Щепотка пороха на горсть земли

— За что? — еще больше растерялся он.

— Первый раз всегда больно, — пробормотала тихо и поцеловала в губы легко, осторожно. И рывком села, боясь увлечься и лишиться с таким трудом обретенной решимости.

— О чем ты? Аня? — Дмитрий, хмурясь, приподнялся на локтях.

— Я люблю тебя, — проговорила она тихо, но твердо и уверенно. Не удержалась, погладила ладонью его щеку, уже колючую от пробившейся щетины. Мужчина, ошарашенный внезапным признанием, не сумел быстро найтись с ответом, только накрыл ее ладонь своей. Анна тем временем резко бросила несколько непонятных слов в сторону и продолжила, опять заглянув ему в глаза: — Надеюсь, ты меня после всего этого не убьешь…

Улыбка вышла кривоватой и ненастоящей, как будто она на самом деле не верила, что это возможно.

Анна одним стремительным движением поднялась на ноги. Охотник, окончательно переставший понимать, что происходит, проводил ее взглядом, сел, но в очередной раз задать вопрос, на который до сих пор не получил ответа, не успел: на прогалине вдруг появились новые действующие лица.

— Да какого тут… — начал Косоруков уже не растерянно, а зло, однако подняться не успел.

Лиственница над головой длинно, протяжно заскрипела — будто застонала, а через мгновение ее корни пробили и землю, и одеяло. Захлестнули бедра сидящего мужчины еще до того, как он вообще сумел поверить собственным глазам. А потом стало поздно дергаться, Дмитрия спиной впечатало в землю, твердые путы оплели плечи и запястья — не то что не вырваться, не пошевелиться.

— Прости. Ты бы все равно не поверил, — неуверенно улыбнулась Анна, не сводя с него взгляда — виноватого, смущенного, даже какого-то больного. Собственная нагота явно не доставляла ей неудобств и не смущала, несмотря на присутствие не только Косорукова, но и уже знакомых ему чжуров — старого и молодого. Охотнику и тому, кажется, было больше не по себе из-за отсутствия одежды — и за себя, и за нее. И противно от мысли, что у всего, произошедшего только что, выходит, были свидетели…

— Анна. Какого черта? — дернулся Дмитрий, рванулся в путах, но едва ли сумел сдвинуться даже на вершок — успокоившись, корни обрели свою природную твердость и стиснули прочнее любых веревок.

— Все будет хорошо, — ответила она, отведя взгляд, и обратилась к старому шаману: — Шаоци, пожалуйста…

— Иди куда шла, — отмахнулся тот, окинул лежащего охотника нечитаемым взглядом. — Хорошо, влемя хорошее, самое влемя, а ты поспеши.

— Аня, — вновь окликнул Дмитрий, но она больше не смотрела в его сторону. Почему-то проигнорировав брошенную в стороне одежду, как была, босая и нагая, скрылась из вида за деревьями. — Да что за чертовщина? — прорычал мужчина, вновь рванулся и грязно выругался.

Старший шаман, проигнорировав вопросы и возмущение, что-то забормотал, опустился на колени сбоку от распростертого на земле тела и принялся водить и трясти над ним короткой толстой палкой, обмотанной цветными лентами, увешанной бусинами и перьями. Бусины на каждое движение отзывались немелодичным глухим перестуком, в котором слышалось нечто зловещее.

Младший шаман сел с другой стороны в той же позе и невозмутимо посоветовал:

— Ты лучше расслабься. Будет больно, но быстро. А если дергаться, то выйдет точно так же, но больнее и дольше.

Дмитрий, конечно, предупреждения не послушал. Стиснув зубы от злости, чтобы не тратить силы и время на пустую ругань, он вновь рванулся изо всех сил, не обращая внимания на боль от врезавшихся в тело корней. Тщетно. Он понимал бессмысленность этих усилий, но внутри клокотала и бурлила ярость, она искала выхода и не позволяла просто так смириться и сдаться.

Косоруков слышал расхожее выражение о том, что плохо начавшийся день непременно завершится еще хуже, но настолько наглядного его подтверждения еще не встречал. Да и можно ли было вообще подумать, что дурной сон и просыпанный зубной порошок закончатся принесением его в жертву неведомым духам?