Бобовый король

— Не важно, — ответил Пуассо. — Я думал, успею в редакцию. Все равно сегодня уже поздно.

— Конечно поздно! — воскликнул Андрэ. — Репортеры сидят с женами у телевизоров. Это не столица.

— А ты помолчи, — отрезал Пуассо.

— С удовольствием, — ответил Андрэ.

С губ Маркиза не сходила улыбка, — он понимал этот разговор гораздо лучше, чем я.

Машина застряла у самого въезда на шоссе, и мы помучились с ней, все четверо.

Мы вкатили ее под самый фонарь, и Андрэ принялся налаживать зажигание.

— Ночуете здесь? — спросил Пуассо.

— Да, — кивнул Маркиз. — Если позволишь.

Меня бросало из одной крайности в другую, я то отгонял всякие дурные мысли, то выискивал недосказанное за каждым словом. Маркизу не до меня, он помогает Андрэ. Пуассо словно провалился, его шаги заглохли где-то в недрах пансиона. Из окна я увидел, как Маркиз хлопнул Андрэ по плечу и громко расхохотался.

Тем временем в пансионе существовал другой мир, едва касавшийся моего сознания в тот вечер. Чей-то бас внизу, у конторки, заказывал по телефону Цюрих. Пожилая пара в черном следила за матчем бокса на голубом экране. Да, настал час телевизора, этого диктатора вечеров во всем цивилизованном свете. К телевизору шествовал толстяк в охотничьей курточке, лопавшейся пониже спины, и стайка девушек, болтавших на летцебургеш — диковинном диалекте герцогства Люксембург.

— Пуассо ни черта не смыслит в машине, — сказал Маркиз, входя в нашу комнату. — Его можно обвести вокруг пальца, как ребенка. Что Андрэ и учинил.

— Так зажигание...

— В полном порядке. Андрэ три пота с нас согнал, негодяй! — Маркиз налил в стакан воды и выпил залпом. — Для правдоподобия. Я простил его.

Только теперь осветились для меня события этого сумасшедшего вечера. Пуассо действительно собрался в Тонс. В редакцию или нет — другой вопрос. Его трясло от спешки. Но Андрэ не пожелал везти такого Пуассо. И Пуассо сник, выдохся. Он мог бы уехать в автобусе, мог проголосовать на шоссе, наконец. Нет, не решился...

— Я не знаю, какая у него роль, — сказал Маркиз, — но я уверен, Мишель, она мелкая. Такие, как Пуассо, крупно не ставят. Они — по маленькой... А Андрэ просто прелесть. Он неспроста дал гудок, просигналил нам, чтобы мы были начеку... Знаешь, что он заявил мне? Я, говорит, ни за какие деньги не стану работать вслепую. Ни на кого! Я не пешка!

Мы оба заговорили об Андрэ, оживленно, перебивая друг друга, чтобы легче было молчать о другом. Чтобы заглушить в себе боль за бывшего соратника, не давать воли догадкам, сохранить справедливую трезвость ума.