Они украли бомбу для Советов

* * *

— Иван Сергеевич, легко догадываюсь, что у вас в отделе сложнейший отбор, бесконечные проверки. Но как же тогда в разведчики попадают такие, как Вик Хейханен? Ведь выдал Абеля, по существу, он — алкаш-неудачник. Не верю, что запил ваш майор только в Штатах.

— Но, скорее всего, только в Штатах. Могло случиться при постоянном нервном напряжении. Особенно, когда неудачно складывается и не идет задание, которое предстоит выполнить. А у Вика не шло. Нервы, транс… Ну что здесь, кажется, такого: провести тайниковую операцию? Но это же требует определенного напряжения, на каком бы положении ты ни находился, а если на нелегальном, то напряжение колоссальное. Прежде чем выйти на операцию, человек все время проверяется, есть наблюдение — нет. Это же надо пережить. И какая ответственность! Ведь можно просто потерять информацию, как Вик потерял однажды полую монету с тайником. Малейшая оплошность — и провал не только твой. Любая операция наносит разведчику большой моральный и, я бы сказал, физический ущерб. И Абель, и Вик были не так молоды. Когда Вильяма Генриховича арестовали, ему исполнилось уже 54. Тут бывают срывы. У Хейханена они пошли-поехали один за другим. Денег из-за выпивок не хватало, начались скандалы в семье. Человек был, скажем так, морально не готов к выполнению задачи.

— Почему же тогда за все эти неудачи Вику было присвоено звание подполковника?

— Искали, как его вывезти. И присвоили перед вывозом из США: хотели успокоить. Обычная практика.

— Но вскоре Вика успокоили навеки. Он погиб через года четыре после суда над Абелем. И смерть странная: непонятная автокатастрофа. Это случайно не вы?

— Нет. Может, американцы сами решили избавиться от такой ноши? Они его всего высосали. А человека пьющего надо содержать, кормить. Скорее всего, это сделали их спецслужбы. В то время они похожее практиковали.

— А сейчас нравы более гуманные?

— Черт его знает. Там все-таки законы суровые — обычно не церемонятся.

— Сергей Иванович, но и вы, мне почему-то кажется, тоже не очень церемонитесь. Чем их угрозы, подкупы отличаются от отечественных?

— Такие методы, возможно, использовались контрразведкой. И работала она менее деликатно. У нее, действующей в собственной стране, свои подходы. Вы не путайте две Службы. Во внешней разведке запрещены шантаж, спаивание. У нас это наказуемо. Всегда — или почти всегда — только убеждения.

— Извините, не верю.

— Говорю вам, никогда никакого шантажа.

— Так уж никогда?

— Только в период Отечественной. Было. Применяли недозволенные методы: дрались не на жизнь, а на смерть.

— И вы не платили за поставленную информацию?

— Многие, кстати, никогда не брали. У Абеля, например, группа «Волонтеры» принципиально работала без всякого вознаграждения. И вообще подавляющее большинство сотрудничало с нами по идеологическим соображениям.

— Сегодня идеологии нет. Остались ли источники?

— Тем не менее есть. А тогда были сильные цели, и некоторые такие источники, что сами могли бы полностью содержать нашу разведку.

— И на чем же строились отношения?

— Главное — на личной симпатии. Это первая завязка. И на общности взглядов. Иногда со своими помощниками бывает очень жалко расставаться, до слез обидно. И им тоже. Привязываешься.

— Но на Запале народец порациональнее нашего.

— Не весь. Зависит от национальности. И многие на прощание говорят: будем работать, если снова приедешь ты. Здесь действует и личное обаяние.

— И знание языков тоже кое-что значит?

— Языком надо владеть очень хорошо. Первое, что отталкивает, это корявость, паршивая грамматика. Ну, не отталкивает, а сдерживает общение. Второе: проявлять высокомерие недопустимо. И третье: надо искренне уделять внимание.

— А подкуп — это уже четвертое?

— Какой подкуп? Оплата. А почему нет? Сделал дело — пожалуйста, плати. Некоторые знают мало, располагают сведениями только на данный момент. Если разовая информация, то и оплата разовая.

— Даже так?

— Бывают иногда такие случаи.

— Но обычно какими-то важными сведениями располагают, как я понимаю, люди, сидяшие где-то наверху?

— Не всегда. Информация ведь может даваться не постоянно или раз в жизни.

— А уж если она последовала, то за первым разом идет и второй?

— Отнюдь нет.

— Вы же нажимаете, прихватываете…

— Не наш метод. К тому же обоюдоострый. Что значит прихватить? Сначала ты его, а потом он тебя. И подстава тут может быть. Так часто случается. Подкидывают тебе фиктивный источник.

— Сейчас почти любое государственное учреждение напоминает мне лошадок, выгуливаемых на подножном корму. МИД живет в основном за счет консульских сборов. Иногда в посольствах зарплату не получают месяцами. ВПК на голодном пайке. А как у вас? Затраты у нелегалов, должно быть, немалые?

— Затраты эти сильно преувеличены. Каждый выезжающий, как и везде, имеет средства на свою зарплату. Знает точно: получаю столько-то. И тратит свои деньги на еду, одежду. Хочет — экономит. Не хочет — не экономит. Это личное дело. Есть и другие средства — только на работу. Абель и в этом отношении был образцом. Отчитывался точнейше.

— Интересно бы посмотреть, какая тут может быть отчетность.

— Финансовая. И строжайшая. У него все было до копейки, если в этом случае позволительно так сказать, рассчитано. В оперативные средства никогда не залезал.

— А родным такого человека, от дома оторванного, помогаете?

— Полагается. И медицинское обслуживание, и отдых. Жена Вильяма Генриховича все 14 лет получала его зарплату.

— Сергеи Сергеевич, в документах, вашими коллегами любезно предоставленными, наткнулся на любопытные сведения. За те девять лет, что Абель нелегально работал в США, он несколько раз побывал в отпуске. В последний раз, в 1955 голу, задержался дома на девять месяцев. Как такое возможно?

— Очень сложный вопрос. Иногда во время операции мы их выводим в отпуск.

— Но каким образом? Разве можно взять и извлечь человека из жизни на долгий срок?

— На девять месяцев — это, конечно, необычно. Придумываются всякие хитрости, я бы сказал, выстраивается целая судьба.

— А без этого нельзя? Или от дикого напряжения человек ломается?

— Через два-три года разрядка необходима. Без этого очень сложно. Разрабатываются легенды, которые бы оправдали столь долгое отсутствие.

— И все-таки на десятый год нелегальной работы даже такого гениального разведчика, как Абель, арестовали. Была ли необходимость рисковать его жизнью, держать там Марка так долго? Он не чувствовал, что вокруг него сгущаются тучи?

— Нет. Все было благополучно. Если бы не Вик, он бы, конечно, трудился и дальше. Но нелегалы работают только с полного своего согласия. Устал, иссякла энергия, нет активности, возникли домашние проблемы, иные доводы — прерывай командировку. В первую очередь во внимание принимаются интересы лица, выехавшего на работу. И еще главный закон разведки: если тебе что-то грозит, выезжай. Бросаешь все, ни на что не обращаешь внимания. Ничего важнее безопасности разведчика нет. И последняя заповедь: в какую бы беду ни попал, будет сделано все, чтобы тебя выручить.

— Почему же при этом благоговейном отношении к разведчикам среди них не было Героев Советского Союза? Лаже Абелю такого звания не присвоили.

— В то время среди нелегалов Героев не было. В 30 — 60-е годы разведчик мог получить орден — максимум. Даже медали юбилейные хватали редко. Это больше стали давать в 70-е. А сейчас Герои есть.

— Живые люди?

— Вполне.

— И давно получили?

— Уже сейчас.

— Тогда позвольте спросить: каково место Абеля в этом ряду?

— Каждый выполняет то, что нужно. Однако Вильям Генрихович, наверное, один из самых сильных.

— Если «один из», следовательно, есть и были такого же ранга?

— Были. И это были нелегалы. Я вам о конспирации рассказывать не стану — и так понятно. До тех пор, пока человек работает, и хорошо, он абсолютно неизвестен. И имя Вильяма Генриховича Фишера говорило бы что-либо лишь горсточке сотоварищей.

— Но ведь другой нелегал — Конон Лонсдейл-Молодый — все же был относительно известен,

— Тоже оставался бы в полной тени, если бы не провал. Поймали с колес, на Западе вышла книга. И все равно об этом великом разведчике и сегодня многое недосказано. Да, наблюдается в этой работе определенный парадокс. Вот ушел из жизни Абель, и ничего о нем нет — ни одной кинопленки, кроме кадров из художественного фильма. Действительно было нельзя. Но все равно жалко.

— Мне кажется, что я здесь с вами именно для того, чтоб хоть как-то этот пробел восполнить. И уж если вы сами затронули закрытую тему, то позволю себе спросить: а есть сейчас у вас люди уровня Абеля или Лонсдейла? Ну, которые работают так же, как эти двое?

— В ЦРУ вам ответили бы: «Ноу коммент».

— Как, наверное, и подобает старшему офицеру Службы, вы высокого мнения о коллегах. Но не будете же отрицать — и Абель, и Лонсдейл провалены своими. В те голы предательство было небывалой чрезвычайностью. А сегодня к кому только ваши сотрудники не перебегали.

— Ну, допустим, не совсем наши. Хотя проблема серьезнейшая. Обратите внимание, когда уходят: 20-е годы, потом 1956-й, в 1957-м при Хрущеве тоже несколько человек соскочило, и вот уже при перестройке, при резкой перемене политической ситуации. Я ненавижу изменников, урон они наносят чувствительный. Но представить, какое психологическое давление уехавший туда испытывает, могу. Раньше нам говорили: «Вы едете к противнику». А теперь человек теряется: что, на кого, как? Нервного срыва не исключаю.

— Но на полковника Гордиевского, кажется, не давил никто. Тем не менее сбежал в Лондон.

— Предал и сознает, что приходят и берут твоих. Страшно быть предателем. И как бы ни описывал себя Гордиевский в своих книгах, я уверен, что до конца жизни кошки будут скрести.

— Слышал по какому-то «голосу», будто ему все-таки разрешат вернуться.

— Ерунда. Сам не приедет, если даже разрешат.

— Но жена-то к нему уехала.

— Вот и слава Богу. Правда, теперь они официально развелись.

— Согласитесь, люди теперь сто два раза подумают, стоит ли оказывать вам помощь, если в Службе попадаются такие, как Гордиевский.

— Нам лишь в последние несколько лет стало легче. А раньше морально давило. Особенно когда работаешь там. И вы, журналисты, на нас нападали. Ну, скажите, было такое в США, в Англии? Взяли и огульно записали нас в НКВД.

— А вы не поспешили объяснить разницу между НКВД и Службой внешней разведки?

— Теперь объяснили. Но по-прежнему все говорят о репрессиях НКВД и КГБ, но никто не упоминает о репрессиях против разведчиков. Вы знаете о судьбе резидентов, которые были отозваны в Москву перед войной? Почти все погибли. А что было после смерти Сталина, когда в 1953 году Берия решил вывезти всех руководителей разведки из-за границы? Трагическая судьба — лагеря, тюрьмы. Или возьмите 1938-й, когда всех увольняли…