Спасибо за покупку

Глава восьмая

«Отличное обслуживание гарантируем!» — так назвали план мероприятий, над которым в поте лица трудилась комиссия. Обсудили план на общем профсоюзном собрании. В обсуждении участвовал и Федор Федорович, официально избранный к тому времени председателем совета покупателей при магазине. Он успел уже побывать на молокозаводе, нагнал там страху, но руководители завода продолжали стоять насмерть и график доставки молочных продуктов менять пока не собирались. Это нисколько не обескуражило энергичного посланца. Он обещал собранию во что бы то ни стало «дожать» вопрос и перечислил инстанции, в которые собирался обратиться. Перечень выглядел внушительно.

План одобрили единодушно, без долгих прений. Но это не было единодушием, рожденным полным и глухим безразличием, что едва не произошло на первом собрании. Юлька видела, большинство отнеслось к новшествам с интересом, намечаемые улучшения принимались близко к сердцу. Всем прибавлялось забот и хлопот, зарплата при этом не увеличивалась, и, казалось бы, особого повода для энтузиазма не имелось. Но наверное, план что-то пробудил в работниках магазина, возможно, ту самую гордость за свою профессию, о которой Юльке говорил морщинистый начальник отдела кадров в первый день посещения ею торга.

К предложенным комиссией мероприятиям прибавили и еще одно, внесенное Федором Федоровичем: организовать доставку на дом основных продуктов инвалидам Великой Отечественной войны и больным пенсионерам. Выявить таковых брался сам Федор Федорович со своим советом покупателей.

— Дело благородное, — сказал директор. — Только ведь за добрые-то дела приходится расплачиваться — это известно. Так что взялся за гуж — не говори, что не дюж!

Никто на собрании этого и не говорил. Зато после собрания, когда вернулись в отдел, Калерия Ивановна сразу же дала волю накопившемуся в ней раздражению.

Злоязычие Калерии Ивановны Юльку неприятно задело. Она чувствовала, что упреки обращены прежде всего к ней, поскольку в нововведениях Юлька принимала самое непосредственное участие.

— Навешали на себя всех кошек и собак — да рады-радешеньки. Смех! С корзинами по этажам за спасибо елозить — это ж надо, чего выдумали! Мало им в магазине достается!

Вообще-то Юлька никогда раньше не предполагала и не думала, что работа продавца представляет собой, ко всему прочему, тяжелый физический труд. Тяжелый и изнурительный.

Большинство продовольственных магазинов начинает свой рабочий день в восемь. Но это только так считается, это формально. Продавцы приходят раньше на тридцать — сорок минут: надо подготовить рабочее место, пополнить товарами отдел, разложить продукты так, чтобы их было удобно брать, проверить выкладку в витринах и многое другое.

Потом двенадцать часов на ногах. Шутка ли!

За прилавком не гуляют и не стоят. За прилавком работают: берут чеки и внимательно их читают, внимательно считают стоимость покупок, внимательно взвешивают, тысячу раз поворачиваются и нагибаются, чтобы взять нужный товар, тысячу раз поворачиваются и разгибаются, чтобы положить его на прилавок перед покупателем, нарезают и завертывают, что-то подносят и что-то открывают.

И все это не наедине с собой. По ту сторону прилавка сплошным потоком движется, нарастая и уменьшаясь, постоянно меняется калейдоскоп лиц — молодых, старых, мужских и женских, озабоченных, болезненно-раздраженных, реже — спокойных, чаще — выражающих досаду из-за любой малейшей задержки.

Непосредственного контакта с очередью Юлька пока не имеет, так как товаров не отпускает и участвует лишь в подготовке их к продаже. Поэтому у нее есть время наблюдать, а также делать некоторые выводы.

Юлька, например, уже успела заметить, что очередь имеет свою особую психологическую атмосферу, образует некое поле тяготения или, точнее, поле взаимного отталкивания, свой фон на манер радиоактивного, которому впору рассчитать единицу измерения. И Юлька эту единицу придумывает: если там — рентген-час, то здесь — магазин-минута. Подходит? Пожалуй.

Размышляя над этой проблемой, Юлька приходит к выводу, что в подавляющем своем большинстве люди в жизни одни, а в очереди совсем другие, потому что очередь — это не жизнь. Очередь — состояние для человека неестественное, насилие над его личностью, помеха его ближайшим планам, времяпрепровождение, бесполезнее которого придумать трудно. Ну, а противное природе вызывает противное в характере. В этом, наверное, все дело.

Вон, пожалуйста, приличного вида гражданин рявкает седоволосой, почтенной женщине:

— Не стояли вы. Не пристраивайтесь!

Женщина пытается втиснуться, но ее выдавливают.

Но если покупатель неузнаваемо меняется, получив сравнительно небольшую дозу магазин-минут, то как же продавцы? На них ведь нет защитных скафандров, они не заколдованы и не из другого теста. Как же они?

Юлька присматривается к Антонине Сергеевне, к Лизе, наблюдает за Клавой. Нет, конечно же, нервный фон, который создает очередь, им не безразличен. Постепенно и они накапливают в себе заряд отрицательных эмоций. Однако Юлька должна признать, что откровенные скандалы сравнительно редки, обычно все оканчивается несколькими обоюдоострыми, энергичными репликами, а чаще, то есть в подавляющем большинстве случаев, продавцы выполняют роль своеобразных громоотводов, заземляя опасные заряды, уводя их в песок, гася надежно и быстро.

Скорее всего, это умение связано с часто повторяемой в магазине формулой: «Покупатель всегда прав!» Ее здесь произносят многократно, иногда горько, иногда иронично, иногда в полной и слепой уверенности в ее мудрости.

Юлька начинает задумываться над подспудным смыслом этой формулы и в конце концов приходит к выводу, что рациональное зерно в ней все-таки существует, если, конечно, не принимать в расчет демонстративную крайность высказывания.

Можно, например, допустить, что магазин, принимая и обслуживая покупателей, как бы принимает… гостей! Так вот, признав, что покупатель — это гость магазина, и распространив на него нетленные обычаи гостеприимства, сразу придется смириться с тем, что он, покупатель, оказывается в особом положении, ибо равенства между хозяином и гостем не существует.

Таким вот образом Юлька пытается осмыслить окружающее ее в магазине, оценить со своей точки зрения отношения и процессы, происходящие здесь. Она ловит себя на том, что делать ей это с каждым днем все более интересно. Но наверное, и полезно тоже.

Еще Юлька обнаруживает, что некоторые порядки, существующие в магазине, до крайности неудобны. Неудобства эти она замечает вовсе не по причине своей какой-то особой наблюдательности. Их видят все, и все от них одинаково страдают. Но другие, работая в магазине давно, понимают, видимо, неизбежность этих неудобств. Юлька же понять пока не успела.

Чего, например, стоит принятая здесь сменная работа.

Юлька видит, как Антонина Сергеевна во второй половине дня сбивается с ритма, как гаснет, покрываясь серым налетом усталости, ее лицо, и она жалуется, вздыхая, что вот опять отекают ноги.

Лиза значительно моложе Антонины Сергеевны, но и она с трудом выдерживает эту нагрузку. Обычные приветливость и живость испаряются, исчезают, и Лизу бывает не узнать. Угрюмая и замкнутая, она перестает разыгрывать свои роли, а веселые чертенята, прыгавшие в ее зрачках, превращаются во взрослых свирепых чертей, готовых сажать на раскаленную сковородку и правого и виновного, без разбора.

На днях разыгралась такая история. Утро задалось хлопотное: большой завоз товаров, лихорадочная разгрузка, погрузка тары, врач из санитарной инспекции, две контрольные закупки, — все навалилось сразу. Лизе в тот день почему-то особенно не везло. Ставила на машину ящик с порожней посудой — уронила, тащила монолит масла из кладовой — зацепила рукавом за какой-то гвоздь, порвала куртку, санитарный врач увидел эту дыру, стал срамить: «Почему работаете в рванье? Где ваша женская совесть?» Ко всему позвонил муж и сказал, что Кольку из детского сада взять не сможет. Лиза пошла к Калерии отпроситься, но та, злая на весь свет, не отпустила. Бедняга Лиза металась, как затравленная. А потом, взяв чек у покупателя и не вручив покупки, убежала в подсобное помещение и разрыдалась там, словно маленькая. Юлька пошла за ней.

— Лизочка, ты что? Ну не плачь!..

— Не могу я так! — давилась слезами Лиза. — Разве человек я, женщина? На прическу посмотри, на ногти…

Юлька попыталась ее подбодрить:

— Сегодня последний день смены, потерпи. Отдохнешь пять дней…

— Провались они, эти пять дней! — еще горше плакала Лиза. — Проскочат — и снова. Не могу!.. Уйду я отсюда, на производство пойду…

Прозвенел звонок на обеденный перерыв. В подсобку пришла Антонина Сергеевна, быстро разобралась в причине Лизиных слез.

— Может, прикажешь смены каждый день менять?

— А что? — всхлипнула Лиза. — А что?.. До обеда — мы, а после обеда — другая смена. И через неделю наоборот.

— Каждый день пересменок, значит, делать? Ну, изобрела. Забыла про материальные ценности?

— При чем тут они? — поинтересовалась Юлька.

— Да все при том. За них материальщики отвечают перед торгом. Калерия да Маша. А мы у них на внутреннем подотчете. За те товары отчитываемся, что за прилавок нам выдали из кладовок. К вечеру придут девчонки другой смены, и станем сдавать им товар, пересменок будет. А Калерия тем часом выведет, сколько его за нами значится, товара. Не хватит — раскошеливайся, плати.

— Это понятно, — сказала Юлька. — Но почему все-таки продавцы не могут работать по половине дня? Как Лиза говорит. Пусть на внутреннем подотчете, но в две смены каждый день? Я имею в виду — по-человечески?

— Снова здоро́во! Никак и не прошибешь тебя, ей-богу! Пересменок-то часа два-три занимает. Магазин закрывать прикажешь на это время, ай как?

— А если без пересменка?

— Так они и позволили! — протянула Лиза, имея в виду материально-ответственных лиц. — Так и разрешили!

— Не прочувствовала ты, что я тебе сказала про материальные ценности. — Антонина Сергеевна была Юлькой разочарована. — Сама сообрази: сейчас нас трое продавцов в смене, пять дней отработали и все до грамма сдаем. Коли ошибемся, много не выйдет. Кроме того, знаем друг друга, своим доверяем.

— Значит, продавцы другой смены не свои? Они что — враги?

— Типун тебе на язык! — всполошилась Антонина Сергеевна от таких слов, замахала на Юльку руками. — Ох ты и горчичник! — И Лизе: — А ты тут чего огонь разводишь? Юля — ладно, она только пришла, многого не понимает, а ты?

Лиза сотряслась от нового приступа плача:

— Уйду я, уйду! Нормальной жизни хочу!

Антонина Сергеевна подошла к Лизе, погладила по плечу и выдохнула вдруг с тоскливой усталостью:

— Да пропади оно пропадом! Тоже уйду, ей-богу, право!..

Мысль об изменении порядка смен не оставляла Юльку в течение многих дней. Отношения, которые утверждали этот порядок, казались Юльке несправедливыми и далеко не безобидными, поскольку уже заранее на всякий случай предполагали недобросовестность всех людей подряд, рождали недоверие между ними.