Мертвые хватают живых

— Клаутов, — портье, принимая от Петра ключ, поманил его пальцем и, понизив голос, сообщил: — я рад, что наши недоумки тебя не задержали. Знаешь почему? — и сам себе ответил: "Нас и Руси двеста милиjуна"! — С этими словами он достал из-под конторки два стакана и бутылку виньяка. — За приятельство!

Из протоколов совещания Информбюро 1949 г. (текст и стиль подлинные, приведены без изменений).

Тов. Ракоши (Венгерская делегация). Второе Совещание занималось главным образом вопросом югославских предателей и провокаторов… При обсуждении югославской проблемы выяснилось, что во всех партиях стран народной демократии налицо тенденции, угрожавшие отодвинуть на задний план коммунистические партии.

Тов. Поптомов (Болгарская делегация). В настоящее время полным ходом идет чистка партии, государственного и общественного аппарата от элементов иностранной империалистической агентуры в Болгарии. Это, несомненно, явится новым серьезным ударом по Тито и его империалистическим хозяевам.

Тов. Берман (Польская делегация)…Опасность, угрожавшая партии, мобилизовала все ее революционные силы, а борьба с правым и националистическим уклоном в партии, а также с социал-демократизмом, явилась серьезнейшей школой более глубокого усвоения всей партией идеологических и организационных основ марксизма-ленинизма.

10

Из выступления Иосипа Броз Тито в октябре 1946 г.

"Наша конституция является одной из самых демократических, и не только одной из самых демократических, но после советской конституции — самой демократической конституцией в мире".

Из информационной записки "О современном политическом и экономическом положении Югославии", подготовленной в аппарате Информбюро предположительно в конце августа — начале сентября 1947 года (текст и стиль подлинные, приведены без изменений).

ЦК югославской компартии, существующий в очень ограниченном количестве (сейчас имеется не более 13 членов и кандидатов ЦК) регулярных заседаний не проводит и письменных решений не выносит. То же можно сказать и о Политическом бюро ЦК партии. Все принципиальные вопросы по руководству страной решаются в узком кругу (Тито, Кардель, Ранкович, Джилас).

Утро на Бриони, как это почти всегда бывает в начале сентября на островах Адриатического моря, выдалось ясное и теплое, поэтому завтракали в саду. Неслышно переступая точеными ножками, подошла молоденькая официантка, разлила кофе и, плавно покачивая в меру пухлыми бедрами, удалилась. Иосип Броз посмотрел ей вслед и неожиданно вспомнил так удивившую его особенность сталинской обслуги: та почему-то почти всегда была асексуальна — притом, что в НКВД смазливых мордашек хватало, а русские женщины (кому, как не Тито, вывезшему в свое время из СССР жену, этого не знать!) чудо как хороши. "Скрытный лицемер!", — подумал он о своем главном враге. До Тито доходили слухи о гиперсексуальности "вождя всех времен и народов"; знал он от верных людей и о том, что германский врач, осматривавший в свое время Надежду Аллилуеву, услышав про ее четырнадцать абортов, посочувствовал: "Бедная девочка, вы живете с животным! Вспомнив это нелестное определение, Президент Федеративной Народной Республики Югославии улыбнулся молодому соратнику, с которым делил ранний завтрак. Сотрапезником маршала был Эдвард Кардель, который как раз в это время, несмотря на то, что еще не был девяти утра, по свойственной многим жителям Югославии привычке, опрокидывал маленький стаканчик виньяка — благо, что был в отпуске. Улыбнувшись в ответ, тот предложил:

— Не угодно ли товарищу маршалу послушать свежий анекдот про дядюшку Джо?

— Угодно! — буркнул Тито, раскуривавший в этот момент огромную сигару: неужто его верный идеолог умеет читать мысли?

— Сидит, значит, Сталин у себя в кремлевском кабинете. Неожиданно открывается дверь, и входит Пушкин. Вах, говорит Сталин, садись, дорогой наш поэт, какие будут пожелания, просьбы? Да вот, отвечает гость, домишко мой заняли, жить негде… Вождь снимает телефонную трубку: "Товарищ Хрущев? Прошу выделить товарищу Пушкину пятикомнатную квартиру на улице Горького! — и, положив трубку, спрашивает: — Что еще?". "Лошаденки мои, — отвечает поэт, — давно перемерли, а Москва-то разрослась, не находишься пешком…". "Товарищ Лихачев? — хозяин снова берется за трубку, — выделить товарищу Пушкину ЗИС! Еще что-нибудь, Александр Сергеевич?". "Если можно, деньжат на первое время, пока не заработаю…". "Товарищ Зверев? Сталинскую премию солнцу нашей литературы, товарищу Пушкину! Может, еще что надобно, не стесняйтесь?". "Да нет, спасибо! Теперь только работать и работать… У меня такие планы!". Когда за Пушкиным закрылась дверь, Сталин снова схватился за телефон: "Лаврентий? Дантеса к Боровицким воротам!".

Тито засмеялся, отмахиваясь от рассказчика рукой, на которой в утреннем солнце блеснул перстень с внушительного размера бриллиантом. Другой камень посверкивал в запонке, видневшейся в рукаве белоснежного кителя с маршальскими погонами.

— Говоришь, Дантеса к Боровицким воротам? — переспросил он и, утерев несуществующую слезу, неожиданно стал серьезным: — А ко мне он кого пришлет, Гаврилу Принципа?

Это было фирменным приемом Тито: резко переходя от легкой и шутливой беседы к обсуждению серьезных вопросов, он мгновенно достигал психологического преимущества, загоняя своих собеседников в цейтнот, поскольку те, как правило, чувствовали себя в той или иной мере сбитыми с толку, и были вынуждены, что называется, на ходу перестраиваться. Однако скорого на реакцию и обладавшего подвижным умом Карделя смутить было трудно:

— Боснийцев я бы не опасался. Спасибо Черчиллю: в тесной и неудобной английской обувке им до Белграда не дойти! (Здесь Кардель намекал на уловку хитрого британца, который, будучи в конце концов вынужденным помогать партизанам Тито, распорядился как-то сбросить с парашюта в боснийских горах для высокорослых и большеногих местных жителей сапоги тридцать седьмого размера, причем в каждой партии исключительно левые или правые). А вообще-то Алеко ловит террористов и диверсантов пачками! Мне иногда даже кажется, что он сам их готовит и инструктирует…

Это была опасная шутка, но Кардель сознательно на нее пошел: слишком уж большую силу в условиях нынешнего противостояния Москве набрал шеф службы "државноj безбедности", выйдя чуть ли не на вторые роли. Тито слегка нахмурился, но обошлось без взрыва — он решил ограничиться замечанием:

— Не зубоскаль! Ранкович хорошо делает свою работу, а ведь ему приходится бороться с Лубянкой… Это как сражаться с Лернейской Гидрой: на месте одной отрубленной головы вырастают две.

— Да, авторитет дядюшки Джо по-прежнему высок, и им легко вербовать себе сторонников.

— И оппозиция — которая всегда скрытничает и осторожничает — воспользовалась моментом, осмелела и подняла голову. Посмотри только, сколько, еще вчера казалось, верных товарищей, сегодня осуждают наш курс. Как говорится, нет худа без добра: большинство своих скрытых врагов я теперь знаю в лицо.

— В этой связи, товарищ президент, у меня появилась одна идея…, - Кардель решил, что пришло время обнародовать свой давно подготовленный "экспромт".

— Ну-ка! — подзадорил его Тито.

— Мне кажется, что компартии Югославии пора уйти в подполье.

— ?

— В том смысле, — поспешил объяснить свою мысль Кардель, — что мы должны объявить непримиримую борьбу всем диктаторам и диктаторским режимам, в том числе и партийным, и руководить страной через общественные организации.

— То есть растворить партию в Народном фронте, за что нас и упрекают Сталин со Ждановым?

— Вот-вот, спасибо им за подсказку! Мы это назовем борьбой за демократизацию социализма, и народ нас поддержит — имея в руках СМИ, манипулировать им не сложно. При этом все рычаги останутся у… партии, — Кардель сделал еле заметную паузу, показывая, что под словом "партия" он имел в виду вполне конкретного человека. — Одновременно мы создадим в стране атмосферу нетерпимости к Советам и Сталину, и на этой волне вычистим всю и всякую скверну, в том числе и врагов…, - снова последовала микропауза, — нового курса.

Будучи старым зубром, выжившим и даже победившим в коминтерновской среде, которая характеризовалась почти дарвиновской борьбой за выживание, Иосип Броз не мог не оценить изящества предложенной комбинации: борьба за режим личной власти объявлялась заботой о подлинной демократии!

— А Москва…, - Тито поднял руку, и к нему тут же подлетела давешняя официантка, — плесни-ка мне, милая, стаканчик "бурбона"… не решится на открытую интервенцию?

— Сталин может все. Но на подготовку ему потребуется несколько лет, а на Дальнем Востоке сейчас неспокойно… Война в Корее неизбежна, и грузину будет не до нас. А там подоспеет и Старуха с косой… Что это вы перешли на "бурбон"? Вроде бы, всегда уважали "скотч"…

— Ну, пишет же "Правда", что Тито — "американская собака"! Должен я это оправдывать, или нет? А эту свою идею изложи мне письменно, эдак, завтра к обеду. А Ранковича больше не обижай: каждый из вас делает свое дело: ты — политик и идеолог, а он — политический ассенизатор и врач-гигиенист…

Из протокола заседания Секретариата Информбюро 20–22 апреля 1950 г. (текст и стиль подлинные, цитаты приведены без изменений).

В.Григорьян. Кучку жалких изменников не спасут никакие демагогические разглагольствования о том, что в Югославии якобы "строится социализм собственными силами"… Несмотря ни на какие ухищрения и махинации, титовцам не удалось скрыть того факта, что в целом ряде районов страны против них голосовало от 25 до 35 процентов избирателей. Это значит, что на клику Тито — Ранковича неумолимо надвигается заслуженное возмездие…

Компартия Советского Союза… осуществила за последнее время ряд практических мероприятий, направленных на дальнейшее разоблачение фашистской банды Тито — Ранковича:

а) усиление пропаганды в печати и по радио на Югославию;

б) повышение качества этой пропаганды;

в) организация повседневной помощи югославским революционным эмигрантам…

11

Оказавшись на улице, обычно не куривший Клаутов стрельнул у Тани сигарету и, несколько раз глубоко затянувшись, признался:

— У меня аж спина взмокла, когда я эти запонки проклятые увидел! Опоздай мы на пять минут…, ты даже не представляешь себе, какая ты умница!

— Отчего же не представляю? У меня самой до сих пор коленки трясутся. Ни фига себе, съездила с дружком в море искупаться: три недели удовольствия и лет двенадцать строгого режима!

— Могли бы дать и больше: во-первых, если бы у настоящего убийцы все "срослось", получилось бы, что несчастного черногорца мы убили из корыстных соображений, во-вторых, в составе преступной группы…

— Спасибо, успокоил! И вообще, опасность пока не миновала. У меня ощущение, что все еще только впереди…

— Боюсь, что ты права, Танюха, но все равно я твой должник! Слушай, а что теперь будем делать с этими запонками?

— Как говорится, хороший вопрос! Вариантов несколько: выкинуть — раз, кому-нибудь, например, вдове, подбросить — два, передать твоему другу Шошкинчу — три, вообще ничего не делать — четыре… Другие идеи есть?