Смерть берет их тепленькими

2

Только на следующее утро я понял, что он имел в виду.

Проснулся я в восемь тридцать после непродолжительного, но крепкого сна и следующие полчаса провел, сочиняя статью для «Глоуб»… Отчет очевидца, который я передал по телефону в редакцию, прекрасно сознавая, что при этом в трубку кто-то тяжело дышал. Потом спустился вниз к завтраку.

Через окно холла я мельком заметил группу репортеров и фотографов, отчаянно споривших с полицейским в штатском, стоявшим у входа на веранду… Я понял, что проверну недурное дельце… если, конечно, останусь в живых. Мысль о том, что один из гостей — маньяк-убийца, уже приходила мне в голову; в таком случае я вполне мог оказаться такой же жертвой, как и любой другой. Я пришел к выводу, что пришло время начать собственное расследование… Единственный вопрос заключался в том, с чего начать?

В столовой дворецкий с нервно подергивающимся лицом приготовил мне яйца и тосты. Внизу оказался только Ренден. Он весь светился от возбуждения.

— Меня попросили остаться. Полиция попросила, чтобы я провел ночь в комнате моего дяди.

— Наверное, это было не слишком приятно?

— Вы имеете в виду Элли? — Лицо его стало печальным. — Да, просто ужасно. Но, конечно, медсестра провела с ней всю ночь, регулярно делая уколы. Я совершенно ничего не слышал, хотя надо заметить, что стены здесь тонкие, как бумага. И не слишком приятно оказалось провести ночь в постели Флетчера… Но, к счастью, полиция забрала все его вещи.

— Вы кого-нибудь видели сегодня утром?

Он покачал головой, так как рот был набит тостами.

— Вообще никого, не считая полицию и репортеров перед входом. Они здесь появились очень рано.

— Все попадет в вечерние выпуски газет, — со знанием дела заметил я. — Выяснили что-нибудь еще насчет убийства?

— Не знаю. Я не смог ничего выпытать у Гривса. Он очень разозлился, когда я задал несколько вопросов… И сказал, что одного детектива-любителя для любого дела об убийстве вполне достаточно. Не знаете, кто он имел в виду?

— Кого он имел в виду, — задумчиво поправил я, понимая, что нынешние студенты Гарварда не так хорошо подкованы в английском, как мои сверстники. — Думаю, он имел в виду меня.

— Но вы же не частный детектив, верно? — Он с восторгом смотрел на меня, сверкая глазами за толстыми стеклами очков.

— Нет, но я бывший репортер, и приходилось иметь дело с парочкой подобных дел. Однако никогда не сталкивался с делом столь запутанным.

— Запутанным? А мне кажется, оно совсем простое.

— Приятно слышать. Так не держите нас в неведении.

Мой сарказм был достаточно мрачен, я чувствовал себя не лучшим образом.

— Может быть, я и не стану этого делать.

Он с таинственным видом заглянул в свою чашку с кофе. Сейчас он меня раздражал, как никогда. Я бы лично назвал его первым кандидатом в убийцы, а второй, конечно, стала бы Мери Вестерн Ланг.

— Полагаю, вы считаете, что все это сделал Брекстон, который хотел из ревности убить не только жену, но и ее любовника, выбрав уикенд в доме тетушки жены как самое подходящее место для ужасной сцены?

— Не вижу в этой версии ничего неправдоподобного… Даже если вы и пытаетесь представить ее глупой. Существует такое понятие, как убийство в подходящий момент. Верно? И здесь возникла первая возможность, которая свела их обоих вместе. — Ренден был очень благодушно настроен.

— А почему ему не поступить умнее? Я знаю, большинство художников умом не отличается, но если он собрался совершить два убийства, трудно было выбрать более неподходящий способ.

— Ну, я же не утверждаю, что он это сделал. Но хочу предложить вам пари, что все выясню раньше, чем это сделаете вы или Гривс.

Пришлось поймать его на слове: двадцать долларов тоже деньги.

Утро выдалось солнечным, но прохладным; море сверкало, повсюду кишела полиция, Гривс приехал из Риверхеда и расположился в доме в комнате Брекстона. Художнику предложили перебраться наверх, а остальным — оставшуюся часть дня провести неподалеку от дома.

Я начал анализировать алиби гостей.

Как выяснилось, миссис Виринг и мисс Ланг отправились спать в двенадцать тридцать, оставив Элли с Брекстоном в гостиной. Ренден был в клубе. Клейпул отправился на свою последнюю прогулку в полночь. Никто из женщин, насколько я понимал, не имел алиби. Элли по-прежнему оставалась вне игры, и никто не имел возможности с ней поговорить. Я начал размышлять, что имел в виду Гривс, утверждая, что очень легко организовать идеальное алиби, и обнаружил это после ланча.

За ланчем к Брекстону относились как к прокаженному. Все были взвинчены и испуганы. Поэтому мне легко удалось отделить его от остальных.

— Давайте пройдемся, — предложил я. Мы вместе вышли на галерею с видом на океан.

— Интересно, позволят ли нам… или мне, — вздохнул художник.

— Давайте попытаемся.

Мы проскользнули в дверь и на минутку остановились на террасе. Темное пятно под качалкой засыпали свежим песком. Нигде не осталось никаких признаков смерти.

Мы неловко миновали качалку и зашагали по песку. На террасе появился полицейский в штатском и уставился на нас.

— Я чувствую, может произойти что-то важное, — задумчиво сказал Брекстон. — Давайте не будем уходить слишком далеко.

На виду у детектива мы расположились на дюне в нескольких ярдах от дома.

— Вы репортер, не так ли? — прямо спросил Брекстон.

— Не совсем так. Но я пишу для «Глоуб».

— И вам хотелось бы знать, как я утопил свою жену и убил лучшего друга семьи во время тихого уикенда на побережье? Ведь об этом идет разговор. — Он мрачно хмыкнул.

— Может быть, что-то вроде небольшого признания, — решил я ему подыграть.

— Вы в самом деле думаете, что я это сделал? Первая неожиданность. Но я хотел быть честным. — Не знаю. Не думаю, но в силу ряда причин, которые не смогут помочь вам в суде.

— Именно так к этому делу я и подхожу.

— А как вы думаете, кто мог это сделать?

Он смотрел в сторону. Одной рукой он рисовал на песке женскую фигуру; я не мог удержаться, чтобы не отметить, с какой легкостью он это делал, даже не глядя… Причем рисунок не имел ничего общего с его абстракциями.

— Не думаю, что стоит говорить, — наконец протянул он. — Это всего лишь подозрение. Все это так же странно для меня, как и для любого другого… Особенно после того, как для всех стало очевидным, что это сделал я. По скажу вам вот что: я не мог совершить ни одного из этих убийств.

Это произвело желаемый эффект. Я удивленно посмотрел на него.

— Вы хотите сказать…

— Прошлой ночью, когда убили Клейпула, — предположим, что это произошло до четверти второго, до появления вас с Ренденом, — я был с Элли Клейпул.

Это, конечно, было важной новостью. Теперь стала понятна причина мрачного настроения Гривса.

— Вы сказали об этом полиции?

— С огромным удовольствием.

— И вам поверили?

— Все, что им следует сделать, — это спросить Элли.

— Но она с тех пор либо в истерике, либо вообще без сознания.

Он нахмурился.

— Так они говорят. Но когда она снова придет в себя, они увидят, что ни я, ни Элли никак не могли убить ее брата.

Мы помолчали. Я восстановил в памяти в мельчайших деталях все, что произошло прошлой ночью: когда мы с Ренденом обходили дом, что мы заметили или слышали? И в мыслях всплыл лишь большой темный дом в ярком лунном свете.

Темный! Мне показалось, я нашел пробел в его рассказе.

— Если вы разговаривали с мисс Клейпул, как вы могли это делать в темноте? Когда мы подъехали, во всем доме не было света.

— Мы были в галерее, освещенной лунным светом.

— В галерее, выходящей на террасу?

— Нет, с южной стороны, выходящей на площадку для гольфа.

— Интересно, а где же была полиция?

— Один регулярно обходил вокруг дома, а другой разыскивал запасные пробки, которые куда-то задевал дворецкий. У полицейского был фонарик, — добавил он, — чтобы осмотреть картину.

— Картину чего, вот в чем вопрос.

— Картину убийства, — мягко сказал Брекстон и проткнул пальцем нарисованную на песке фигуру. Я невольно вздрогнул.

— Вы не хотите еще что-нибудь сказать? — спросил я, стараясь выглядеть толковее, чем был на самом деле. — Завтра я напишу еще одну статью и…

— Вы могли бы отметить не только то, что я был с мисс Клейпул, когда убили ее брата, но заодно и то, что у миссис Брекстон была привычка принимать большие дозы снотворного в любое время и что четыре таблетки были средней дозой, если она нервничала. Я пытался сказать об этом полиции, но они не поверили. Может быть, теперь они отнесутся к моим словам серьезнее.

— Миссис Брекстон не убили? Она сама приняла снотворное?

— Совершенно верно. Насколько я ее знаю, смерть стала для нее такой же неожиданностью, как и для всех нас.

— Вы не думаете, что она могла попытаться покончить с собой? Заплыть туда, чтобы утонуть?

— Покончить с собой? Она собиралась жить вечно. Вы знаете таких людей.

Но вдаваться в детали он не стал, и вскоре мы вернулись в дом, а полицейский в штатском продолжал наблюдать за нами с галереи.

После обеда позвонила Лиз, и мы отправились в клуб; казалось, полицию не слишком заботило, что я делаю.

Бронзовый загар Лиз стал еще заметнее благодаря весьма откровенному туалету, который вовсе не был купальным костюмом, но тем не менее открывал взгляду ничуть не меньше. На несколько минут я позабыл про неприятности, наблюдая, как она шагает по песку, отбрасывая стройными ногами ракушки и мертвых морских звезд.

Но Лиз не позволяла мне ни на минуту забывать об убийствах. Она прочла мою статью в только что пришедшей «Глоуб», а заодно и все прочие статьи на эту тему.

— А ведь тебе опасно там оставаться, — заключила она, после того как на одном дыхании пересказала все вычитанные кровавые детали.

— Я тоже так думаю, Лиз, но что делать?

Я попытался извлечь выгоду из этой ситуации. Мысль о том, что она может испытывать эротическое возбуждение от угрожающей мне опасности (вспомните поведение женщин во время войны), меня привлекала, хотя это очень слабо сказано.

У Лиз, как я подозреваю, вовсе не было воображения, просто обычное женское подозрение, что все может пойти наихудшим образом, если не вмешается женщина. Хотя возможности вмешаться у нее и не было: самое большее, что она могла сделать, — это советовать.

— Просто уезжай, и все. Тебя не смогут удержать. В худшем случае вызовут в суд как свидетеля.

Такой драматический оборот ей явно импонировал, и она выглядела просто чудесно: от возбуждения глаза сверкали, а щеки под загаром разрумянились.

Вместо того чтобы идти в клуб, я предпринял некоторые маневры, чтобы завлечь Лиз в дюны. Она была настолько поглощена составлением планов моего отъезда, что заметила это слишком поздно, когда мы уже скрылись от посторонних глаз за дюнами, напоминавшими три торчавшие треугольником груди. Лиз начала было протестовать, но потом просто закрыла глаза, и мы занялись любовью в колыбели из горячего белого песка под ослепительно синим небом.

Потом мы долго приходили в себя, пока наше дыхание и сердца успокаивались. Я расслабился впервые за два напряженных дня. Все, кроме нас самих, казалось несущественным. Но скоро практичная Лиз села и принялась приводить в порядок свой наряд, который я несколько попортил во время наших первобытных игр.