Туман искажений

Глава 20

Анна Петровна, несмотря на свой преклонный возраст, отличалась не только умом и сообразительностью, но ещё и хорошо видела и запоминала. Её этому когда-то обучали…

Она не любила рассказывать об этом, чаще притворяясь полуглухой и полуслепой старухой. Так было удобно и очень часто — выгодно. Да и говорила она складно, но порой притворялась такой плохо образованной деревенщиной. И совсем не удивилась, когда в её дверь позвонила девушка.

— Заходи, — кивнула ей Анна Петровна, без труда вычислив в девушке то, кем та является на самом деле. — Пришла узнать про мужика, которого увезли на машине бородатые? Я видела, как ты со следователем говорила, и доллары в карман ему совала… Кто этот мужик тебе?

— Это так важно? — девушка показала Анне Петровне пачку денег. — Скажете марку и номер машины — будет ваше.

Старушка достала из кармана халата бумажку.

— Здесь номер записала. Но это не той машины, на которой увезли мужика. На внедорожнике номера краденные. А вот другая машина стояла неподалёку — «Форд Мондео» синий металлик. Так там два мужика сидели и наблюдали за стрельбой. Один по телефону разговаривал. А потом они вслед за внедорожником и поехали. Внедорожник американский, чёрный. Да номера грязью измазаны.

Получив деньги, Анна Петровна пошла в комнату их прятать, но услышала, как девушка говорила по телефону:

— Милан, спутник есть над Москвой? Найди мне координаты «Форда Мондео», номер…

Ткачёв очнулся, когда на него плеснули холодной водой. Голова болела так сильно, что, казалось, череп не выдержит и расколется под ней. Да ещё черный мешок, противно пахнущий бензином, прилип ко лбу.

— Очухался, тварь!

Голос звучал с акцентом и звенел злостью. Говорившего Андрей Викторович не видел, но понял, что тот с Кавказа. Затем последовал сильный удар в живот, от которого перехватило дух, и сердце толкнулось с такой силой, будто хотело выскочить наружу.

— Эй! Не трогай его! Дождёмся шефа. У него есть вопросы…

Это сказал уже другой, и, судя по голосу, явно иностранец — европеец.

Ткачёв кашлял, брызгая слюной на ткань, и попытался дышать глубже, но резкая боль в груди не давала ему это сделать. Последующий удар по почкам был таким, что Андрей Викторович не удержался — закричал от резкой боли и рези внизу живота. Повалился, чувствуя, что привязан к какому-то стулу. Руки заведены за спину, и ноги не убрать, и не сомкнуть.

— Я тебе что сказал?! Не трогай его! Пока…

Кто-то резко поднял Ткачёва и поставил вертикально земле. Глухой всплеск, и ещё порция воды холодом окатила голову и грудь.

Ждать «шефа» пришлось долго. Где-то вдали заурчали двигатели автомобилей, и Андрей Викторович сообразил, что держат его на каком-то складе. Слишком явственно звучало эхо от разговоров.

Раздались шаги, и кто-то быстро спросил:

— Он ещё живой?

— Да, — недовольно ответил кавказец. — Я ему башку отрежу!

— Потом, не сейчас, — у говорившего была быстрая, резкая и отрывистая речь, но говор характерный. — Снимите мешок. Я в глаза ему посмотрю.

С головы Ткачёва сдёрнули ткань, и он увидел приехавшего «шефа». Тот немного склонился и издали рассматривал Андрей Викторовича. Не пристально, а по-хозяйски. Как у лошадей рассматривают зубы. Череп «шефа», прикрытый тремя зачёсанными волосинами, блеснул в свете от единственной лампы под потолком.

— Ты что думал? — «шеф» не кривлялся. — Что можешь под меня спокойно копать, и я об этом не узнаю? Ты что, идиот?!

— Вопросы идиотские, — выговорил сквозь боль Ткачёв, и стоявший близко к нему худой и бородатый мужик занёс руку для удара, но…

— Погоди! — прикрикнул «шеф». — А, ну, отойди.

Потом «шеф» ближе подошёл к сидевшему на стуле Андрею Викторовичу.

— Нет, ты, точно идиот. Ещё скажи, что делал это по собственному желанию. Тебе кто приказал-то?

— Папа Римский, — усмехнулся Ткачёв.

— Нет, ну, так невозможно, — «шеф» выпрямился. — Ты чего хочешь-то?

— От вас ничего не хочу. В первый раз вижу.

— Э, дай я отрублю ему голову! — дернулся кавказец, но притормозил, остановленный жестом ладони «шефа».

— Последний раз спрашиваю — кто приказал собирать на меня информацию?

— Да откуда я знаю?! — вспылил Ткачёв. — Чего пристал? Нужен ты мне, как собаке пятая нога.

— Нет, ну, посмотрите на него, — «шеф» всплеснул руками. — Раз говорить не хочешь, то и ты мне не нужен. Ты пойми: важно не то, кто первым сказал, а то, кого первым услышали. Я тебя не слышу.

Он развернулся и пошёл прочь от сидевшего Ткачёва. На ходу махнул рукой кавказцу, и тот вынул кинжал.

Воспользоваться, правда, не успел. Раздался едва слышный хлопок, и кавказец недоумённо замер, закатив глаза, будто пытался рассмотреть возникшую во лбу аккуратную дырку. Упав, кинжал звякнул о бетонный пол.

Андрей Викторович забыл о боли, хищно улыбнулся и повалился на бок, стараясь упасть рядом с лежащим кинжалом. Уже лёжа повернул голову…

Трое охранников «шефа» пригнули его, и, прикрывая собой, побежали к выходу. Хлопки участились. Один из охранников упал ничком, второй вскрикнул, но не встал, а хромая, продолжал прикрывать, пока третий уводил «шефа».

Тут, сзади Ткачёва, загрохотали автоматы. Он повернул голову на грохот, и увидел двух бородачей, палящих очередями. Андрей Викторович крутил головой, пытаясь определить смельчака, пришедшего сюда, и был до конца уверен, что это Хмель.

Охранники «шефа» тоже отстреливались, направив пистолеты в сторону двух толстых квадратных колонн неподалёку. Пули высекали в них искры и каменную щебёнку.

Один из автоматов заглох, раненный охранник тоже стал менять обойму и плотность огня существенно уменьшилась. Из-за колонн показались два глушителя. Несколько хлопков, и охранник повалился на бок, выронив оружие. Автоматы загрохотали вновь, и Хмель укрылся за колонной, пережидая. Снаружи послышался визг покрышек и шум уезжающего автомобиля.

Бородачи, продолжая стрелять короткими очередями, быстро, и с разных сторон стали приближаться к колонне. Ответных хлопков не было, и Ткачёв скрипнул зубами — у Хмеля, видимо, закончились боеприпасы. Вот бородачи, чуть опустив стволы, сделали друг другу пальцами какие-то знаки и дружно зашли за колонну. Ткачёв зажмурился.

Раздался единственный выстрел…

Андрей Викторович открыл глаза. И выпучил от удивления.

Один из бородачей лежал на полу, зажав горло, из которого хлестала кровь. А второй стоял в стойке, обнажив нож. Его было видно наполовину, поскольку вторую половину скрывал угол колонны. Но вот он попятился, и вышел на вид целиком. Тут из-за колонны вышел и его противник…

Склонив голову к груди и зажимая бок ладонью, Вика медленно переступала, выбирая момент для атаки. Волосы растрёпаны, глаза горят дьявольским огнём. Бородач пятился тоже медленно, видимо, не веря, что видит симпатичную хрупкую женщину вместо здорового мужика. И не понимает, что можно от неё ожидать.

Ткачёв сообразил, как может ей помочь. Он изловчился, и тронул лежащий под ним кинжал, стараясь скрипнуть лезвием по бетону. Ему это удалось. Бородач отвлекся только на мгновение, но отвлёкся. Вика резко сократила дистанцию, схватила его руку с ножом, а другой рукой с силой вонзила что-то бородачу под подбородок. Бородач обмяк, захрипел и упал на колени. Из его рта вылетел сгусток крови.

Пока Вика ходила и отбрасывала от трупов оружие, Ткачёв всё понял. Лицо его сморщилось, а из глаз непроизвольно потекли ручьём слёзы.

— Ушёл, гад! — Вика сильно ударила руками по рулю машиы. — Ушёл! Сволочь! Гад! Я достану его, Андрей! Из под земли выну и придушу!

Ткачёву было больно. Больно, как никогда. Болело всё, а сердце рвалось наружу, не в силах сдержать горячий ком, засевший в глубине. Он часто дышал открытым ртом, старясь унять остриё, сверлившее тело под правой лопаткой. Остриё рылось в его внутренностях, обжигая, не давая дышать полной грудью. Ему срочно понадобилось выйти из машины, поскольку уже не было сил сдерживаться — боль давила к земле, в холодные объятия глубины.

— Андрей! — раздался истошный крик Вики, и в его голове лопнула жизнь.

Темень охватила Ткачёва, в его сознании проносились светлые полосы, а в них ещё бурлили воспоминания.

Она подошла к нему, разрезала путы и Ткачёв сел на бетон, размазывая по щекам слёзы.

— Мой генерал, — с придыханием выговорила Вика. — Поднимайся, и пойдём отсюда. Скоро менты понаедут.

Ему было стыдно за то, что она видит его в таком состоянии — избитого, униженного и плохо пахнущего. Она прижала ладонь к своему бедру, и она тут же окрасилась бурым.

— Ты ранена, — заметил Ткачёв.

— Ерунда, царапина, — сморщилась она. — Но перевязать надо. Поможешь, а то мне неудобно?

Сев в машину, они отъехали немного и встали в лесополосе. Вика сноровисто достала аптечку из бардачка.

— Найди там перекись и пластырь побольше, — сказала она Ткачёву и стала снимать кожаное пальто.

Потом расстегнула джинсы и стянула через голову тонкий свитер. Фыркнула, сдувая налипшие на лицо волосы.

Ткачёв смотрел на её тело, не отрываясь. Никакой живописный шедевр мира, никакая гениальная скульптура не могла сравниться с этим молодым, налитым зрелостью, телом.

— Андрей, не спи, — усмехнулась она и потянула джинсы вниз, обнажая сочащуюся кровью рану.

Он отдал ей пузырёк с перекисью, а сам стал искать пластырь. Рана зашипела под струёй раствора, и Ткачёв сильно вздрогнул. Вика заметила, отобрала у него аптечку и нашла в ней бинт и широкий пластырь.

— Помоги мне…

Он держал бинт, стараясь не прикасаться к коже. Она неторопливо накладывала пластырь, и всё же он дотронулся до неё. Одёрнул пальцы, будто обжёгся.

— Андрей, ты чего? — тихо спросила она, беря его ладонь. — Мой генерал, очнитесь, всё закончилось.

Он молчал, глядя только на её бедро. Больше ничего не существовало.

— Андрей, сейчас заедем в одно место. Там мне зашьют рану, и тебя переоденут. Дадут лекарства, и ты поспишь. Потом мы сделаем тебе документы и уедем.

— Куда? — он спросил автоматически.

— К нам с Миланом. Ты будешь жить у нас. Тебе нельзя сюда возвращаться.

— А Хмель?

Вика нахмурилась и вздохнула.

— Нет больше Хмеля…

Ткачёв сжал челюсти, чтобы не разрыдаться, и взглянул в окно на лесной пейзаж.

— Ведь ушёл зверёныш! — прошипела Вика. — Этот гад от меня ушёл, Андрей. Хмеля я ему никогда не прощу.

Из воспоминаний Юрия Фельштинского…

«… Но заставить себя быть услышанным, «попасть в фокус» Березовского было сложно. К тому же он не имел никакого влияния на роcсийскую политику. Это миф, автором которого был сам Березовский. Полезен после 1996 года Борис оказался лишь один раз — когда создал партию «Единство» и блистательно победил Юрия Лужкова на парламентских выборах в октябре 1999 года. После этого самоуверенный и высокомерный Березовский, уверовавший в свою гениальность и незаменимость, стал помехой.

Отличие Березовского от всех остальных людей (по крайней мере, от тех, кого знал я) заключалось в том, что его интересовал только он сам. Он был доведенным до теоретического максимума эгоистом. Думал только о себе, делал только то, что считал для себя выгодным и приятным. Иногда это совпадало с интересами других людей, групп или целых коллективов (могло совпадать даже с интересами стран и народов). Иногда не совпадало.