Месть тьмы

Проследив за его жестом, стратег увидел в указанном направлении маленькие фигурки, которые, прыгая как блохи, мчались наперерез его колонне. А за их спинами среди камней мельтешило что-то более крупное.

– К бою! – коротко приказал военачальник трубачу, ехавшему с ним в колеснице.

Секунда, и рёв трубы пронёсся над землёй, достигая горных склонов, и, отражаясь от них, множился, заполняя воздух долины. Подхваченный другими сигнальщиками, он повторялся снова и снова, увеличивая мощь звучания, пока толпы вооружённых людей, следуя указаниям труб, превращались в строгие боевые порядки готовых ко всему воинов.

Неплохо изучив историю античных и последующих миров, в особенности их военные тактики и стратегии, граничар, занимая видные должности в полисе Анонимус, регулярно реформировал его армию, внося новации в области вооружений и построений.

Фаланга в его греческом войске использовалась лишь изредка, на определённых участках местности, основное же построение он позаимствовал у римских легионов. Сейчас войска, повинуясь сигналам труб, из походной колонны перестроились в манипулы.

– Гигофипсы приближаются! – прокричал прискакавший Тыгдыканус, останавливаясь возле командирской колесницы.

– Это я и сам вижу! – буркнул Костас, хмуро разглядывая скачущие со скалы создания. Никакой другой вид монстров так прыгать не умел, по крайней мере до нынешнего времени. – Ты мне лучше скажи, кто на них верхом и кто там за ними?

– Скоро приблизятся, и увидим, – невозмутимо ответил человекоконь.

Его волевое лицо с гордым греческим профилем сияло радостным предвкушением близящейся битвы. По мнению кентавра, врагов следовало бить, а не рассматривать.

«Тоже мне разведчик, блин! Ему бы следовало в Лондоне родиться…» – недовольно подумал граничар о кентавре, памятуя поговорку из своего мира: для британцев война – это спорт. А спорт – это война.

Сам стратег, для которого война – это грязное ремесло, не одобрял такого подхода к делу, полагая, и не без основания, что подобный настрой способен привести к просчётам, которые дорого обойдутся в случае неудачи. Одним из таких просчётов или ошибок он считал принципиальный отказ кентавров носить доспехи.

Воины свободных племён ходили, скакали, бегали исключительно с голыми торсами, нося на себе лишь ремни с развешанным на них оружием и трофейные украшения, добытые в боях или на охоте. Вступив в военный союз с полисом, они из уважения иногда накидывали на плечи цветные плащи-хламиды, даренные им горожанами, но по-прежнему игнорировали любые доспехи, даже шлемы.

Сами кентавры объясняли это правилами воинской доблести, связанной с тем, что нет противника равного им по силе и ловкости. Стратег Костас полагал, что скорее речь идёт о так называемой конской половине. Ведь какой бы прочный доспех ни носила человеческая часть кентавра, вражеская стрела или копьё, поразив его конскую часть, выведет из строя всего кавалериста целиком. Так зачем таскать лишнюю тяжесть только на половине тела, если всё остальное открыто?

Именно поэтому кентавры полагались лишь на свою ловкость и искусство дальнего боя. Тугие луки, метательные дротики и праща – в обращении с этими видами оружия конелюди достигли большого мастерства, разя своих врагов на расстоянии и не сближаясь с ними в рукопашной.

«Но всё равно панцири и шлемы были бы не лишними, – время от времени думал стратег. – Увеличили бы вероятность уцелеть в мясорубках». Думать-то он так думал, но убедить в этом кентавров до сих пор не удавалось.

– Скажи-ка, друг, зачем я тебе вот эту штуку подарил в своё время? – спросил Костас илаха, указав на сигнальный рог, висящий у того на поясе.

– В знак нашей дружбы и доверия, – без запинки ответил кентавр.

– Верно, – согласился по данному пункту стратег и тут же добавил: – А ещё затем, чтобы ты, находясь в дозоре, мог сразу оповещать нас об опасности, как только её замечаешь. Зачем же ты опять примчался, едва завидев врага, но не разведав толком, кто там и с чем? Говорили же не раз: увидел опасность – труби в рог. А сам до последнего стой в дозоре, пока мы готовимся к бою.

Кентавр со свойственной его племени беспечностью отмахнулся, считая, что он лучше всех на свете знает, как надо воевать.

– Какой смысл в дозоре? – невозмутимо спросил он и сам же ответил: – Никакого. И без разведки понятно, что нас атакуют злобные твари из-за граней. И Зевс свидетель, не важно, кто именно на этот раз выполз оттуда, мы встретим стрелами любого и укажем им короткую дорогу в Тартар.

Сквозящая в его голосе горделивая удаль всегда нравилась стратегу, хотя, как замечено ранее, он такой подход не одобрял. Но спорить было некогда, противник стремительно приближался, и вот уже можно было разглядеть сгорбленные фигурки всадников, оседлавших прыгающих тварей. Их было много, достаточно для того, чтобы задуматься…

Сами гигофипсы не только прыгали как блохи, но и напоминали этих мерзких насекомых внешне: покрытые хитиновыми полосками спины, шипастые конечности, мелкие головки. Единственное, что их отличало от мелких собратьев, это вытянутые крупные челюсти с длинными острыми зубами, так как они не сосали кровь, а предпочитали жрать плоть.

Не обладая, наверное, даже зачатками мозгов, они не были бы столь опасны, если бы их не использовали как скаковых животных более сообразительные твари. Вот и сейчас на спинах прыгунов восседали вооружённые копьями и дубинами монстры, по строению тела похожие на людей, но с собачьими головами.

– Псеглавцы! – навскидку определил кентавр, словно цитируя Капитана Очевидность. – Клянусь трезубцем Посейдона, боги решили нас одарить, раз шлют такой подарок в самом начале. Битва будет жаркой!

Весь бестиарий проникающих из-за граней существ нёс с собой для жителей долины только гибель и страдания, но к псеглавцам у кентавров был особый счёт. Лютая вражда, длившаяся между ними бесконечное количество поколений, заставляла обе стороны радоваться любой возможности пролить кровь ненавистного племени.

Стратег знал об этом, поэтому счёл необходимым предупредить предвкушающего кровавую вендетту кавалериста:

– Только ты давай без фанатизма! Слышишь меня? Не вздумай завязнуть с ними в рубке. Действуйте по отработанной тактике, как на учениях. Дальний бой, и заманиваешь их между манипулами. Надо разбить этих псов раньше, чем до нас доберётся вон та здоровенная тварь, чья горбатая спина мелькает за камнями.

Отсалютовав командиру, Тыгдыканус помчался навстречу врагу, громким голосом созывая своих соплеменников. Бывшая с ним в дозоре дюжина кентавров только этого и ждала. Сорвавшись с места, издавая воинственный клич, они устремились следом за илахом, яростно потрясая оружием.

К их кличу присоединились и все остальные отряды конелюдей, следовавшие с колонной, проскакали между рядами пехоты и грозной лавиной понеслись на приближающихся псеглавцев. Костас, глядя на всё это, скрестил пальцы, истово молясь, чтобы его кавалерия в яростной горячке не забыла про дисциплину и не сцепилась с монстрами в ближнем бою.

Тогда потерь не избежать. Бессмысленных потерь, как он считал. Воевать надо с холодным рассудком, не затуманенным кровавой пеленой. Это трудно, но единственно правильно. Не сводя взора с атакующей конницы, стратег приказал трубачу быть наготове и по первому же его взмаху руки проиграть сигнал кавалеристского отхода.

Но переживания военачальника оказались напрасными. Когда противники сблизились на расстояние выстрела из лука, раздался протяжный рёв, в котором Костас узнал звук рога, подаренного им Тыгдыканусу. Повинуясь этому сигналу, кентавры, разделив свой строй, двумя волнами устремились на фланги, открывая центр для врага. При этом они засыпали псеглавцев таким количеством стрел, что буквально выкосили переднюю шеренгу своих кровных недругов.

Собакоголовые монстры, в отличие от своих противников, не чурались носить доспехи, но это им мало помогало. Метко посылаемые конелюдьми стрелы находили бреши в их защите, разя псеглавцев наповал. К тому же пришельцы из-за граней не учли слабого места своих «скакунов», а оно имело значение.

Перемещаясь огромными прыжками, гигофипсы при каждом подскоке открывали не защищённые хитиновым панцирем брюшины. Кентавры этим умело пользовались. Метко пущенные стрелы и дротики пронзали беззащитную плоть прыгунов, и огромные туши со всего размаху врезались замертво в землю, давя и калеча своих наездников.

Не прошло и пяти минут с начала боя, как конница полиса, нанеся врагу урон и не потеряв никого из своих, уже мчалась на фланги греческого построения, увлекая за собой противника.

Псеглавцы, и без того разъярённые жаждой крови, понеся потери, пришли в совершенное неистовство. Их орда, никогда не соблюдавшая никакого военного порядка, непроизвольно разделилась, распыляя свои не столь уж и многочисленные силы: часть из них погналась за кентаврами, а часть, пришпорив прыгунов, продолжила переть во фронт встречающих их манипул. При таком положении исход схватки был предрешён заранее.

Скачущих в центр монстров забросали дротиками и камнями пельтасты, после чего их приняли на щиты гоплиты, пронзая длинными копьями туши гигофипсов и тела собакоголовых всадников. А псеглавцы, преследующие кентавров, были вынуждены остановиться, когда те, вдруг перестав убегать, развернулись им навстречу и сами пошли в атаку.

Кавалерия полиса проделала этот трюк как раз между фланговыми манипулами, которые, словно губки тисков, стали сближаться, сжимая противника в своих металлических объятиях. Клубы пыли, поднимаемые множеством ног и копыт, стелились над землёй, заволакивая поле боя непроницаемой пеленой. Казалось, что все дерутся вслепую.

Крики ярости, боевые кличи, нечеловеческий рёв, звуки сигнальных труб, смешавшись со звоном металла и треском ломаемого дерева, создавали оглушительную какофонию, от которой закладывало уши. Но, по счастью, это продолжалось недолго. Выучка и железная дисциплина греческого воинства взяли верх над первобытной яростью вторгшихся монстров.

Одна за другой сигнальные трубы радостными переливами извещали стратега о победном завершении сражения. Сдержав порыв благодарно перекреститься, граничар вслух воздал хвалу богам Олимпа и сосредоточил внимание на следующем противнике. Тот, преодолев каменную гряду, как раз выполз на открытое пространство. Огромное (пятнадцать – двадцать метров в длину и три-четыре метра в высоту), похожее на гусеницу чудовище, покрытое шипастой бронёй, с немыслимым количеством ног и сотнями глаз.

– Арморэйн, – сквозь зубы процедил Костас, ещё раз мысленно благодаря всех богов, каких только знал, за скудоумие своих врагов. Ведь если бы псеглавцы не торопились вступить в бой, а атаковали его войско под прикрытием этого живого бронепоезда, исход сражения был бы куда печальней.

Чудище тем временем, почувствовав под собой ровную землю вместо горных глыб, издало восторженный рёв, похожий на гудок паровоза, и устремилось на греческое войско, наращивая скорость. Стратег знал, что при хорошем разбеге арморэйны способны разогнаться до сорока километров в час. При такой скорости и массе его уже не остановит никакое построение. Но и отступать никто не собирался.