Посланец

— Вижу, — как-то слишком безучастно ответил Сукачев. — И не завидую.

— Кому не завидуешь? — Демидов подумал, что Сукачев имеет в виду немцев.

— Себе. Кому же еще? — ответил Сукачев.

— А я не завидую им, — сказал Демидов, глядя в широкий просвет амбразуры.

— Товарищ лейтенант! — вдруг обратилась к нему Женя. — Из штаба полка запрашивают, как у нас дела и в чьих руках находится мост.

— Кто запрашивает? — резко повернулся к ней Демидов.

— Евглевский.

— Мост в наших руках, но если не получим сейчас же подкрепления, нам его не удержать.

— Какого подкрепления? — спросила Женя.

— Хотя бы пару танков.

— Евглевский говорит, держитесь. Подкрепление будет.

Сукачев, все время смотревший в амбразуру и не слушавший разговор, нажал на гашетку. Демидов бросил торопливый взгляд на Женю, оттолкнул локтем немца и, схватив ящик с гранатами, кинулся в траншею. Там уже стреляли Коваленок с Подкользиным. Немцы поднялись из кювета и шли в атаку сразу на оба дзота. Пулемет Гудкова бил короткими очередями, Сукачев же, наоборот, почему-то замолчал. Демидов понимал, что патронов надолго не хватит, поэтому пытаться остановить немцев за счет плотного огня не имеет смысла. Еще несколько очередей — и никакого огня с нашей стороны не будет вообще.

Он выбрал немца, который был ближе всего к траншее, прицелился в грудь и выстрелил одиночным патроном. Немец продолжал идти, как ни в чем не бывало. До того как ворваться в траншею, ему осталось пройти всего метров сорок. Автомат при стрельбе всегда забирает выше, поэтому во второй раз Демидов прицелился немцу между ног и, задержав, как учили, дыхание, нажал на спусковой крючок. Немец, как подкошенный, рухнул на землю. «Интересно, куда я ему попал?» — мельком подумал Демидов, ловя на прицел следующего. Через несколько мгновений упал и второй. Еще одного выбили Коваленок с Подкользиным. Цепь потеряла стройность. А когда на земле оказался еще один, гитлеровцы легли на землю, не пытаясь отползти в кювет. И тут же по траншее ударил пулемет. Пули впивались в бруствер, визжа, пролетали над самой траншеей. Демидов пригнулся, не понимая, почему немцу не отвечает Сукачев. Наверное, тоже бережет патроны. Но именно в это мгновение, словно услышав его, заговорил пулемет Сукачева. Он дал всего одну короткую очередь, после которой наступила неестественная тишина. Разведчики Гудкова тоже не стреляли, и сначала Демидов не понял, что произошло. Потом догадался: Сукачев срезал немецкого пулеметчика.

Он поднял голову из траншеи и увидел на поле только убитых немцев. Остальные каким-то образом успели отойти и залечь в кювет. Очевидно, под прикрытием огня своего пулемета, пока он еще работал. Демидов мысленно поблагодарил Сукачева, хотя понимал, что его короткая, но точная очередь дала разведчикам только маленькую передышку. От хутора к немцам подходила большая подмога.

Их было не сотня, как показалось вначале, а гораздо больше. Они шли открыто, не боясь попасть под пулеметный или автоматный огонь, и это только подчеркивало их отчаянную решимость. И Демидов понял, что эти немцы готовы лечь у моста все до одного или смять его разведчиков и прорваться на другую сторону. На этом берегу для них уже не было спасения.

Немцы начали стрелять еще до того, как огонь их автоматов мог серьезно угрожать разведчикам. Они не жалели патронов. Огонь был плотным, и вскоре пули завизжали над бруствером, вонзаясь в него и поднимая фонтанчики пыли. А когда поравнялись с теми, что залегли в кювете, снова заговорил их пулемет. Кто-то из наступавших заменил убитого пулеметчика.

Демидов не ощущал страха, у него не было предчувствия близкого конца. В полку его считали везунчиком, и это действительно было так. Хотя не раз приходилось попадать в такие переделки, из которых, казалось, невозможно выйти живым. Полгода назад они с Коваленком ходили в глубокий немецкий тыл. Задание было простым. Надо было наблюдать за противником, передвижением его войск, строительством линии обороны.

Сразу за позициями немцев, на краю лесной опушки, вдоль которой проходила дорога, они оборудовали маленькую землянку, хорошо замаскировали ее, и два дня вели наблюдения, нанося на карту артиллерийские позиции, расположение резервов, устанавливая порядок несения службы. Все это надо было передать в штаб армии. Но на третий день их обнаружили. К опушке леса, окружая разведчиков, выдвинулась целая рота. Кольцо окружения было таким плотным, что, казалось, сквозь него не пробиться и полевой мыши. Демидов с Коваленком, прижавшись спиной друг к другу, отстреливались до самой темноты. Немцы ждали, когда у разведчиков закончатся патроны, чтобы взять их живыми.

Ночью по дороге к линии фронта двинулась целая колонна тяжелых, крытых брезентом грузовиков. Один из них остановился в двухстах метрах от того места, где находились Демидов с Коваленком. У него что-то случилось с мотором. Дорога была узкой, и остальные грузовики начали объезжать сломавшуюся машину. Первый из них сразу же застрял в придорожной грязи. Через минуту оттуда донеслись громкие приказы и солдатская ругань. Очевидно, машину пытались вытолкать из кювета руками. Демидов молча кивнул Коваленку, и они, не говоря ни слова, поползли к дороге на крики немцев. Единственная надежда была на то, что, переключив внимание на застрявшую машину, они на минуту забудут о разведчиках. Те подползли вплотную почти к самым немцам, обогнули пулемет, хозяин которого копошился у машины, сползли в кювет и забрались в кузов последнего грузовика. В нем лежали ящики со снарядами, которые немцы везли на передовую. На этой машине они добрались до немецких артиллерийских позиций. А оттуда к утру перешли линию фронта и оказались у своих. Когда добрались до нашей траншеи, Демидов, все еще нервно поглядывая на Коваленка, произнес:

— Вот и скажи, что мы с тобой родились не в рубашках.

— Рубашки нам с тобой подарил Господь Бог, — ответил неразговорчивый Коваленок.

Сейчас Демидов непроизвольно повернул голову в тот конец траншеи, где изготовились к бою Коваленок с Подкользиным. Положив перед бруствером на край траншеи четыре гранаты, Коваленок напряженно смотрел на приближающихся немцев. Он нервно держал в одной руке автомат и походил на приготовившегося к прыжку затаившегося зверя. Подкользин, наоборот, казался спокойным. Лишь машинально поправил на голове каску, снятую с убитого немца. А затем, расставив пошире ноги и опершись локтем о край траншеи, положил на ладонь автомат и стал целиться в приближающихся немцев. Но первыми выстрелили не они с Коваленком.

Из амбразуры дзота, как и в прошлый раз, раздалась короткая очередь. И снова, как и тогда, тут же смолк немецкий пулемет. «Молодец, Сукачев, пристрелялся», — обрадованно подумал Демидов. Но это не дало разведчикам передышки. В отличие от предыдущей атаки немцы на этот раз не остановились. Наоборот, они ускорили шаг и неотвратимым валом покатились к траншее. Первым не выдержали нервы у Подкользина. Он начал торопливо стрелять и тут же попал в одного, но это не остановило атакующих. Они шли и шли, не обращая внимания на свистящие пули.

Вслед за Подкользиным открыл огонь Коваленок. Он бил короткими очередями, тщательно выцеливая жертву, и сразу выбил из цепи двух или трех немцев, но и это не остановило их. Они вели плотный встречный огонь, и, чтобы не попасть под их пули, Демидов по самый лоб вжался в траншею. Ниже опускаться было нельзя потому, что тогда он терял из виду поле боя. Он тоже начал стрелять, но после каждого выстрела опускался в траншею, поэтому не видел, попадал ли в кого-нибудь или его пули пролетали мимо. Стрелял и Сукачев. Каждой очередью он выбивал из цепи сразу по несколько немцев, а они все шли и шли.

У дзота Гудкова начали рваться гранаты, и Демидов понял, что там немцы подошли вплотную к траншее. Он приподнялся над бруствером и в пяти метрах перед собой увидел огромного рыжего фельдфебеля, без каски, с короткими, торчащими в разные стороны волосами и автоматом у самого живота, из которого он вел непрерывный огонь. Рукава серого, замусоленного мундира фельдфебеля были засучены по локоть, обнажая крупные, сильные руки. От таких рук, если они ухватят за шею, не отбиться.

Демидова спасло то, что в первое мгновение фельдфебель не заметил его. Он стрелял по Сукачеву, который продолжал косить немцев. Демидов вскинул автомат и нажал на спусковой крючок. Фельдфебель повернулся к траншее и на долю секунды их взгляды встретились. У немца были светлые, небесной голубизны глаза и большие белые ресницы. Падая и продолжая стрелять, правда, уже в землю, фельдфебель смотрел на Демидова полным недоумения взглядом. Он не мог понять, откуда тот взялся и почему выстрелил. В его глазах не было ни ненависти, ни презрения, ничего такого, что в иной ситуации могло вызвать неприязнь другого человека. С этим удивлением во взгляде он и рухнул на землю.

Немцы были уже совсем рядом. Демидов торопливо нажимал на спусковой крючок, но автомат почему-то не стрелял. Раздумывать было некогда, и Демидов, отшвырнув его в сторону, схватил гранату с длинной деревянной ручкой, выдернул чеку и, широко размахнувшись, бросил прямо в немецкую цепь. Затем схватил другую гранату и только после этого услышал разрыв первой. Коваленок с Подкользиным тоже начали швырять гранаты. Разрывы следовали один за другим, потом наступила тишина. Демидов осторожно выглянул из-за бруствера и увидел, что немцы побежали назад. Он машинально протянул руку к автомату, нажал на спусковой крючок, но выстрела опять не последовало. Демидов рывком отсоединил рожок, глянул в него и понял, что патроны кончились.