Мертвые хватают живых

— Ну что, предупредил дедулю?

— Да, очень удачно поймал его: Сава как раз собирался в город "за газетами и вообще за новостями".

— И как он отреагировал на твой звонок?

— Смеется. Говорит, старого партизана никакой уголовник не испугает. А вот насчет нашего полицейского друга…

— Что, известия не радуют?

— Совсем, Танюша, не радуют! Душан, действительно, оказался сыном того Николы Шошкича, про которого дед нам рассказывал. Но здесь все еще более запущено, чем мы думали: к давней семейной неприязни в отношении русских, во многом на сегодняшний день ирреальной, у подполковника добавилась и вполне рационалистическая причина.

— Да какая же? — всплеснула руками Борисова.

— Оказывается — по крайней мере, именно так Саву Ковачевича информировал некий его приятель — Душан Шошкич очень резко отзывался о России после того, как наш премьер прилетал сюда в конце девяностых, выполняя, так сказать, посредническую миссию, будь она неладна! Дословно это звучало таким вот образом: "Я всегда считал, что русские предатели, но чтоб до такой степени!". Конец цитаты. Поэтому, похоже, ожидать нам с тобой от него поблажек не приходится: предубеждение — страшная штука!

— Ладно, сами с усами! — довольно легкомысленно махнула рукой Татьяна. — Как говорится, Бог не выдаст, свинья не съест! Что будем делать?

— Погуляем, хочется мне наружное наблюдение хорошенько поманежить, потом где-нибудь пообедаем, а вечером вернемся в отель и продолжим "мутить воду". Думается мне, что скоро все прояснится: ситуация, судя по всему, со дня на день должна разрядиться.

…Ближе к ужину, помахивая тяжеленным пакетом со столь любезными Таниному сердцу тоненькими колбасками, хлебом, пивом, неизменным кислым млеком и только что купленным вечерним выпуском "Политики" и направляясь в гостиницу, журналист развивал ту же тему: мол, с уменьшением фигур на шахматной доске позиция неминуемо упрощается. Получая на "рецепции" ключи, он получил наглядное "подтверждение" правоты этого фундаментального теоретического постулата. Портье, доверительно наклонившись к уху Петра, поинтересовался, в курсе ли тот последних новостей. Услышав отрицательный ответ, он наклонился еще ниже:

— Святой Илия отвернулся от этого дома! Пару часов назад погибла вдова того самого постояльца, которого зарезали накануне…

Похоже, в актив подполковника Шошкича, ко всем его несомненным талантам, следовало добавить и провидческий дар!

19

Из протокола заседания Секретариата Информбюро 20–22 апреля 1950 г. (текст и стиль подлинные, цитаты приведены без изменений).

Тов. Георгиу-Деж (румынская делегация). Решения руководства нашей партии в связи с нашим международным долгом, который является долгом и всех других коммунистических и рабочих партий, оказать всестороннюю помощь рабочему классу и трудовому крестьянству Югославии, борющимся за возвращение Югославии в лагерь социализма, — связаны с тремя основными секторами работы:

а) Работа с революционными югославскими политэмигрантами, находящимися в РНР;

б) Заброска в Югославию пропагандистских материалов против клики Тито; издание пропагандистских материалов для передачи их братским партиям;

в) Подготовка кадров для борьбы против шпионско-фашистской банды Тито.

Из постановления II пленума ЦК КП Сербии от 31 мая 1949 года (текст и стиль подлинные, приведены без изменений).

Повысить бдительность в борьбе против элементов, которые какими бы то ни было способами и из каких бы то ни было побуждений солидаризируются с контрреволюционной кампанией Информбюро… энергично их вычищать из партии.

В кабинете было столь крепко накурено, что не спасало положения и широко открытое вопреки обыкновению, забранное старинной кованой решеткой окно: тем летом при полном безветрии даже ночью в Белграде температура не опускалась ниже двадцати пяти градусов. Кабинет был обставлен просто, чтобы не сказать, по-спартански: необъятный, как аэродромное поле, заваленный бумагами "россыпью" и в картонных папках письменный стол, около которого стояло старенькое жесткое кресло; приставной столик с двумя неказистыми стульями и отдельно стоявшая табуретка. Набор мебели дополняли огромный несгораемый шкаф и до чрезвычайности потертый кожаный диван, настолько древний, что можно было предположить, что его полировал своим задом еще наместник Высокой Порты. Единственным украшением этого донельзя мрачного помещения был портрет моложавого, но уже седеющего красавца маршала Тито, с задумчивым видом позировавшего на фоне зеленеющих гор, а единственным источником света — при выключенной старинной люстре — мощная настольная лампа, жестяной абажур которой был направлен в лицо сидевшего на табурете человека. Натурально, личина хозяина кабинета, генерала госбезопасности Федеративной Народной Республики Югославии Николы Шошкича, оставалась в тени. Неторопливо помешивая в огромной, чуть ли не полулитровой фарфоровой кружке кофе, он задумчиво рассматривал допрашиваемого. Это был тот редкий случай, когда "Железный Никола" колебался, не зная, как поступить. Пикантность ситуации заключалась в том, что на табурете сидел не просто его старый боевой товарищ, член партии с 1928 года, в недалеком прошлом — командир одной из дивизий НОАЮ, а человек, лично спасший Шошкичу жизнь: в далеком уже 1944 году он отбил его у гитлеровцев, взявших будущего грозу "ибэистов" в плен.

— Мне доложили, — вздохнул Шошкич, — что ты отказываешься отвечать на любые вопросы следователя.

— Отчего же, — губы арестованного дрогнули в усмешке, — я исчерпывающе рассказал, как меня зовут, где родился и что делал во время войны и после…

— Все шутишь, Стипе… А ведь если б я разрешил применить к тебе особые методы допроса, ты стал бы куда как разговорчивее, да и не до юмора тебе б стало!

— А ты попробуй, Никола! Может, у вас и получится то, чего не удалось ни охранке при старом режиме, ни гестаповцам…

— Потому-то я и не разрешил: бесполезно, а уродовать тебя — вредно, поскольку есть решение вывести тебя на открытый судебный процесс, где ты прилюдно покаешься.

— Да ну? — усмешка превратилась в издевательскую улыбку. — Под гипнозом, что ли?

— Есть многое на свете, друг Горацио…, - многообещающе улыбнулся в ответ Шошкич, но, неожиданно оборвав цитату, резко спросил: — когда в последний раз ты обсуждал детали переворота с представителями командного состава армии? Видишь, зная тебя, я не интересуюсь, с кем…

— Ты всегда умел вопросы формулировать, — одобрительно кивнул головой Стипе. — Само собой подразумевается, что я: а) готовлю переворот и б) имею среди генералитета сообщников. По-прежнему ждешь от меня ответа, или попробуешь еще что-нибудь спросить?

— Я действительно хотел бы задать тебе несколько вопросов. Вернее сказать, хотел бы услышать от тебя многое: кто вас поддерживает не только в армии, но и в партийном аппарате; с кем ты на связи — с Москвой, Бухарестом, Софией или еще с кем? Детали заговора, объем получаемых средств и все такое прочее… Можешь быть уверен: кое-что нам уже известно, и узнать все остальное — дело времени и техники. Не все же такие молчуны, как ты! Многие уже каются…

— Да с вашими "специалистами" вы узнаете и то, чего в природе вообще не существует!

— Вот видишь, значит, нечто нас интересующее, все-таки, "в природе существует"! Но я не собираюсь ловить тебя на слове… в действительности, то, что я хочу спросить, относится к области простой любознательности, если хочешь, человековедения. Ответишь?

— Смотря, что тебя интересует. Знаешь, кота в мешке покупать не приучен: себе дороже потом получается!

— Предмет моего интереса — ты сам. Как получилось, что мы оказались по разные стороны баррикады? Старые скоевцы, революционеры-подпольщики, партизаны с апреля 1941 года, армейские генералы… Просвети меня, никак в толк не возьму!

— А есть ли смысл затевать дискуссию?

— Я же тебе сказал, что хочу всего лишь понять — не больше, и не меньше.

— Ну, хорошо. Напомни мне, пожалуйста, куда мы с тобой вступили — я в двадцать восьмом, а ты — годом позже?

— В партию, — с недоумением пожав плечами, ответил Шошкич и не удержался, уточнил: — в Коммунистическую партию Югославии. А Югославия — это если ты задашь еще один наводящий вопрос — та самая страна, которую ты и прочие "ибэисты" с потрохами продаете Москве.

— Неплохо, — кивнул головой Стипе, — но ты забыл, что в полное название КПЮ входили также слова: "Секция Коммунистического Интернационала", созданного, между прочим, Лениным и Сталиным, вождями великой партии большевиков…

— И распущенного без малого десять лет назад!

— Не будем спорить, стало ли Информбюро наследником Коминтерна… Напомню лишь то, что в свое время ты — как и все коммунисты на земле — разделял убеждение, что отечество у нас у всех одно — Советский Союз! И ничего с тех пор, друг мой Никола, не изменилось! Кроме того, что ты и еще кое-кто скатились в болото махрового национализма.

Былое сомнение в глазах Шошкича растаяло без следа; его место заняла угрюмая ненависть. Холодно смерив глазами арестованного, он с расстановкой процедил сквозь зубы:

— Ты действительно опасен! Тысячу раз прав был Ранкович, когда говорил, что исправить предателя-"ибэиста" могут только девять граммов в затылок… Никогда, слышишь, никогда маршал Тито не будет секретарем Белградского обкома ВКП(б)!

Шошкич помолчал, мучительно пытаясь подавить в себе вспышку острой ненависти к этому бывшему человеку, который только что сам себе подписал смертный приговор. В наступившей тишине было слышно, как бьется в раскаленном абажуре настольной лампы какое-то несчастное насекомое. "Выжечь, каленым железом выжечь всю эту заразу!" — подумал Никола и внезапно успокоился, только в висках слегка покалывало от только что пережитого стресса.

— Ну что ж, гражданин Симич, — как бы со стороны услышал Шошкич свой мертвенно спокойный голос, — вы правы: действительно, любые дискуссии о патриотизме, национализме и прочих "измах" абсолютно бесполезны и, более того, контрпродуктивны. Давайте лучше поговорим о предстоящем суде и о ваших показаниях на нем.

— Вы по-прежнему, гражданин следователь, — арестованный принял изменившиеся правила игры и тоже перешел на официальный тон, — уверены, что я соглашусь участвовать в судебном фарсе?

Генерал Шошкич уклонился от прямого ответа, сразу перейдя к делу:

— Поправьте меня, если я ошибаюсь: на сегодня единственным — если не считать вас — живым пока еще членом вашей семьи является малолетний сын Петар…

20

Из выступлений М.Пияде на митингах в городах Титограде 21 июня и Бела Црква 8 июля 1949 г. (текст и стиль подлинные, приведены без изменений):

"Хотя Красная Армия и освободила Черногорию, Румынию, Венгрию и Болгарию своим оружием, не она принесла им систему народной демократии… Эта система народной демократии родилась здесь, в Югославии, и это дело наших рук".

"Уже год длится ожесточенная и напрасная борьба Информбюро за "здоровые элементы", которые во имя вновь изобретенного "интернационализма" согласились бы превратить свою свободную социалистическую родину в покоренную губернию…".