Алое сердце черной горы

Глава XXVI

Следующее утро для многих из равенцев и им сопутствующих, добровольно или насильно, было преисполнено сумрачным недружелюбием, несмотря на теплую и ясную погодку. Собрали все остатки еды из разломанных и сожженных повозок-баррикад, которые еще можно употребить, да и позавтракали ими. Есть было больше нечего, да и не разлитой воды осталось не более, чем на день.

Таким ненастным положением дел решил воспользоваться Артемир, грозной речью перед войсками раскармливая голодное недовольство пищей будущих налетов. «Вероломные фортерезцы предали нас, пронзив ножом разбойника в спину. Мы с трудом, но пережили этот удар. Теперь заставим их пожалеть об этом и покажем, почему в прежние времена нас боялись и ненавидели все соседи! Разграбим и разрушим все и вся, что встретится нам по пути к Чернильной Цитадели!», — так гремел Артемир, подавляя головную боль от хмельных поминок злобным прищуром. Прищур этот действовал на солдат, перед которыми приор распинался, внушительно. По окончанию слов Артемира бойцы, как один, завопили, зарычали и закричали от жажды, утолимой лишь кровью врага, и голода, утешаемого лишь его плотью.

Наскоро собрав оставшиеся пожитки и соединившись в походные колонны, войско Приората двинулось обратно в земли Фортерезии. Пропустив вперед разведку и получив от нее добро, воины выступили, как полновластные новые хозяева этой страны, познавшие слабость хозяев прежних. Оставив пехоту с артиллерией следовать позади и будучи за них спокоен, Артемир собрал конницу и небольшой, но оттого не менее смертоносной лавиной обрушился на попутные поселения. Нароком нагоняя на себя воспоминания о вероломных и трусливых фортерезских всадниках и мертвых лицах Салатора, Алилы и многих других, Артемир не смягчал ударов своего меча по мужчинам, защищавшим свои дома и семьи, не сдерживал в жадности руку, забирающую все припасы, оставшиеся у крестьян после холодной зимовки, не жалел искр огнива, разжигающих пламя факелов для сожжения домов. Всадники, в тягость навоевавшиеся с крепким, боеготовым противником, в сладость потешились, истребляя беззащитных селян и их средства к существованию, посвистывая и улюлюкая каждый раз, когда чья-то кровь проливалась на затоптанную копытами их коней землю. Едва ли хоть одна фортерезская дева тогда осталась неоскверненной: разъяренные равенцы жадно бросались на всех, даже едва переступивших нежную пору детства, многих лишив не только невинности, но и жизни, увлекшись безотчетно грязными, пошлыми потехами.

Артемир не участвовал в совсем уж низменных развлечениях, но и не сдерживал тех, чьи желания взяли верх над волей и человечностью. Он просто восседал на своем коне, с мрачной улыбкой наблюдая за гульбой своих воинов. Иногда разве что оголял приор оружие, призванное владельцем для убийства отчаянных мужей, знающих, что ожидает их родных.

Пехота неотступно шла по кровавым следам коней, собирая трофеи войны, необходимые для дальнейшего продвижения. Все воины были довольны, прекрасно понимая, что не лягут спать в конце дня на пустой желудок. Будучи сопровождаемым в пехотной колонне, фортерезский перебежчик не видел самого «действа фуражиров», но встречал последствия. С каждой новой разоренной деревней он дышал все тяжелее, а глаза его все более лезли из орбит… Наконец, он не выдержал и бросился из колонны в направлении своей деревни, позабыв любые договоренности с приором, который так жестоко истреблял его народ. Разумеется, далеко он не ушел, будучи поражен сразу несколькими стрелами в спину. Так и умер «вольный всадник», не познав боли потерь, которых он так боялся. Выкрикивающие отчаянно его имя перед смертью женщина и девушка так и не дождались своего мужа и отца…

Остальные менее драматично восприняли текущие события. Марий был слишком занят работой, оттого пропуская все мимо своего внимания. Заложники Приората старались не покидать своих походных экипажей, отстраняясь от гнетущей их реальности. Монна… А что Монна? Она была влюблена, и этим чувством обуславливается ее слепота ко всему, что не было напрямую связано с объектом ее нежных девичьих терзаний. Цапля был полностью предан своей госпоже, потому никак не возражал.

Пройдя так с неделю по крупным поселениям, Артемир собрал неплохой запас провизии в виде каравана забитых доверху крепких повозок, отобранных у крестьян. Всей этой еды было достаточно для нескольких месяцев умеренного пропитания. К сожалению, на дворе была весна, а не осень, и урожая не было, зато так не полюбившегося равенцам сыра было в избытке. Да и голодные воины уже не воротили носа от непривычного лакомства, уплетая вонючий продукт за обе щеки. Впрочем, сытый сверх меры живот солдатам был не нужен, ибо сопротивление их агрессии было лишь символичным: местное ополчение, сметаемое конницей без потерь, да и иногда встречающиеся разрозненные полки фортерезских регулярных сил, для уничтожения которых Артемиру приходилось ждать пехоты с пушками и «осами». Видно было, что большая часть мужского населения находилась в составе многочисленных саргийских легионов, располагающихся в Гептархии и Саргии, и неспособна была защитить свою родную землю.

Так, неся страх, разрушение и смерть, которые совсем недавно были так чужды некогда гуманному Артемиру, равенцы подошли к Цитадели. Все, что осталось между ними и столицей Фортерезии — это небольшой хвойный лесок, покрывающий горный склон перед внушительным Столичным Плато. Само Плато было испещрено глубокими расщелинами и каньонами — лучшей защитой от организованного военного вторжения. Благодаря проводнику, который пережил бой, и которого позже равенцы в пламенном порыве мстительности убили, Артемир узнал, что Цитадель отделена от остальной части Плато глубоким и широким круговым каньоном, через который вел лишь один каменный мост без перил, легко простреливаемый со стен орудиями. На случай длительных осад в подвалах Цитадели были заготовлены огромные запасы еды, на которые Артемир хотел попутно наложить руку. Понимая прекрасно, что осаду его войско надолго не удержит, приор собирался обстрелять Цитадель из «осиных ульев». Дальности злых снарядов хватит, чтобы сжечь все, что не выложено основательно из камня и металла.

Собрав со всей Фортерезии обильную дань, кровавую и натуральную, равенцы уже вовсю готовились нанести последний удар. Довольные своим неудержимым разгулом, на который у местного населения не нашлось достойного ответа, воины наперед обсуждали следующие шаги: разорение Саргии, расформирование Нордиктовой Лиги, падение столицы последнего врага. Наивно и простодушно было в своих мечтаниях забегать всерьез так далеко, но уверенность в своих командирах, уже не первый раз доказывающих свою удачливость и врожденное чутье в ведении войны, наделяла чувством непобедимости поистине непоколебимым.

Артемир, хоть и видел будущее куда менее ясно, чем его воины, все же разделял их легкость духа. Она неотвратимо вела их вперед, словно ветерок, бодро несущий оторванный от родного дерева лист. Злоба и печаль были размыты кровью, а под их раскаленными и марающими слоями осталась лишь источающая теплый свет благодарность к павшим, что позволили избежать поражения и гибели всех равенцев. Но прощать Фортерезию Артемир не стал, решив докончить то, что терзающими порывами почал. Он не знал точно, до сих пор ли находится раненый принц Альзорий в Цитадели, или же отправился вослед спешащим домой всадникам, и ранен ли он был вообще. Несмотря на неуверенность относительно своего главного врага, к кратковременной осаде столичного укрепления врага малого он подоспел ни рано, ни поздно, а именно тогда, когда следовало: его воины были сыты и довольны, боевой дух восполнился, хоть численность войска и уменьшилась почти на треть, опасность от оставшихся фортерезских защитников была уничтожена вместе с самими защитниками. Бой за выведение Фортерезии из войны вот-вот должен был начаться.

Сворачивая ночевку в подножии Столичного Плато, равенцы строились сразу в боевые порядки. Широкими рядами они собирались преодолеть небольшую высоту, узадоренную хвоей. Артемир, поднявшийся прежде всех и даже успевший подменить удивившегося дозорного в предрассветный час, наблюдал верхом за бодрыми сборами со стороны, неспешно перебирая в руке засаленные вожжи. Хоть взор его и бегал по взъерошенными головам его солдат, ум его тлел от легкой тревоги: вечером перед отбоем он послал несколько малочисленных отрядов для прочесывания окрестностей, ибо разрозненные группы фортерезцев могли нанести вред лагерю, устроив отчаянный налет. Так вот, отряды эти еще не вернулись, хотя должны были уже как несколько часов назад совершить доклад. Артемир боялся, что разведку могли перебить, и убийцы эти собирались вокруг его лагеря в решительной готовности напасть из засады на суетящихся солдат.

Но вот оно, облегчение: из-за холма к юго-западу от лагеря показались торопливо идущие равенцы, но были они не одни: взор Артемира различил нескольких связанных фортерезских крестьян промеж солдат. «Неужто не зря послал людей, лишив их сна, и они схватили налетчиков?», — поразился Артемир, направив коня шагом к возвращающимся.

— Приор, изволь принять достойное пополнение в наш лагерь заложников! — прикрыв лицо рукой от яркого света горной утренней Звезды, задорно выкрикнул командир группы, выдавая своим уверенным, чуть ли не наглым, голосом серьезный успех их операции.

— Ну и кого же вы привели? — склонил голову приблизившийся Артемир, рассматривая пленников, коих оказалось трое — крепкий высокий амбал средних лет, молодой парень и совсем еще маленький мальчик.

Во внешнем виде связанных были некоторые странности: одеты они были в какую-то рванину, типичную для небогатых местных крестьян, но выражение их лиц… Если злобное выражение лица фортерезского мальчика, пышущего воинственностью, можно было объяснить детской непосредственностью, то остальные два были необычны. Громила, при виде которого у Артемира в глазах возникал образ Хрграра, поникшей лысой головой и намеренно отупелым лицом выдавал собою самозванца: уж никак бедный, едва сводящий концы с концами человек мог так хорошо питаться, чтобы вырасти в такого… Да и сама лысина, выпячивая которую рослый мужик пытался укрыть свое лицо, говорила сама за себя: свежая, со следами небрежных царапин от неумелого бритья, со светлыми корнями не до конца удаленных волос. «Как есть, самый настоящий сарг, да еще и отменный воин, судя по всему», — уверенно предположил Артемир, пока переводил взгляд на последнего. С последним было гораздо интереснее: молодой парень, одетый в те же убогие лохмотья, едва держался на ногах. Можно было бы принять его за напившегося пьянчугу, если бы не плотная перевязь на левом плече, которую пытались впопыхах скрыть под рубахой. Очевидно, что пленник был ранен и потерял много крови.

— Нам вести их к остальным заложникам, приор? — было заметно, что пленители сильно побиты усталостью и неистово желают прикорнуть хотя бы до конца сборов ночевки, что было написано на лице командира отряда и звучало в его нетерпеливом голосе.