Рассказы старшины флота

РЫБАЦКАЯ САМОДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

На базе появились гражданские служащие, которых, в отличие от военных, называли вольнонаемными.

Начали строить дороги, и появился дорожный мастер Тимофей Катков. Ему в диковинку было новое положение: работал пятнадцать лет во многих районах — нигде о дорогах не заботятся, а тут люди попали на необитаемую землю — и первая забота о дорогах.

С дорожным мастером Сверлов познакомился на пирсе[7]. Сидел Тимофей на отбойном брусе, спустив ноги к воде, и ловил рыбу. Рядом стоял эмалированный чайник не меньше ведра, с деревянной втулкой вместо носика.

Высота стенки такая, что, если встать на край, — голова закружится. У самого пирса просвечивает мелкое дно, но с приливом картина резко изменится и вода поднимется до самых ног Тимофея.

Движения Тимофея напоминали работу ткача, гоняющего обеими руками челнок в основе. Но каждый раз в его руках вместо челнока оказывалась рыба.

Тимофей не похож был на многих рыбаков, видящих в каждом приближающемся человеке прежде всего помеху; он не боялся, что Сверлов напугает рыбу или заглянет к нему в чайник, и улыбнулся.

— Садитесь рядышком, чай, ведь знакомые, хотя издали, но знакомые. Может быть, хотите позабавиться, а то мне покурить не дают. Ловите, пока можно, — сказал Тимофей, предлагая удилище — довольно корявый прутик, привязанный к выструганной рейке и своим кончиком намного не достающий воды.

— А что, брать перестанут? — спросил Сверлов.

— Нет, наоборот, больше подойдет рыбы, да нужно до дна доставать, а идет прилив, — будет глубоко.

Сверлов улыбнулся, подумав про себя: «Пирс не всплывает, от верха пирса до дна расстояние не изменится, независимо от колебания уровня моря». И спросил Тимофея:

— Почему потом не достать дна? Оно ведь не опустится?..

— По теории правильно, на практике — леска коротка, — объяснил Тимофей. — Сейчас опустил удилище — и вся система хватает до дна, а потом не будешь удилишко засовывать в воду.

— Резонно, а сразу в голову не придет, — согласился Сверлов.

Тимофей закуривал, зажав удилище в коленях. Был он курчав, с густой бородкой и усами, и разговорчив. Оборачиваясь к собеседнику, Тимофей всегда улыбался. Его брови, как бы раз навсегда поднявшись от удивления, так и остались приподнятыми. Светлые глаза доверчиво смотрели на всех.

— Бычков, как скот, справедливо считать по головам. Отрежешь башку — у подлеца останется один хвост. Вкусен, но отходу много. И дурак к тому же… Вы думаете, — там у меня наживка? Ничего подобного! На наживку за час можно наловить ношу рыбы. И на голый крючок уже поймался!

С этими словами он стал поднимать удилище, и как только оно встало вертикально вверх, — перед носом Сверлова очутился пинагор.

— Вроде бы ерш, но страшнее, а в пропорциях похож на лягушачьего головастика. Пятнистый, словно леопард. Когда рот разинет, — внутри кажется красным. Словом, рыбка создана для того, чтобы рыбаков пугать по ночам. Каждая тварь приспосабливается к месту по-своему. Вот у него снизу присоска, которой он держится за дно. Благодаря этому его прибойная волна не ударит о камни, и он дежурит возле самого берега, где пищи больше.

Расписывая пинагора, Тимофей тянул второго.

С той поры Сверлов потерял покой и не один раз говорил Архипу Ивановичу:

— Вон человек по ведру рыбы налавливает за один час.

— Да и нам бы довольно сидеть нахлебниками на казенных харчах, — соглашался Архип Иванович. — Интендант из главной базы и то говорит: «Есть просите, а сидите на хлебе: треска под ногами. Не пайковая, соленая-пресоленая, а свежая, какую многие за всю жизнь не видели и после не увидят, как уедут от моря по домам».

— Так в чем дело?

— Командование говорит, людей нет лишних, чтобы посылать на промысел. Ловить некому и не на чем. Ошибочно это.

Больше ничего Архип Иванович не сказал, но разговор этот имел свои последствия.

В бухточке у подножия скалы, на которой стояла казарма, вытаяла из-под снега рыбацкая ёла. Ее в прошлом году со льдом принесло течение, а хозяйственные моряки мимоходом выдернули лодку на берег, чтобы прибоем не разбило окончательно. Ёла была сильно разбита, но еще не гнилая.

Кто первый начал ремонтировать ёлу, — осталось неизвестным. Но с некоторых пор, после ужина и даже до утреннего подъема, в бухточке собирался народ. Освобожденных от работы лекпом и в дневное время находил возле ёлы, — у всех посещавших бухту горел в сердце рыбацкий огонек.

Ёлу поставили на городки, ее конопатили, укрепляли днище добавочным настилом и строили навесик — подобие каюты.

Внезапно возле ёлы возник громкий спор: какой двигатель на нее ставить — дизель или бензиновый мотор?

— На качественное горючее нам нечего рассчитывать, — предупреждал длинноногий моторист Журавлев.

Его поддержал механик Сверлов и выступил перед собравшимися с речью:

— Наше спасение в том, что отечественная промышленность выпускает стандартные двигатели. Что выбросят другие — всё нашей «Марии Египетской» должно быть впору; потому предлагаю ставить самый распространенный двигатель. Придется нам сделать что-то вроде морского трактора. И то хорошо, что солдат солдату друг повсюду; на свалке не найдем, так выпросим нужную деталь.

Механики задерживали спуск лодки, но и трудиться им под руководством Сверлова пришлось больше всех: мало достать изношенные части, нужно их еще подогнать друг к другу и заставить работать. Без изобретательности этого не сделаешь.

Мотор — мотором, а предусмотрительные люди готовили весла.

Другие составляли нехитрую рыбацкую снасть: из обрывков телефонного провода вязали стометровые лесы, из толстой проволоки делали лучок, или коромысло, к которому привязывали свинцовый груз в два-три килограмма весом. Мастерили крючки, похожие скорее на багор. На крючок припаивалось подобие рыбки, и соединялся он с коромыслом метровым поводком. Все вместе взятое называлось поддевом.

Фельдшер предложил сделать снасть похитрее — вроде пульки, на которую ловят лосося. Там в свинцовую шляпку впаивается зеркальце. Дескать, посмотрится лосось в зеркальце, увидит самого себя, удивится и хватает.

— Тут надо впаивать целое трюмо, чтобы каждая треска успела посмотреться, — отвел предложение маляр Козлов и напомнил о своем: — Надо бы покрасить лодку и название написать. Где кто увидит остатки краски, — не брезгуйте, сливайте в банку. Пусть будет красная, синяя, черная, белая, желтая — самая разноцветная! Все смешается, и получится защитный цвет «нейтральтин».

Не забывали о краске, но больше всего рыбаки заботились о горючем. Не будет горючего — ёла не пойдет, пускай будет выкрашена в небесно-голубой цвет и какой бы на ней ни был поставлен двигатель.

Усердно собирали остатки соляра, мазутные подонки и невесть что и всё сливали в бочку. Журавлев косился на бочку, потом написал объявление: «Смолу и деготь не лить! Остальное прежде пробуй на спичке, — горит или нет».

Бочка наполнялась, а Сверлова взяли сомнения. Он перемешал все как следует палкой и пробу отнес химику топливного склада на анализ.

«Это какая-то неизвестная лунная жидкость, — написал тот. — При отстое расслаивается. Горение в топке под котлами возможно».

Сверлов прочитал и только рукою махнул:

— Важно подогреть и процедить. Собирай, ребята!

Сверлову пришлось ввести усовершенствование: под бачком с горючим он приладил примус, а на сливной трубке — ситечко, и инструктировал, чтобы для равномерности смеси в бачке перемешивали.

Наконец наступил день спуска на воду. Еще на стапелях опробовали двигатель, и оказалось, что такого грохота сами механики никогда в жизни не слыхали. А уж копоти — клубы! Только голова Журавлева видна снаружи.

— Мы так треску копченой привезем, — сказал Топорков.

— Давай керосину — пылинки не будет, — кричал в ответ Сверлов, совершенно скрытый в клубах дыма. — Вы не бойтесь! На ходу копоть будет за кормой.

Фельдшер смотрел, смотрел на все это и сказал:

— Ну и кочерга!

И как ведь бывает в жизни! Сколько спорили о названии лодки — и «Мария Египетская», и «Касатка», и «Тайфун», — а тут сразу привилось слово «Кочерга» — и никаких гвоздей!

Решили для пробы пройтись на «Кочерге» по рейду.

На рейде тишина. Как влитые в голубое стекло, стоят корабли, на палубах ни души, только на мостиках дежурная служба. Тут и вышла «Кочерга». Все наверх высыпали. Полностью команды собрались у бортов.

— Это что за трактор? Кто вас разрешил? — спрашивает дежурный по рейду. И семафором приказал: «Чтобы вас не было!»

Дежурный по рейду — хозяин рейда. Его большие корабли слушаются: где прикажет, там и стоят. Пришлось «Кочерге» убраться в свой закуток.

Начались разговоры и расспросы: кто? что? откуда?

Доложили командиру базы; тот вызвал Архипа Ивановича, посмеялся, а потом сказал:

— Добро, ловите рыбу. Только пусть вас осмотрят в плавмастерских.

В отделе плавсредств «Кочергу» сначала не регистрировали: паспорт на мотор никак не заполнить. Потом написали: «двигатель — плавучий трактор». Дали «добро» на выход и посоветовали держать связь с отрядом водолазов.

— Это не «Кочерга», а настоящее чудо, — сказали Сверлову на прощание, — а второе чудо будет, если не утонете.

При первой возможности «Кочерга» пошла. Чем дальше она двигалась от берега, тем меньше становилась. Вот она проходит в «ворота» между двумя островами, вот идет по заливу и выходит в море, вот и не видно ее за волнами, а треск мотора все равно слышно. Сначала звук был такой, словно по жестяным волнам тащили железный брус, потом как будто кто насыпал гороху в консервную банку и встряхивает на разные лады.

Сверлов следит за мотором и управляет штурвальчиком, Журавлев в бачке размешивает горючую смесь, Тимофей сидит на «банке», а Козлов с Топорковым забрались в носовую часть и уже разматывают лески.

— Погодите, ребята, не во всяком месте успешно ловится треска, — удерживает их Сверлов, — я уж этот аквариум знаю. Тут глубины тридцать — сорок метров, и треска будет в полкилограмма; считайте сантиметр росту в рыбе на метр глубины. Зайдем за мыс, там метров сто глубины… вот где настоящие рыбаки берут рыбу без осечки. Попадает треска на тридцать два килограмма в каждой штучке.

— Слушай-ка, Геннадий Иванович, а вражеская подводная лодка не встретит нас здесь? — спросил Тимофей у Сверлова, когда тот заглушил мотор и ёла начала безвольно покачиваться на ленивой волне.

— Милый мой, если они узнают, что это мы, им нет смысла обнаруживать себя ради нас. А потом сообрази: если тебя посадить на подводную лодку, — пойдешь ли ты на всплытие, когда наверху невесть что барабанит в сто моторов? На худой конец они сочтут нашу ёлу за морского охотника новой конструкции. Кладу голову в заклад, что, если есть тут лодка, она лежит на дне, потому как полагает наличие у нас акустики и глубинных бомб. Давайте ловить; через два часа прилив, а на нашем «вездеходе» лучше возвращаться с попутной водой.

Почин сделал Журавлев. Размотал он лески метров девяносто, чувствует, дошло грузило до дна. Подтягивает он леску обратно на два полных взмаха руки и начинает: раз-два! — дернул кверху и опустил. Раз! И чувствует, — там на крючке повисла тяжесть.