Смешилка — это я![худож. Е. Медведев]

Как родился дуэт с Нудилкой

Прошло полгода… И все эти шесть месяцев я не возвращалась к своим тетрадкам. Написала о первом воссоздании бабулиного голоса — и остановилась. Почему? Не могу объяснить. Вернее всего, не хватало духа возвращаться к тем дням. Но, желая доказать, что бабуля была права и житие-бытие продолжается, оно, бытие, к тетрадкам меня вернуло. Волей не предполагавшегося мной события… Но снова — обо всем по порядку.

В свободное от адвокатской фирмы время мама мне по-адвокатски поучительно втолковывала:

— Словом «любовь» не следует злоупотреблять… Иначе оно обесценится.

Зло употреблять это слово я вовсе не собираюсь. Но в добром смысле — придется… Или, вернее, в трепетном, так как от первой — и, безусловно, последней! — женской любви меня пробирает дрожь. Она настигла меня в раннем возрасте и не отпустит до самого финального мига. Я в этом не сомневаюсь. Хотя сомнения — неотвязные спутники настоящей любви. Если нет сомнений и подозрений, значит, нет и любви. Я самостоятельно пришла к этому выводу, даже если кто-то подобное уже утверждал до меня. Одни и те же убеждения каждый выражает по-своему. Да сама все испытала. Теоретически… Потому что теория, как говорит папа, всегда бежит впереди практики. Если практика вообще за ней устремляется…

Новая моя картина, как и первая, сделалась кинобестселлером. Такие фильмы часто называют боевиками. Но «фильм-боевик» слышится, как «фильм-террорист». Поэтому все же — бестселлер.

Так что же дальше произошло в моей жизни?

После постигшего меня полгода назад неизбывного горя думать о чем-то счастливом было грешно. Я и не думала… Но житие-бытие все же заставило меня вспомнить поговорку «Не было бы счастья, да несчастье помогло». Нет, речь не о том, неизгладимом, несчастье… а совсем об ином. Правда, счастье было мое, а несчастье — чужое.

Русские пословицы и поговорки благодаря бабуле не оставляют наш дом. Среди них попадаются очень странные: «Слово не воробей, вылетит — не поймаешь». Я пыталась поймать воробья… Не получилось! Или вот еще: «Работе время — потехе час». А если потеха и есть работа? За час не управишься! Или: «Хорошо смеется тот, кто смеется последним!» Почему? У нас бабуля первой реагировала на мои смешилки. И смеялась при этом умнее всех.

И еще… «Надежда умирает последней…» А почему она вообще должна умирать? Понятно, какую романтическую надежду я имею в виду…

В моем новом фильме зрители увидели, как я лечила детей смехом. И в связи с этим у нас дома появился… он.

Я и во сне — а снился он мне прежде каждую ночь! — не могла себе такое представить.

Явился он со словами любви.

— Больше всех на свете я люблю… — Тут я задохнулась. — Свою сестру.

Меня удивило то, что он начал с этого сообщения. Но я и обрадовалась: пусть лучше любит свою сестру, чем чью-то чужую. А потом он произнес:

— Одна ты мне можешь помочь.

«Одна ты…» Постоянно бы слышать это! У него были мама и папа, были дедушка и сестра. А помочь могла только я!

— Сестра призналась мне, что не хочет жить. Это интимное откровение, но я обязан тебе рассказать, чтобы ты смогла…

— Как можно не хотеть жить? — изумилась я. И чуть было не добавила: «Если ты рядом…»

— Есть люди, которые не хотят… А кроме того… Оскар Уайльд писал: «То, что он умер, еще совсем не значит, что он жил». Факт существования — это не факт жизни. Но у сестры совсем другое…

Я сразу подумала о бабуле: уж к ней-то слова о существовании не относились!

Он был начитан так же, как моя бабуля-дворянка! Хотя, как я еще раньше установила, он в дворянах не числился. Но манеры… Но образованность!

«За спиной у великих как-то увереннее себя чувствуешь», — приводя очередную цитату, призналась как-то бабуля.

Нет, я с нею не расставалась.

В тот же день вечером я узнала из книги «В общении с мудрыми мыслями», кто такой был Оскар Уайльд, и вспомнила свой давний философский разговор с бабулей о жизни и смерти. Вроде бы по собственной инициативе, независимо от его сестры… Бабуля в подобных беседах предпочитала быть за спиной у великих.

«Ты, бабуленька, часто цитируешь лермонтовскую строку: „Я б хотел забыться и заснуть“! Но если уж он хотел навечно заснуть…»

«Гениям труднее всего: зависть преследует их еще подлее и изощреннее, чем, допустим, знаменитостей».

Чем знаменитостей? Уж не меня ли она имела в виду?

Уловив хвост нашей беседы, мама, помню, строго осведомилась:

«Ты что, умирать собралась? „Человек рожден для счастья, как птица для полета!“»

Мама должна была привести именно эту цитату. Она не прекращала оберегать меня от меня.

Но вернусь к утреннему посещению. Он предупредил:

— Знать обо всем этом будем лишь мы вдвоем. Обещаешь?

В чем-то мне предстояло быть с ним вдвоем. Могла ли я не пообещать, что третьего с нами не будет! Тайна соединяет людей. И мы с ним соединились. Хоть так…

— Сестра моя в какой-то степени инвалид, — сообщил он в то утро, приблизившись ко мне. — Но в какой-то степени. Она немного похожа на тех, кого ты излечивала от депрессии в своем фильме. Если ты станешь ее подругой — а еще лучше сестрой! — она сможет постоянно ощущать твое юмористическое воздействие. А стало быть, и спасительное!

«Если я стану как бы ее сестрой, он сделается как бы моим братом, — сразу сообразила я. — Но разве это мне нужно?»

«Я вас люблю любовью брата…» — объяснял Татьяне Евгений Онегин. Все знают, чем это кончилось. Не хотелось услышать ту арию в исполнении моего старшеклассника.

Да, я научилась — по наследственной линии — обращаться к цитатам.

Было бы гуманнее, если бы сестра его обошлась без несчастья. И не нуждалась бы в моей помощи. Но все происходило, как я уже упомянула, согласно пословице: «Не было бы счастья, да несчастье помогло». Оказалось, что как слезы и смех передвигаются по жизни впритирку, так и счастье с несчастьем тоже.

— Мы с сестрой будем приходить сюда, к вам. Ты не возражаешь? А то мои домашние начнут удивляться, интересоваться, в чем дело, и мешать твоему лечению. Я приведу сестру завтра, словно бы для знакомства с кинозвездой. С тобой, наверно, все хотят познакомиться?

— Подходят на улице, особенно мужчины… — известила я так, точно ему пожаловалась. Чтобы разбудить ревность!

Но ревность может проснуться, если любовь не спит.

Когда одна наша гостья, восхваляя супруга, провозгласила: «У него прекрасный характер: ничуть меня не ревнует!» — бабуля мне шепнула: «Бедная… мне ее жаль!..»

И старшеклассник ничуть не дрогнул от моей информации… А назавтра пришел с сестрой.

Она была на него похожа. Но мужские черты должны доставаться мужчинам.

— С экрана ты меня покорила, — грустно сказала она, войдя в мою комнату.

Жаль, что братья и сестры покоряются не синхронно. Но все равно… он услышал! И благодарность настолько меня переполнила, что выплеснулась наружу: я ее обняла.

— Как и ты, я в девятом классе, — сказала она печально, будто хуже девятого ни одного класса не существует. — Ты — Смешилка. А я еще не произнесла ни одной такой фразы, чтобы кто-нибудь рассмеялся. Надо мной смеются, а над фразами — нет.

Люди, как я опять же давно догадалась, стремятся выбрать для себя такой фон, на котором поярче выглядят. Она же, как я быстро сообразила, предпочитала возвышать других, чтобы на их фоне принизить себя. И горестные интонации не оставляли ее.

— Если ты — Смешилка, то я — Нудилка.

— Когда ты это придумала? — спросил он.

— Прямо сейчас.

Фигура ее чуть горбилась, а фразы были прямыми.

— Ты заметила, что я хромаю? У меня одна нога короче другой.

— Одна нога длиннее другой, — подправил он. — И это придает тебе некоторую пикантность. Романтичную необычность!

«Может, и мне захромать?» — подумала я.

— Левая короче, — настаивала сестра.

— Лорд Байрон тоже хромал. И это ему не мешало, — напомнил он о том, чего я не знала.

— Я — не лорд, — парировала сестра. — И не Байрон.

Люди, как правило, самих себя вполне устраивают. Она же имела к себе кучу претензий, Я сразу и не приметила, что она опиралась на палочку… потому что в глазах у меня от его присутствия помутилось.

Когда сестра спросила, где туалет, и отправилась туда, он сказал:

— «Тот, кто утверждает, что говорит только правду, уже лжет», — писал мудрейший француз Монтень. Но он не был знаком с моей сестрой. Она всё говорит, не отводя глаза в сторону, а высказывания — от истины. И с той же прямотой намерена перечеркивать себя и свое будущее. Но я не допущу, чтобы из-за физической хромоты… она хромала по жизни.

Если бы при нем — какой ужас! — мне потребовалось в туалет, я терпела бы, пока не взорвалась. Кстати, я прежде не представляла себе, что кинозвезды туда ходят. Пока сама не стала звездой…

Когда мы бываем в театре, мама иногда в антракте объявляет, что ей надо попудриться. И помыть руки… Зачем после пудреницы мыть руки?

«Перестань нам пудрить мозги», — пошутил папа. Тоже в антракте.

«А ты не мешай мне воспитывать у дочери деликатность!» — в самое ухо ему ответила мама. Но чем тише при мне говорят, тем лучше я слышу.

Его сестра открыто назвала туалет туалетом, а затем пошла в ванную мыть руки. Все было естественно.

— Избавь ее от состояния обреченности, — попросил он. — И я упаду перед тобой на колени. — По другому поводу он падать передо мной на колени не собирался. — Комплекс неполноценности как диагноз я в данном случае отвергаю… Существуют различные комплексы — строительные, жилищные… Но при чем тут моя сестра?

Не исключено, что когда-нибудь мои тетрадки рассекретят — и они составят целую книгу под названием «Как я была звездой». Тогда все поразятся моей откровенности! Я не только напрямую пишу про туалет (это, кстати, в будущей книге можно и вычеркнуть!), но и ничего не утаиваю про свои чувства. Пусть все поймут, что, превратившись в звезду, я не перестала быть человеком… Женского пола!

И пусть в книге окажется побольше цитат. Станет понятно, что классики и мудрецы почти всегда были со мной, как с бабулей и с моим старшеклассником, абсолютно согласны. Или мы с ними…

— Мы прожили с папой более восемнадцати лет! И никогда еще у меня в общении с ним не заплетался язык, — сказала мама в то незабываемое воскресенье, когда он и Нудилка простились с нашей квартирой до следующего дня. — Нельзя терять человеческое достоинство. И голову терять не следует, — заключила она с высоко поднятой головой.

Теперь мама пребывала уже не в тревоге, а в панике, защищая меня не столько от меня, сколько от него. Увы, это было ложной тревогой…

Когда же я готовилась ко сну, а точнее, к бессоннице, мама в другой комнате с отчаянием произнесла;

— Началось!

— Наконец-то… Не ходить же ей в старых девах, — мрачно пошутил папа.

Они переговаривались тихо-претихо. И потому я все слышала.

«Бремя славы» продолжало обременять меня так чудесно, что я не прочь была влачить его до конца своих дней. И надумала поделиться бременем тем с Нудилкой. Так как оно, на мой взгляд, действительно обладало целительной силой. Врачи считают, что таскать излишние тяжести вредно. Но это если они излишние…