Дело о сгоревших сердцах

С тех пор прошло много лет. Покинул этот мир его обожаемый прекрасный Арман, пронеслась краткая и мрачная эпоха его дяди Ричарда и на престол взошёл юный Жоан, на которого возлагалось так много надежд. И Марк вернулся сюда, и снова здесь относились к нему, как к своему, без напоминаний отворяя перед ним любые двери и беспрекословно выполняя его просьбы и приказания. Был ли он нищим сиротой или владетельным бароном, он оставался Марком, верным слугой, другом и наперсником королей.

Пройдя по залам, он вышел на небольшую террасу, нависавшую над тем самым садиком, за благоухающими кронами которого светились золотым и розовым светом окна женской половины. Внизу журчали струями маленькие фонтанчики, сквозь заросли цветущих кустов мелькали огоньки фонариков с витражными оконцами. В тёмное время это место всегда казалось ему входом в опасный и манящий сказочный мир, где можно было пропасть без следа или познать райское наслаждение.

Вот и сейчас он остановился у резной балюстрады и с удовольствием вдохнул запах роз и примулы, который донёс до него лёгкий ветерок. На пол и перила падали разноцветные блики от фонарей с цветными стёклами. Они давали достаточно света, чтоб можно было, приблизившись к ним, прочитать любовное послание, но этот свет был так изменчив, что чуть дальше закутанная в плащ или шаль фигура превращалась в таинственный призрак. На этой террасе часто назначали свидания, потому что тут было несколько укромных уголков для поцелуев, всегда можно было спуститься в сад и укрыться в полумраке под деревьями или углубиться в лабиринт дворцовых комнат, где достаточно уютных спален. Все знают, для чего во дворце нужны фрейлины. Он улыбнулся, вспомнив эту фразу, которую так часто слышал, как здесь, так и во дворце альдора в далёком луаре Синего грифона. Ох уж эти фрейлины…

Позади него раздался серебристый смех и сзади по плитам пола застучали лёгкие каблучки, а потом ему на глаза легли тонкие прохладные ладошки.

— Твои духи ни с чем не спутаешь, душа моя, — усмехнулся он, и ручки соскользнули с его лица.

— Жалкая уловка, Марк, — заметила Аламейра. — В ответ на эту фразу любая дурочка подаст голос.

— Сладкий аромат настурции и едва уловимая нотка цветов апельсинового дерева, — произнёс он.

— Ты не забыл, — с нежной улыбкой произнесла она, прислонившись к перилам.

Она была всё такой же юной и прекрасной, с золотисто-рыжими локонами и тонкой талией. Её маленькие ножки в атласных туфельках виднелись из-под широкой юбки, расшитой серебряными цветами. Взглянув на юбку, Марк нахмурился и окинул взглядом весь её наряд. Верхнее платье выглядело необычно и напоминало халат с широкими рукавами и отливающим перламутром отложным воротником.

— Что на тебе надето? — спросил он.

— Красиво, правда? — она оторвалась от перил и закружилась на месте, показывая, как приподнимается на лету её широкий подол, превращаясь в мерцающий круг. — Это новая мода. Теперь все подражают Лилии Сен-Марко, юной баронессе де Флери. Все носят эти халаты и пытаются соорудить на голове такие же сложные причёски. Выглядит забавно. Не то, чтоб мне это нравилось, но я не хочу выглядеть старомодной. Кстати, готовься, скоро твоя Мадлен потребует у тебя денег на обновление гардероба!

— Мадлен получит всё, что хочет, по крайней мере, пока я не разорён, — пожал плечами Марк. — А если она меня разорит, то снова сядет за шитьё и будет зарабатывать нам на хлеб.

— Ты не меняешься, Марк! — рассмеялась она. — Ты всё тот же галантный рыцарь с душой дракона. Но я рада, что ты вернулся. Без тебя здесь было немного уныло.

— Только немного? — ласково шепнул он, склонившись к ней и проведя пальцами по её щеке. — Как поживает твой муж?

— Ты жесток! — обиженно заметила она, уперев ладошку в его грудь, но не спеша отстраняться. — Это ты виноват во всём! Из-за тебя я страдаю годы и годы!

— С чего бы это? — удивился он.

— Ты меня соблазнил, когда я была так невинна!

— О, Аламейра, не начинай снова, — проворчал он. — Твоей невинности я не застал дома. И это ещё вопрос, кто кого соблазнил!

— Но это тебя чуть не выгнали из дворца за этот проступок! Твоё счастье, что Арман был снисходителен к твоим порокам и вступился за тебя перед леди Евлалией.

— Снисходителен? — воскликнул Марк. — Да он запер меня в подвале Чёрной башни на хлебе и воде!

— Лишь на неделю, а потом соскучился и простил. А меня выдали замуж! И я страдаю!

— Конечно, — кивнул Марк. — По тебе видно, как ты иссохла от страданий. Ты ведь помирилась с Анри?

— Я с ним не ссорилась, — она пожала плечами. — Просто он внезапно увлёкся этой ведьмой де Флери, но, получив от неё отказ, вернулся ко мне. Я его простила. Что мне оставалось? Я старше его и должна быть мудрее, к тому же я его люблю.

— Вот я и спрашиваю, как поживает твой муж? — повторил Марк и тут же со смехом отскочил, уворачиваясь от пощёчины. — Ладно, не злись. Признаю, что ты страдаешь очень убедительно. Значит, эта вдовушка отвергла Анри?

— Корчит из себя недотрогу, — фыркнула Аламейра.

— Может, не корчит.

— Ты серьёзно? — фрейлина изумлённо взглянула на него. — Ты видел её драгоценности? Откуда они у неё? Её покойный супруг был не так богат.

— Может, они принадлежат ей.

— И зачем тогда ей был нужен этот плешивый мерин? Уверяю тебя, эта ведьма очень умна и метит выше. Иначе, с чего бы ей отвергать Анри? Ведь он молод, красив, богат, его отец — влиятельная фигура при дворе. Нет, она что-то задумала, эта ведьма!

— Ты носишь странные наряды, подражая ей, убеждаешь всех, что вы дружны, и при этом зовёшь её ведьмой?

— Она и есть ведьма! — убеждённо заявила Аламейра. — Она околдовала всех! Кавалеры постоянно устраивают поединки в её честь, её дом осаждают толпы поклонников, подарки и любовные послания тащат к её воротам мешками! С чего бы это? Разве она красива? Маленькая, худая, без каких-либо признаков груди, с прямыми бесцветными волосами и узкими, как щёлки, глазами. Ты знаешь, что на женской половине теперь модно щуриться, чтоб походить на неё?

— Ужасно, от этого же появляются морщины!

— Ты всё смеёшься, — вздохнула она. — А я не понимаю, почему вокруг неё столько суеты. Я не вижу в ней ни красоты, ни обаяния. Она странная и ведёт себя странно. Все говорят, что она из того же племени, что и Джинхэй, но он внушал мне ужас. И от её взгляда мне не по себе. Она нежно смотрит на мужчин, но на женщин не тратит свои чары. Она смотрит на меня так… холодно, оценивающе… даже не зло, а… словно размышляет, насколько я могу быть опасна для её планов, и что со мной можно сделать.

— Ты просто ревнуешь, дорогая.

— Возможно, — не стала спорить она и задумчиво взглянула на Марка. — Почему меня выдали замуж за моего осла, а не за тебя? Быть может, тогда я была бы счастлива.

— Вряд ли, — покачал головой Марк. — Тебя выдали за богатого и снисходительного человека с положением при дворе, который не запретил тебе служить фрейлиной и часто бывает в отъезде. А я всегда был бедняком, развратником и ревнивцем.

— Но теперь ты богат и превратился в верного и заботливого мужа. Хотя… кто знает, что было бы… Может, ты уже через полгода довёл бы меня до того, что я убила бы или тебя, или себя. Или нас обоих.

— Звучит ужасно.

— Мне нужны деньги, Марк, — неожиданно произнесла она. — Муж говорит, что я расточительна. Просить у Анри я не могу, отец выделяет ему небольшую по меркам двора сумму на расходы, и он вечно занимает у друзей, а потом просит Ортанта, чтоб тот уговорил отца оплатить его долги. Ты знаешь, сколько стоит это платье? И я не могу ходить всё время в одном и том же…

— Ты хочешь, чтоб я взял тебя на содержание?

— Вряд ли это возможно. Но, может, ты дашь мне в долг?

— Я подумаю, — кивнул он. — А пока скажи мне, если ты так бедствуешь, то зачем разбрасываешься драгоценностями?

— Ты о чём? — она с недоумением взглянула на него.

Он молча достал из кармана перстень с рубином и показал ей.

— Моё кольцо! — радостно воскликнула она, протянув к нему руку, но Марк резко поднял его выше и покачал головой.

— Значит, я не ошибся. Оно твоё?

Он заметил, как она побледнела, и в её глазах появился страх.

— Ты не так понял, милый. Это вовсе не колдовство! Так, невинная уловка брошенной женщины. Я попала в сети к этой шарлатанке и она…

— Рассказывай, — кивнул Марк и снова сунул перстень в карман.

— Ну, что тут рассказывать? — погрустнела Аламейра. — Я действительно люблю Анри. И я действительно старше него и к тому же несвободна. Я знаю, что он может бросить меня в любой момент и найти кого-то моложе и красивей или жениться по любви. И я останусь одна со своим ослом. И когда он начал увиваться за этой де Флери, я испугалась. Я была уверена, что эта мерзавка не упустит такую возможность. Что мне оставалось делать? Я стала искать ворожею и мне посоветовали эту Гертруду. Мне пришлось ночью идти к ней в трущобы в сопровождении одной служанки. Я чуть не умерла от страха. Она сказала, что вернёт мне любовь Анри, но ей нужно что-то, что он мне подарил. У меня при себе был только этот перстень, который он привёз из похода. Она что-то чудила со своими картами, брызгала на меня водой, обмахивая каким-то пучком трав, который смачивала в глиняной миске, бормотала какую-то чушь, советуясь с жутким черепом, и велела мне смотреть в хрустальный шар. А потом заявила, что духи приняли моё подношение и Анри вернётся. Я не собиралась отдавать ей перстень, но она сказала, что уже отдала его духам. И я не могла жаловаться на неё или подать в суд, ведь прибегнув к её колдовству, я тоже нарушила закон. Я вернулась домой в отчаянии и проплакала всю ночь.

— Но Анри всё-таки вернулся?

— Нет. Мне пришлось обратиться к другой ворожее. Та взяла только кошель с золотом. Но после этого Анри, наконец, получил отказ этой узкоглазой ведьмы и вернулся ко мне сам.

— Кто посоветовал тебе обратиться к этой Гертруде? — спросил Марк.

— Моя камеристка Манон.

— Откуда она её знает?

— Понятия не имею. Она довольно пронырливая девица.

— Как зовут вторую ворожею?

— Госпожа Барбара. Она недавно прибыла в Сен-Марко, но о ней уже говорят при дворе, правда, тихо и с недомолвками. Я встречалась с ней в доме графини Лафайет.

— Как она выглядит?

— Не знаю. Она тоже была в чёрном, с вуалью на лице. Высокая, судя по голосу, не такая старая, как та.

— Она тоже проводила ритуал при тебе?

— Нет, она только спросила имя и взяла локон его волос.

— Что? — Марк хмуро взглянул на неё. — Ты отдала ей локон Анри?

— Она сказала, что это необходимо.

— Где я могу найти эту гадалку?

— Понятия не имею. Может, знает старая графиня.

— Я спрошу. И заберу на допрос твою камеристку.

— Как хочешь. Я найду себе новую.

— Ладно, — вздохнул Марк, глядя на печальную Аламейру. — Не грусти. Я верну тебе перстень позже, когда закончу с этим делом.

— С каким делом?

— Потом. А пока скажи мне вот что, те повесы, что вечно околачиваются в твоём салоне, Буаселье и де Жаме когда-нибудь интересовались придворными делами и королём?

— Так вот зачем ты приходил ко мне, — ещё больше погрустнела она. — Я думала, что ты скучаешь и ищешь разнообразия в семейной жизни, а ты, выходит, интересовался моими гостями по долгу службы. Что ж, я не в обиде. У меня собираются придворные и провинциалы. Первые говорят на интересующие тебя темы, потому что это их жизнь, а вторые, потому что их одолевает любопытство. Так что…