Юрий Ларин. Живопись предельных состояний
- Автор: Дмитрий Смолев
- Жанр: Биографии и Мемуары
- Дата выхода: 2023
Читать книгу "Юрий Ларин. Живопись предельных состояний"
* * *
Летние сезоны в Малаховке становились отрезками времени, когда рабочий настрой решительнее всего преобладал над хандрой, заставляя если не забывать о ней, то хотя бы увереннее от нее отстраняться. В Москве для этого приходилось прикладывать больше усилий. Хотя занятия живописью в межсезонье, с осени по весну, не упразднялись художником до последних его дней, все же интенсивность постепенно падала. С какого-то момента Юрий Николаевич совсем перестал бывать в мастерской, перенеся рабочее место в квартиру на Профсоюзной.
Это, конечно, облегчало доступ к мольберту, поскольку отменяло необходимость организовывать нелегкие (и ставшие особенно хлопотными с появлением коляски) экспедиции из дома в студию и обратно. Однако и ущербность, вынужденная неполноценность такого «производственного графика» были очевидны. Вызванные этим грустные интонации не единожды проскальзывают в переписке Ларина с Арской – например, в письме от 30 октября 2012 года:
Дождь не перестает лить. Абсолютная темь. Из-за этого я, наверное, не могу завершить свой натюрморт. А может быть, из‐за того, что он требует более длительной работы.
Справляться с унынием помогали проекты, адресованные во внешний мир и оттого требующие с ним регулярной и, что важно, деятельной связи. Инициатором подобных планов выступала, как правило, Ольга Арсеньевна, вообще-то ничего завирального или эксцентричного не предлагавшая – только то, что «Юра и сам давно хотел». Так было с юбилейной выставкой в Царицыно, так же обстояло и с большим альбомом, охватывающим значительную часть ларинских работ разных периодов. Слово «итоговый» в их разговорах, наверное, не звучало, но и не могло не подразумеваться. Хотя бы в том смысле, что автор должен был сам проинспектировать свой путь в искусстве, выбирая отдельные произведения и выстраивая их в определенной последовательности, а это неизбежно означало и подведение итогов. Называть их промежуточными было бы чересчур легкомысленно, пусть даже Юрий Николаевич смерть не торопил и намеревался работать сколько получится, до конца.
Кажется, в итоге он сам позвонил Саше Рюмину (Александру Алексеевичу, в то время главному художнику журнала «Наше наследие». – Д. С.), с которым у них были давние хорошие отношения, и предложил заняться альбомом, – вспоминает Ольга Максакова. – Рюмин начал делать альбом, происходил отбор работ для него, и Юрий Николаевич немного воспрял. Процесс этот начался в конце 2012 года, а вышел альбом летом 2013-го. Технических хлопот было много: делали новую фотосъемку, я расшифровывала прежние аудиозаписи, приезжала в редакцию журнала смотреть версии макета и вообще служила посредником между живописцем и дизайнером. А Коля финансировал издание. Правда, для Юрия Николаевича после окончательного отбора работ там уже не было занятия: я ему только давала краткие отчеты о ходе событий, что его в те моменты увлекало. И вот, наконец, мы сидим в Малаховке, и Коля привозит из типографии два экземпляра альбома. Удивительное событие! Юрия Николаевича это опять несколько подняло.
Альбом под названием «Юрий Ларин. Избранное» действительно удался – он вышел внятно структурированным, качественно иллюстрированным, содержательным и ничуть не помпезным (как раз помпезности, к сожалению, редко удается избежать в подобных монографиях). При работе над книгой образовалась небольшая группа соучастников и «болельщиков», каждый из которых вносил какой-нибудь свой вклад. В частности, роль одного из двух редакторов взяла на себя Елена Пашутина, жена Александра Рюмина и по совместительству организатор всех художественных выставок в редакции «Нашего наследия» – именно она семью годами ранее устраивала здесь показ ларинской «Каталонской серии». Теперь пришла очередь издательского проекта. Как мы помним, Юрий Николаевич ценил дружеские связи и всегда очень рассчитывал на тех, кто оказывался в кругу людей, вызывавших у него доверие. Голый и отвлеченный «профессионализм», не подкрепленный взаимным пониманием, его бы, скорее всего, настораживал.
Еще до выхода альбома затеялись переговоры о персональной выставке в Академии художеств, и одно время даже казалось, что вот-вот грянет эдакий «залп из двух орудий» – презентация новой книги на фоне респектабельной экспозиции.
Понемногу продвигается работа над моим альбомом, – писал Ларин Арской в Петербург в марте 2013 года. – Все начальство, кроме Церетели, который в отъезде, согласилось предоставить мне два зала в Академии художеств. Я почему-то (как всегда) сильно волнуюсь. Если мне удастся побывать на презентации, то есть, если я смогу подняться по высокой лестнице, думаю, все будет хорошо. Когда это будет, еще не знаю.
Однако показ в Академии так и не состоялся. Вместо этого выставка, приуроченная к презентации издания, прошла в одной из частных московских галерей.
Мы обратились к Елене Юреневой, хозяйке галереи «Кино», – описывает события Ольга Максакова. – Та охотно согласилась, и в начале осени там, на Молчановке, мы сделали небольшую выставку. На вернисаж Юрий Николаевич не ездил, ему это было трудно. Побывал он там один-единственный раз, когда из Петербурга приехала Ирина Арская, и вместе они туда съездили. Думаю, что эта выставка все же продлила его радость от появления альбома.
Последний год жизни нашего героя был в чем-то, наверное, тягостнее предыдущего – как тот, в свою очередь, в чем-то тяжелее прежнего. Здоровье убывало и убывало, однако ощущение совсем уж близкого, со дня на день, финала все-таки не пронизывало их семейную атмосферу. Дела обстояли неважно, однако и раньше бывало всякое, и всегда как-то справлялись, пусть даже с неминуемыми потерями то в одном, то в другом.
После очередного летнего месяца в Малаховке они вернулись в Москву, Юрий Николаевич продолжал перебирать в уме и в листах недавние пленэрные впечатления, пробовал подступаться и к другим сюжетам. Наверное, это время для него не было все-таки «болдинской осенью», но не было и кризисным, непомерно тягостным. Иногда они с Ольгой Арсеньевной отправлялись на прогулку в близлежащий Воронцовский парк – на коляске, уже по традиции. Так было и 13 сентября 2014 года.
После этой поездки как же он радовался ей – было тепло, люди гуляли, ему все нравилось – лошади, пони, люди, деревья, пруды, утки… Сказал, что следующим летом можно не ездить в Малаховку, а гулять здесь, в парке. Задумывался, говорил, наблюдая гуляющих, что хотел бы в Ниду. Снова повторил, что прах его, если что, надо развеять в Дюне. И утром все вспоминал эту поездку – какие же мы молодцы, что выбрались…
Эти слова Ольга Арсеньевна записала на бумаге в 5-10 утра 15 сентября. К тому моменту Юрия Николаевича уже несколько часов не было в живых, он скончался незадолго до полуночи, перед самым прибытием скорой, так что врачи могли лишь констатировать летальный исход. Его жена почти сразу, не выходя из шока, – вероятно, включились профессиональные, медицинские рефлексы, – подробно описала течение событий того рокового дня, 14 сентября. Но приводить здесь эту запись целиком мы не станем. Завершалась она такими фразами:
Он умер так, как хотел. Больше всего Юра боялся медленного и мучительного умирания. А смерть пришла быстро.
Николай Ларин рассказывает, что весть о кончине отца застала его в командировке:
Прекрасно помню нашу последнюю встречу – перед тем, как я уехал в Саранск. Как мы стояли на кухне, как обнялись, как я пошел к лифту, а он стоял в белой маечке.
Но вот когда я был в Саранске, то именно в день своей смерти, как говорила Оля, он позвонил чуть ли не всем – кроме меня. Хотя накануне мы с ним разговаривали. Я сидел в Саранске, около часа ночи раздался звонок, написано: «Оля», и я понимаю, что раз она звонит в час ночи, значит, что-то случилось. Сразу сдал ключи от номера в отеле, сел за руль и к утру был в Москве.
Предсмертную волю Юрия Николаевича о том, чтобы прах его был развеян на Куршской косе, у излюбленной дюны, семья исполнила. Хотя и более традиционный ритуал соблюла тоже: часть праха погребли на Донском кладбище, в большом семейном захоронении. «Это было совместное с Олей решение», – говорит Ларин-младший. Недолгое время спустя после московских похорон они вдвоем «совершили трехдневный марш-бросок», как выразилась Ольга Арсеньевна:
Для меня это имело большой смысл. Как только в конце сентября мы получили прах, сели с Колей в машину и поехали в Ниду. Я нашла подходящее место в Дюне, мы сделали в песке лунку и закопали прах. Не развеяли, но дюна все равно ведь плывет, движется, и прах развеивается неминуемо.
Нехитрый этот расчет оказался полностью верен.
Позднее я был в этом месте раза три, – рассказывает Николай Ларин, – и хорошо помню, что каждый раз ландшафт там выглядел несколько иначе. Уже через год было понятно, что той песчаной горки, где мы закапывали прах, больше нет – а потом она снова появилась.
Среди подготовительных материалов к нашей книге имеется множество аудиозаписей. Фрагменты разговоров с людьми, знавшими Юрия Николаевича и участвовавшими в его жизни, использованы обильно, читатель наверняка обратил на это внимание. И многие собеседники сами, без специальных расспросов, в какой-то момент начинали говорить о тех чувствах, которые они испытали при известии о смерти художника Ларина. Могла бы получиться внушительная подборка цитат – эмоциональных, искренних, проникновенных. Но после некоторого раздумья эти высказывания все же оставлены за границами текста. Анализировать или интерпретировать их было бы странно, а приводить просто так, подряд, один за другим, – пожалуй, это выбивалось бы из общего стиля повествования. А стиль, он что-нибудь да значит; Юрий Николаевич с таким тезисом, хоть и расплывчатым, мог бы, наверное, согласиться.
Поэтому нет, не будет здесь развернутого коллективного некролога. Вместо него – сжатый, почти схематический обзор того, что происходило в последующие несколько лет.
Когда произведения, накопленные каким-нибудь художником за долгую жизнь и остающиеся в его собственности, переходят в статус наследия, возможен ряд сценариев. Два наиболее распространенных – или наследники все это компактно складируют и оставляют без движения до неизвестно каких времен (наиболее щадящий подвид того же самого – мемориализируют, сохранив почти нетронутым на прежних местах, но такое бывает чрезвычайно редко), или же спешат избавиться от ненужного им имущества (распродать, раздать тем, кто захочет взять «самовывозом», просто выбросить – увы, подобные случаи тоже известны). Наследие Юрия Ларина, к счастью, та и другая участь миновала. Вдова и сын восприняли как свою миссию не только хранение его работ, но и заботу об их присутствии в «культурном поле». Каждый из двоих на собственный лад воспринял, конечно, и все-таки в едином русле.
Уже осенью 2014 года Ольга Максакова начала искать возможности для устройства посмертных выставок – помимо долга, она ощущала это еще и как психотерапевтическую меру для себя самой. Очень посодействовала тогда московская галеристка Елена Осотина. А еще на выручку снова пришла Ирина Арская, и меньше чем через год после ухода Ларина, в конце июля 2015-го, в Петербурге открылась выставка «Монолог счастливого человека». Ирина Игоревна и стала ее куратором, хотя этой роли в отношении творчества Юрия Николаевича прежде избегала: