Мертвые хватают живых

В начале пятидесятых, слава тебе, Господи, дела пошли куда веселее, чем в конце сороковых: хотя кругом, по-прежнему, бедность и разруха (а кое-где, так просто голодают!), но хоть начали понемногу строиться, и пошли кое-какие деньги от Всемирного банка. Маленькие пока деньги, да и тех, что капают потихоньку, едва хватает на закупку ржавых автоматов во Франции и Италии, да функционерам еще надо и чиновникам: не подбросишь, сами возьмут, да собственно и берут… Вон сколько на улицах новеньких иностранных автомобилей со служебными номерами. Балканы, господа империалисты, это вам не Штаты, где каждый цент на учете! Но ничего, чем жестче мы будем с Кремлем, тем мягче станут условия займов и кредитов…

Автомобиль второго секретаря въехал в ворота резиденции президента ФНРЮ, сделал полукруг и остановился около тяжелых дубовых дверей. Охрана вытянулась в струнку.

— А, товарищ Бирк! Заходи, Франц Эдвардович, гостем будешь! — улыбнувшись одними губами, по-русски приветствовал посетителя Иосип Броз.

"Раз вспомнил Бирка, значит, Москва его беспокоит, ну что ж, обсудим", — сделал вывод Кардель и, белозубо улыбнувшись в ответ, поднял над плечом в старинном антифашистском приветствии сжатую в кулак правую руку:

— Рот фронт, госпар Председник!

К удивлению вновь вошедшего посетителя, в кабинете, не считая его вальяжного хозяина, больше никого не было, что, учитывая мелькнувшую у него догадку о теме предстоявшей беседы, выглядело довольно странным. Обычно в подобного рода "конверзациях" всегда принимали участие еще двое: Джилас (считалось, что он неплохо знает характер Сталина) и, как правило, Ранкович, профессионально занимавшийся уничтожением пятой колонной "ибэистов" в Федеративной Народной Республике Югославии. Усевшись в кресло, Кардель терпеливо ждал, пока "председник" раскурит огромную сигару, которую он по всем правилам сосредоточенно нагревал над огнем английской зажигалки.

— Ну, что скажешь хорошего? — пыхнув, наконец, ароматным дымом, поинтересовался Тито.

— На Дальнем Востоке без перемен, — намекая на Корейскую войну и связанные с ней у Советского Союза проблемы, лукаво ответил Кардель. — Это что касается хорошего…

— А плохого? — несколько равнодушно осведомился президент.

— С подачи французских сталинистов марсельские докеры бастуют и отказываются грузить для нас военное снаряжение. То же самое и в Италии. Дядюшка не расстается с мечтой во второй раз послать свои танки на Белград. Но пока у него в одном месте как заноза сидит генерал Макартур…

— Ты убежден, что седалищная часть нашего заклятого друга и учителя располагается на Корейском перешейке? — скривился Тито. — Нет, не с той стороны новости меня сейчас интересуют…, - внимательно изучив пепел на своей сигаре (как истинный ценитель этого вида табачной продукции, маршал стремился его подольше не стряхивать), и выдержав паузу, продолжил: — Во внешней политике сейчас действительно все более-менее стабильно — по крайней мере, пока. Я, понимаешь, все больше и больше думаю о проблемах не вокруг Милано, а вокруг Милована.

Сообразив, что он неправильно спрогнозировал тему предстоящего разговора, Кардель на ходу перестроился:

— Да, господин президент, я давно уже хотел поговорить с вами о Джидо, но, как-то, не решался…

— Что ж так долго собирался? — в голосе Тито послышались раскаты надвигающейся грозы. — Иногда, друг мой Тоне, ты бываешь излишне смел и бесцеремонен, а тут такая деликатность…

Второй секретарь почувствовал нешуточную опасность: президент не страдал отсутствием подозрительности.

— После того замечания, товарищ первый секретарь, что вы сделали мне на Бриони, я остерегаюсь высказываться по вопросам кадровой политики. Как говорится, Богу — Богово, а кесарю — сечение!

Тито хмыкнул на очередную шутку своего любимца — пусть даже это был парафраз известной поговорки, но все-таки его ненавязчиво назвали богом — и инцидент, казалось бы, был исчерпан. Однако следующий вопрос президента показал, что расслабляться рано:

— Так что же ты, скромный друг мой, собирался рассказать мне о Джиласе, но по застенчивости своей всем известной, постоянно откладывал? Валяй, я тебя слушаю. И не тяни: полагаю, времени на раздумье тебе не надобно: зная тебя могу предположить, что ты давно уже все для себя сформулировал…

Кардель внутренне подобрался. В сложившейся конфигурации беседы любое неудачное слово или даже интонация могли рикошетом вернуться к нему, и потом не отмажешься от обвинений на любой вкус, что уже зависело бы от прихоти или каких-то планов вождя — уже имевшихся или еще только обдумывавшихся. Слишком многих на памяти второго секретаря "уличали" таким вот образом в "беспринципном карьеризме" и желании "подвинуть" коллегу по партии, или в "гнилом либерализме" и нерешительности, или в потере бдительности и преступном промедлении, а то и в тайной игре в команде сторонников "Усатого". Пройти между Сциллой и Харибдой можно было только по узкой тропинке, безупречно угадав и артикулировав то, что маршал и хотел услышать.

Начиная игру, Кардель решил пойти с такой сильной фигуры, как "объективность":

— Вы знаете, как я всегда любил Милована. Да что там любил, я и сейчас готов отдать за него руку! Мало кто сделал больше, чем этот наш старый соратник и друг для победы в войне и революции. Звание Народного Героя Югославии так просто не присваивают! — это был легкий намек на то, что до недавнего времени и товарищ маршал души не чаял в умном и беззаветно храбром Джидо. — А какой прекрасный доклад он сделал в сорок восьмом, на VI съезде партии! Но вот в последнее время…, - не договорив, Эдвард сделал паузу и сокрушенно закачал головой, ожидая какого-нибудь знака от своего собеседника, чтобы понять, в том ли он движется направлении, или следует срочно менять галс.

— Да, в последнее время…, - повторил за ним Тито, и если бы не серьезность момента, можно было бы подумать, что он передразнил своего собеседника — столь интонационно похоже это было произнесено. — А ведь мы дружили с ним…, - Эдвард отметил, что президент употребил прошедшее время, — … еще с довоенной поры, когда Джидо вошел в тридцать восьмом во Временное руководство партии.

— Темпора мутантур эт нос мутамур ин иллис, — счел возможным блеснуть латынью Кардель и, поймав вопросительный взгляд маршала, пояснил: — это латинская поговорка, означает: "Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними".

— Неплохо сформулировано, — кинул тот головой, — но мне ближе другая мысль, кто-то мудрый высказал: "Избави меня, Господи, от друзей, а с врагами я и сам как-нибудь справлюсь!".

"Не "кто-то", а Александр Македонский, по крайней мере, так принято считать, друг мой Иосип!", — с чувством усмешливого превосходства, которое почти всегда испытывает грамотный человек при общении с полузнайкой, подумал Кардель, но благоразумно не стал высовываться со своей ученостью. Вместо этого он энергично закивал головой:

— Конечно, это изречение больше подходит к нашему случаю. Чем ближе к тебе находится враг, — после Титовой цитаты "галс", которого следует придерживаться, стал, наконец, ясен, — и чем больший пост он занимает, тем больше вред, который он способен нанести.

— Да, Милан превращается во врага…, - согласился маршал. — Это было хорошо, нет, просто здорово, когда он писал про СССР, что там бюрократия превратилась в новый класс, тормозящий развитие общества. Это был прямой удар по сталинизму и его творцу, и мы ему рукоплескали. Но сейчас — Ранкович мне докладывал — он распространяет эту свою теорию уже и на Югославию: мол злоупотребление привилегиями, кастовая замкнутость и солидарность, лицемерие морали, то да се… ладно, это все можно было бы списать на относительную молодость и романтизм. Но он же еще и говорит, что ни одна партия не может выражать потребности всего общества — а это означает поднимать руку на самое святое! И это в то самое время, когда мы собираемся заняться претворением в жизни той самой моей старой идеи — о моральном и теоретическом лидерстве партии, и передаче всей власти в руки рабочего самоуправления…

"Так вот почему не приглашен Ранкович!" — понял Кардель. Действительно, обсуждать с ним идею, высказанную именно им, Карделем, тогда на Брионии, пока не с руки. Впрочем, Алеко, скорее всего, по своим каналам все равно узнает, что они здесь обсуждали… Это хорошо, что маршал называет "уход КПЮ в подполье" своей идеей. Значит, будет биться за ее осуществление всерьез. А быть вторым лицом при диктаторе, который, к тому же, скоро начнет стареть, совсем неплохо! Насколько он младше Тито? Так, тот родился в 1892 году, значит… на восемнадцать лет. Недурно и перспективно! Тем более что с уходом со сцены Джиласа (а он, Эдвард, постарается, чтобы этот уход стал неминуемым и безвозвратным) останется всего один, правда самый серьезный, конкурент — Ранкович. Там уж кто кого…

— … Ты что, заснул? — в голосе Тито явственно слышалось раздражение, и, внезапно очнувшись, Кардель понял, что совершил непростительную для опытного "человека свиты" ошибку — замечтался, в результате чего не услышал обращенного к нему вопроса первого лица.

— Как можно, господин президент! Просто я старался вспомнить, когда и на чем Джидо свихнулся…

— Разве это важно? Скажи лучше, что ты предлагаешь сделать? Идеи Милана достаточно популярны…

— Господин президент, наши соседи, болгары, любят рассказывать анекдоты про шопов…

Иосип Броз, знавший об этой слабости своего любимца — под видом анекдота изложить серьезную мысль, — не взорвался, как можно было бы ожидать, будь не месте "товарища Бирка" другой человек, а ворчливо ответил:

— Про габровцев слышал, а про этих — нет!

— … Приблизительно то же самое, только габровцы славятся своей скупостью, а шопы — ленью. Так вот, шоп говорит: "Если дело срочное, я ложусь спать, потому что, если оно действительно срочное, его сделают за меня; а если оно таковым не окажется, то я высплюсь, и сделаю!".

— Да, это по-нашему, по-балкански, — против воли хмыкнул президент. — Изволь объяснить, что ты имеешь в виду! — приказал он.

— Если в двух словах, то предлагаю не делать ничего.

— ?

— По крайней мере, до съезда. На нем мы торжественно заявим, что отказываемся управлять от имени рабочего класса и передаем власть непосредственно трудящимся, объявим широкую демократизацию. Вы говорите, что идеи Джиласа популярны, вот мы всех и порадуем, в том числе и его самого. А спустя какое-то время тихонечко, без шума товарищ Джидо будет арестован — за антипартийную деятельность: демократия должна уметь себя защищать! Те, кому надо, сразу поймут, что причиной ареста на самом деле было то, что он задрал хвост против президента, и десять раз подумают, перед тем, как сделать то же самое…

— А что, это твое рабочее самоуправление, не повернет против…, - здесь Тито сделал многозначительную паузу, — партии? Ведь ты предлагаешь центр принятия решений переместить в общественные организации.

Прекрасно поняв, кого маршал имел в виду под словом "партия", Кардель сделал небрежный жест рукой: