессимизма, а правдивости поэта.

Хирургическая операция состоялась 30 июля. Рано утром, прежде чем больного доставили в палату, он продиктовал свое последнее стихотворение:

Пути своего созидания ты окуталаПричудливо пестрой, обманчивой сетью.Обманчивая!Ложной веры силки умелоВ жизни земной расставила.Ты обманчивость эту предназначила для величия,Ты ему не дозволила в темной ночи таиться.……………………………………………………………Тот, кто смог победить обманчивость,Из рук твоих получаетНетленное право покоя.[120]

Обычно поэт читал строки, продиктованные ранее, и вносил исправления. На этот раз он уже не смог этого сделать. Ему уже не суждено было оправиться от последствий операции, состояние его ухудшилось, сознание постепенно покинуло его и больше не возвращалось. 7 августа, через несколько минут после полудня, он испустил свой последний вздох в том самом старом доме в Джорашанко, где появился на свет восемьдесят лет и три месяца назад. Это был день полнолуния месяца Срабона, месяца дождей, столь прославленного в его песнях и стихах.

Ранее Рабиндранат сочинил песню, которую просил исполнить после его кончины. Она до сих пор исполняется в каждую годовщину его смерти.

Океан покоя великого впереди,В путь далекий, о кормчий, ладью мою поведи.Вечным спутником стань мне, о кормчий мой,В час отплытия мне лоно свое открой.Будет с нами сияние Дхрува-звездыВ нескончаемом нашем пути.
О свободу дарующий, в странствии вечном, от злаТы прощением и милосердьем меня огради.Пусть же с бренной землею расторгнется связь,Чтоб в объятья вселенной упасть,Чтоб вступила душа моя, не страшась,В Неизвестное, что ожидает ее впереди.[121]

Наконец поэт отправился в свой последний путь со своей Возлюбленной у кормила, пустился в плавание к Великому неизвестному, которое он всегда искал в известном.

С ним, казалось, умер век. Несмотря на иностранное господство, эта эпоха будет все-таки вспоминаться как золотой век в индийской истории. Она не только заложила фундамент свободы Индии, но дала стране и миру двух из величайших людей Индии. Одному из них не суждено было увидеть страну свободной, другого убили неблагодарные соотечественники. Но те, чьи дела бессмертны, не умирают.

Махатма, который называл Тагора величайшим поэтом века, писал: "Едва ли была область общественной деятельности, на которую он не наложил бы отпечаток своей могучей личности". "Он был величайшей фигурой современного индийского ренессанса, — писал д-р С. Радхакришнан. — Такого поэта не имели несколько поколений. Он был в одном великом ряду с Вальмики и Калидасой". Индийская поэтесса Сароджини Найду писала: "Его гений, красота, мудрость и остроумие, очарование и достоинство его личности сделали его при жизни уникальной, завораживающей фигурой. Теперь, когда он ушел, он станет прекрасной легендой, сказкой на все времена. Но его песня переживет поколение за поколением, свежая, как первые цветы весны, и столь же чарующая, как музыка лунного света". Джавахарлал Неру находился в это время в тюрьме. Он написал автору этих строк, который тогда был издателем журнала "Вишвабхарати Куотерли" следующее письмо, которое стоит того, чтобы привести его полностью, ибо оно обобщает историю великой жизни лучше, чем любые другие слова:

От Джавахарлала Неру

Окружная тюрьма

Дехра Дун

27 августа 1941 года

Кришне Крипалани

Шантиникетон, Бенгалия

Мой дорогой Кришна!

Месяц назад вы мне писали, и вскоре я получил номер "Вишвабхарати Куотерли", посвященный дню рождения Тагора. Мне понравился этот юбилейный номер, и некоторые картины и статьи были очень хороши.

Как давно, кажется, это было! Люди должны умирать рано или поздно, и Гурудев вряд ли смог бы прожить намного дольше. И тем не менее его смерть явилась для меня тяжелым ударом, и мне горько, что я уже больше никогда не увижу его прекрасного лица и не услышу вновь его тихий голос. С тех пор как я в тюрьме, мысль эта меня преследовала. Не то чтобы у меня было что-то особенное, что бы я мог сказать ему, и, конечно же, у меня не было желания каким бы то ни было образом его обеспокоить. Возможно, предчувствие, что мне не доведется снова увидеть его, само по себе усиливало эту тоску.

Как бы то ни было, все кончено, и вместо горечи давайте лучше поздравим себя с тем, что мы имели честь общаться с этой великой, замечательной личностью. Возможно, к лучшему, что он умер, когда еще мог изливать себя в песнях и стихах, — какая поразительная творческая сила была в нем! Мне было бы ужасно видеть, что он постепенно увядает. Он умер достойно, в зените своей славы.

Я встречал многих больших людей в разных частях света. Но в душе у меня нет сомнений, что два самых великих человека, которых я имел честь встречать, это Ганди и Тагор. Я думаю, что они были двумя самыми выдающимися личностями в мире за последнюю четверть века. Со временем, я уверен, это будет признано…

Меня удивляет, что Индия, несмотря на свое теперешнее положение (или благодаря ему?!), должна была произвести этих двух могучих людей в течение жизни одного поколения. И это также убеждает меня в глубокой жизнеспособности Индии. Поэтому я полон надеждой, и мелкие неудачи и сиюминутные раздоры кажутся незначительными и неважными перед великой неизменностью идеи — которая и есть Индия — с древних времен до сегодняшнего дня. Таков Китай. Индия и Китай — как они могут исчезнуть?

Еще одно постоянно меня удивляет. И Гурудев, и Гандиджи, оба взяли очень многое у Запада и других стран, особенно Гурудев. Ни тот, ни другой не были узкими националистами. Их призыв был обращен ко всему миру. И все же оба были на сто процентов детьми и наследниками Индии, представителями и пропагандистами ее вековой истории. Насколько же индийцами были они оба, несмотря на все их обширные знания и культуру! Удивительная вещь, что оба эти человека, имеющие столько общего и черпающие вдохновение из одного источника мудрости и мысли и культуры, столь сильно отличались друг от друга! Никакие два человека, вероятно, не различаются так сильно, как Ганди и Тагор!

И снова я думаю о богатстве индийского многовекового гения, который может дать в одном поколении две такие удивительные личности, во всем типичные для своей страны, но все же представляющие различные аспекты ее многогранной сущности.

Мое почтение вам и Нондите.

Искренне ваш Джавахарлал Неру.