Широка страна моя родная

Остров Тонкий, 36 год, 32 июня, пятница, 12:25

Появление высокого начальства в отдалённом крошечном гарнизоне — всегда большой шухер. И чем начальство выше, а гарнизон мельче, тем шухер грандиознее. А уж если буквально за несколько часов до визита в военной части случилось грандиозное ЧП, которое никак невозможно скрыть… Можете себе представить, в каком состоянии был лейтенант, принявший на себя командование погранпунктом «Остров Тонкий». Причём, лейтенант, надевший офицерские погоны чуть больше года назад.

О том, что начальство очень, очень большое, дал понять солдатик, направленный на пирс для швартовки медленно подходящей к причалу «Каталины». На вопрос, кто бы это мог быть, он, нервно теребя пряжку ремня, только дёрнул плечом:

— Если самолёт послали, то боюсь даже представить!

А Дючков, во всю прыть примчавшийся по ещё не отмытым от крови доскам пирса, сделал зверскую рожу и несколько раз типа незаметно махнул кистью руки: мол, бегом скройтесь с глаз долой, граждане посторонние!

Первыми на причал через открывшийся проём в борту самолёта выскочили три мордоворота, вооружённые довольно потёртыми «ксюхами», АК-74У, технично оттеснившие в сторонку и солдатика, едва успевшего примотать швартовый конец к кнехту, и лейтенанта. Просканировав окружающее пространство, старший тройки вернулся к люку и молча кивнул.

То, как вытянулась физиономия Дючкова, говорило очень о многом, хотя все были в цивильном. Старший из четвёрки вышедших на пирс начальников прервал собравшегося рапортовать лейтенанта.

— Потом поприветствуешь! Просто сам представься.

— Начальник радиоузла лейтенант Дючков. Временно исполняю обязанности командира погранпункта.

— А что с Шестаковым?

— Тяжело ранен в грудь. Без сознания во временном медпункте.

— Что тут случилось, мы примерно поняли, рассмотрев с воздуха. Потери большие? И отчего казарма сгорела?

— Забросали бутылками с зажигательной смесью. Погибших двенадцать, включая одного у… этих, — не нашёлся, как назвать нас, лейтенант. — И лейтенанта Саакяна. Раненых семеро: четверо у нас, трое у них. Капитан Шестаков и… матрос с «Удачи» — тяжело. У солдат и Шестакова — серьёзные ожоги.

— А у этих? — ткнуло начальство пальцем в сейнер.

— Нашли убитыми шестьдесят восемь. Возможно, ещё кто-нибудь всплывёт из упавших в воду, если его к тому времени не сожрут. Живых одиннадцать. Из них раненых семеро, но неизвестно, сколько из них выживет: у четверых очень серьёзные ранения, двое не прожили и часа после того, как им помощь оказали. Сколько убитых, раненых и невредимых на втором сейнере, не известно.

— Я правильно понял, что гости тоже в бою участвовали?

— Да если бы не они, товарищ генерал, тут бы никто не уцелел! — эмоционально выпалил Дючков. — Разрешите обратиться? Как вы узнали, что у нас здесь случилось? У нас же связи с Большой Землёй до сих пор нет!

Та-ак! Генерал, значит! При трёх миллионах населения суммарная численность армии, милиции и спецслужб вряд ли превышает шестьдесят тысяч человек. Просто потому, что в мирное время содержать больше 2% от этого количества людей в погонах — очень, очень накладно! 5% — на случай войны, 10% — максимально допустимый мобилизационный потенциал, после которого следует задница в экономике в течение пары лет. Значит, не больше трёх дивизий во всей армии. Но скорее всего, максимальная армейская единица — бригада, которыми обычно полковники командуют. Министр обороны, что ли?

— С воздуха увидели, лейтенант! Пролетали мимо и увидели! Занимайся пока своими делами, мы потом тебя разыщем. Подожди! Сейчас тебе штурман отдаст аварийную аптечку со спецпрепаратами ускоренной регенерации тканей, вколете их тяжёлым. …А я сказал — отдаст! — рыкнул он на командира экипажа, пытавшегося через форточку что-то сказать про инструкции.

Проконтролировав передачу аптечки, генерал повернулся в сторону Деда, иронично взирающего на прибывших. Чёрт, когда же наш дедуля успел побриться? Единственный среди нас без щетины! Впрочем, мне с моей дыркой в щеке минимум неделю небритым ходить. Если никакой заразы в рану не занёс…

— Может, какую-нибудь доску нам кинешь, Андреич? Не корячиться же нам через борт!

Повинуясь кивку Осинцева, Бойко бросил на пирс сходни.

Нет, не министр обороны, а начальник Службы госбезопасности. По совокупности курируемых вопросов, пожалуй, это больше соответствовало французской должности префекта: политическая полиция, частично — внутренние дела, борьба с опасной преступностью… По совместительству — первый заместитель председателя Совета Министров, отвечающий за промышленный комплекс оборонного назначения. При таком перечне задач и полномочий трудно сказать, кто в государстве реальное первое лицо, он или премьер!

А с ним вместе — министр науки и образования, начальник номерной лаборатории, как именуется здесь Точка Перехода, и первый помощник председателя Верховного Совета. Органа не столько законодательного, сколько представительского, как стало понятно позже.

Дальше взаимных представлений дело не пошло: просто обстановка была не та. Максим Георгиевич Воздвиженский, как звали генерала, минут на десять удалился с Иваном Андреевичем в кают-компанию, а мы с Вадимом Григорьевичем остались на растерзание учёных, у которых загорелись глаза при виде нашего оборудования. А вскоре вернулись полковник с генералом, и Воздвиженский принялся командовать.

В результате его распоряжений шесть пассажирских кресел из гидросамолёта перекочевали на борт «Удачи». Вместо них в салон летающей лодки, переделанной из морского разведчика в пассажирский борт (я с удивлением узнал от Осинцева, что «Каталина» не только поступала в СССР по ленд-лизу, но и до 1940 года недолго выпускалась у нас по лицензии), погрузили носилки с четырьмя ранеными, находящимися в бессознательном состоянии, мичмана Носова, троих пограничников, оборонявших казарму и жену Шестакова с ребёнком.

— Павел Васильевич, — обратился генерал к помощнику спикера парламента. — Я попрошу лететь и вас. Помогите, пожалуйста, организовать инфраструктуру для наших гостей. И свяжитесь с воздуха с десантом, что идёт на Толстый: пусть одна баржа сразу сюда направляется на пополнение гарнизона.

— Самолёт за вами присылать после того, как раненых в Химик доставим?

— Не в Химик, а в Советск. В Химике после этого бунта и так больницы переполнены. Нет, не надо нам самолёт присылать. Мы дождёмся баржи и своим ходом на «Удаче» и «Анадыре» дотопаем в Рыбацкое. Это три дня их хода, а впереди выходные. Не помрут без меня, если я один рабочий день прогуляю! Зато время сэкономлю на то, чтобы разобраться с проблемой Переходов, американской колонией и тем, что теперь вместе СССР в Старом Мире.

— А разве…

— Ага! Нету больше Союза, есть только его обломки, пребывающие в состоянии «дикого капитализма», а некоторые даже и воюющие друг с другом. Благо, ещё Россия в прежних границах сохранилась! Но и та зачастую под американскую дудку пляшет…

Помощник спикера явно пребывал от услышанного в шоке.

— Вот я и хочу определиться, что нам придётся у себя менять, чтобы правители этой «новой России» согласились иметь дела с нами, «гэбистской диктатурой», как они подобных нам называют.

И вроде бы недолго Иван Андреевич со своим старым соратником разговаривал, а столько успел вывалить!

— Думаете, Максим Георгиевич, что-то придётся менять?

— Не что-то, а очень многое! Иначе нас просто оставят в изоляции ещё лет на двадцать. А там, глядишь, и американцы сюда доберутся… Всё, Павел Васильевич! Пора борт отправлять!

«Каталина» вырулила на простор, натужно заревела моторами, разогналась и, набирая высоту, пошла в сторону Химика перехватывать баржи с десантом.