Мертвые хватают живых

— Выбирать руководителей будут они, а рекомендовать — партия, то есть, в конечном счете, вы! Как сказал в свое время один неглупый грузин, "кадры решают все!". А уж монопольно владея, к тому же, газетами и радио мы будем контролировать все общество. Тем более что у вас есть джокер: Александр Ранкович и его Служба безопасности.

— Звучит неплохо! А оппозицию новому курсу…

— … Ее мы будем еще жестче, чем прежде, давить как приспешников Сталина, предателей родины и врагов подлинной демократии!

— Аминь!

15

Из журнала "Театр", 5 за 1950 г. (текст и стиль подлинные, приведены без изменений).

"Посмотрите репертуар кукольных театров. До недавнего времени ежедневно на ширму кукловодов сомкнутым строем выходили Алладины с волшебными лампами, Гулливеры с лилипутами, Коты в сапогах, Красные шапочки, а также их ближайшие и дальние родственники и знакомые. Герои большинства этих и других пьес носили бабушкам пирожки, разыскивали старые медные светильники, или занимались еще чем-нибудь другим в этом роде…

Конечно, все это пьесы-сказки, и вряд ли можно что-нибудь возразить против того, чтобы в детских театрах показывали хорошие сказки. Но, во-первых, не все эти сказки заслуживают, чтобы их так широко рекламировали. Например, что могла дать советским детям, чему научить их мещанская сказочка о Коте в сапогах? Во-вторых, нельзя не заметить, что подбор этих сказок был в значительной мере односторонним. Красная шапочка много и упорно выступала перед детьми, а Царя Салтана было видно что-то не очень часто. Кот в сапогах беспрепятственно гулял по театрам, а Василисе Премудрой трудно было сыскать туда дорогу…".

Он неважно чувствовал себя в то утро. Впрочем, то же самое можно было сказать и о дне вчерашнем, и позавчерашнем. Годы не обманешь! К тому же, осенью обостряются все болячки, а их накопилось ох, как немало… Да и погода подкачала: начало октября пятьдесят второго года своей холодной слякотной мерзостностью больше напоминало ноябрь. Сложив в папку текст своего выступления, который он по устоявшейся привычке правил до самого последнего момента, Сталин перевернул листок настольного календаря на пятое октября и, слегка пришаркивая на ходу, двинулся в сторону прихожей. Когда вождь, по-стариковски покряхтывая, влезал в услужливо поданную охранником шинель, его голову пронзила неприятная мысль, тем более мерзкая, что ощущалась как внезапное откровение: "А не станет ли девятнадцатый съезд партии последним в его жизни?".

В стремительно мчавшемся автомобиле, глядя на покрывавшие западную часть Поклонной горы сосенки, Сталин снова и снова возвращался к основным идеям "организационной" части доклада. Конечно же, надо обновить "верхушку". Зажрались, забронзовели, возомнили себя неприкасаемыми! Шепчутся уже по углам, кто что за ним унаследует. Забыли, видать, про кавказских долгожителей… Ничего, высший эшелон перетрясем, кое-кого на свалку истории, а иных и подальше! А вместо них — молодых и энергичных, которые займутся работой, а не интригами, для них он давно уже живой бог: эти не покусятся. Да, правильно: вместо политбюро — расширенный президиум ЦК, а для решения оперативных вопросов внутри него — просто бюро. И название пора уже поменять: все-таки, меньшевики давно уже приказали долго жить, а во-вторых, "большевики" нет-нет, да ассоциируются с Лениным. Вспомнив былых "соратников", Иосиф Виссарионович в очередной раз осерчал: "ленинская гвардия", мать их так и разэтак! Все предатели… Поэтому вместо "ленинской" — "сталинскую гвардию" растить будем! Да что там, растить, есть уже сталинские соколы, есть! А значит, вместо Всесоюзной коммунистической партии (большевиков) — Коммунистическая партия Советского Союза. Вон и Тито совсем недавно название поменял: Союз коммунистов Югославии. Ишь ты, к марксистским корням вернуться решил, святее римского папы желает быть!

И везет же этому чертову маршалу! — мысли Сталина совершили прихотливый изгиб. — Была же хорошая возможность в сорок восьмом — начале сорок девятого решить все быстро и энергично, расчленив Югославию танковыми клиньями с территории сопредельных Румынии и Болгарии. Да болгары и сами бы все сделали, посули им только вернуть Македонию! Венгрию подключили бы, есть у них свои интересы в Воеводине, да и с точки зрения географии она поближе — удобнее перебрасывать из Союза войска и снаряжение. В конце концов, вон какой мощный кулак у нас и в Австрии. Ударить бы с четырех сторон… А народ бы, еще не распропагандированный тогда титовскими кликушами, снова встречал бы цветами — как в сорок четвертом — гвардейцев Бирюзова! Так нет же, так некстати затянулась эта гражданская война в Греции! Окажись в тех условиях Красная Армия на юге Европы, англичане с американцами начали бы третью мировую, это как пить дать! А что у него было в загашнике? Опытное "изделие" в одном экземпляре, и никаких средств доставки. А теперь есть чем пугнуть, но руки связывает Корея… Одна война — еще куда ни шло, а две зараз мы себе позволить не можем! Пока…

Мысли о Югославии оставили Сталина только в комнате президиума, расположенной, как и полагается, за сценой Большого кремлевского дворца. После ремонта, затеянного еще в тридцатые годы, дворец потерял все свое византийское великолепие (изрядно, правда, к тому времени поистершееся) и приобрел столь любезный сердцу вождя казенный аскетический вид. Эту простую и суровую эстетику (если это слово вообще применимо в данном контексте) только подчеркивали дубовые панели, украшавшие кабинеты высших лиц государства; разумеется, имелись они и в комнате президиума.

Кивком головы поздоровавшись с присутствующими, вождь выглянул в заполненный уже зал, что-то прикинул, и ко всеобщему изумлению вышел на сцену. Не обращая ни на кого внимания, он пересчитал стулья, стоявшие около длинного стола. С мрачным удовлетворением кивнув головой (разумеется, он, как всегда, даже в такой малости не ошибся: одного стула не хватало!), Сталин вернулся за кулисы и, категорически отказавшись от помощи бросившихся к нему со всех сторон делегатов, лично "восполнил недостачу". "Ничего без меня не могут!" — с острым раздражением подумал Генеральный секретарь и, странное дело, неважнецкое до того настроение его удивительным образом резко улучшилось.

Сидя в президиуме и слушая краем уха открывавшего заседание Маленкова, Сталин просматривал доклад мандатной комиссии. Судя по фамилиям, партийные комитеты топорно подошли к формированию делегаций: еврейских фамилий практически не было, хотя он не раз говорил, что борьба с безродными космополитами не имеет ничего общего с антисемитизмом. Приличия нАдо соблюдать, и негоже давать врагам повод обвинять нас в измене великому принципу интернационализма! Кое-кого придется взгреть… а линию партии без суеты и спешки проводить дальше. Чёрти что творится и в науке, и в культуре, причем сплошняком: что в театре, что в кино, что в музыке или литературе!

Отложив доклад мандатной комиссии, генсек взялся за список присутствовавших на съезде иностранных гостей и автоматически, подчиняясь относительно недавно возникшему условному рефлексу, посмотрел в его конец, где в соответствии с алфавитным принципом должна была размещаться делегация Союза коммунистов Югославии. Разумеется, никого из банды Тито в ее составе не было — делегацию КПЮ составляли сплошь политэмигранты, а возглавлял ее славный партизанский генерал, Народный Герой Югославии Перо Попивода. (Русские друзья, основываясь на имени его отца, звали генерала запросто: Петр Савич.) Попиводе пришлось в 1948 году покинуть родину после провала антититовского переворота, который готовило несколько крупных военных чинов, в число которых входил и он. Сталин вспомнил их первую встречу, произошедшую у него в кремлевском кабинете. Тогда Перо решил зачем-то (скорее всего от смущения) назвать свою фамилию и, коротко наклонив голову, буркнул: "Попивода". В ответ хозяин кабинета с непередаваемым юмором протянул руку и тоже представился: "Сталин". После они поговорили об обстановке в Югославии, и в ответ на вопрос Сталина о том, что молодой генерал думает о Тито, тот назвал его троцкистом. Помнится, он тогда в ответ сказал, что Тито гораздо хуже: троцкизм, все-таки, был хоть и антиленинским, но революционным рабочим движением, а нынешний югославский лидер — просто пакость.

Слегка улыбнувшись в усы этому воспоминанию, вождь взял карандаш и написал на листе бумаги: "На каком языке будет выступать Попивода?", после чего передал записку Маленкову. Тот немедленно ответил: "На русском". Генсек досадливо поморщился: ну как они не понимают, что это политически неправильно?! Что это: по заказу "Свободной Европы" или по нашей природной дурости? И так ведь все, кому не лень, говорят, что югославские эмигранты в СССР поют с голоса Москвы, совсем оторвались от родины и не представляют, чем живут и чем дышат их соплеменники. Идиотское недомыслие! Переведя дух, Сталин подумал, что у Попиводы есть еще время перевести свою речь на сербско-хорватский: иностранных делегаций приехало на девятнадцатый съезд как никогда много, а по регламенту каждой из них полагалось сорок минут — двадцать на собственно выступление, и столько же на перевод (синхронный в то время не практиковался). Получив записку: "Только на родном!", Маленков торопливо подошел к главе делегации СКЮ. В это время уже выступал Макс Рейман от компартии Западной Германии, и Попивода, чья очередь была следующей, запротестовал, уверяя, что не сможет за оставшееся время переложить свое достаточно большое выступление на родной язык. В это время к ним подошел генсек.

— Товарищ Попивода, хотя бы начать и завершить выступление по-сербски вы сможете?

— Смогу, товарищ Сталин!

— Вот и хорошо. Так надо для дела. У вас еще нет страны в руках… Потерпи годик!

16

Из протоколов совещания Информбюро 1948 г. (текст и стиль подлинные, приведены без изменений).

"Что касается нас, — говорит тов. Лука [румынская делегация]…, то мы не намеревались и не намереваемся идти по линии югославского Народного фронта. Фронт народной демократии в нашей стране состоит из РРП и массовых демократических организаций, открыто признающих руководящую роль пролетариата и его партии. Основой фронта народной демократии является союз рабочего класса и трудового крестьянства. Мы направляем крестьянские и мелкобуржуазные массы в демократические массовые организации, входящие во фронт. Эти организации созданы партией и находятся под ее руководством".

Что и говорить, было от чего беспокоиться! К счастью, не приходилось искать предлога, чтобы встать из-за стола: после "программного" заявления Петра поминальная вечеринка скукожилась, как брошенный в огонь комок бумаги. Хозяева и гости, соблюдая приличия, старались контролировать свои лица, но взгляды показывали, что семена взаимного недоверия, умело брошенные Клаутовым, уже начали давать всходы. В итоге все как-то сразу засобирались, и спустя несколько минут москвичи оказались в своем номере. Еще в коридоре решив, что перво-наперво следует внимательно осмотреть свое временное жилище (не дай Бог, неведомый враг подбросил еще что-нибудь, и теперь названивает Шошкичу, чтобы подвигнуть его на проведение повторного обыска!), Татьяна и Петр, привычно уже сохраняя молчание, быстро, но тщательно осмотрели помещение и свои чемоданы. Судя по всему, все было чисто. Посчитав, что полученный результат не столько отражает реальное положение вещей, сколько свидетельствует об их собственном дилетантизме, журналист настоял на повторном осмотре. Через час, вконец запыхавшись, они имели полное право сказать, что если там что-то и припрятано, то разыскать это "что-то" выше их сил. Немного успокоившись, Клаутов и Борисова вышли в холл, где, сидя в старинного вида кожаных креслах, уютно расположенных под солидного размера комнатной пальмой, можно было без помех обсудить, как выразилась Татьяна, "васистдас".