Смешилка — это я![худож. Е. Медведев]

Как появился «отзывчивый дом Смешилки»

И все-таки постепенно я стала ощущать «бремя славы», как бремя. Это началось, когда ко мне прикрепили охранника.

— Знаменитости, по мнению руководителей киностудии, обязаны быть охраняемы, — то ли присоединяясь к этому мнению, то ли нет, уведомил меня режиссер.

— А от кого меня следует охранять?

— Ну, например, как они полагают, от похитителей.

Что полагает он сам, режиссер по-прежнему не уточнил.

— Меня могут похитить? Зачем?

— Чтобы получить выкуп.

— И сколько я стою?

— О-о, ты, Смешилка, — не хочу тебя пугать! — дорого стоишь. Да и конкурирующая студия, как опасаются, может что-нибудь учинить.

С одной стороны, слыть дорогостоящей было заманчиво. Но все же…

— Я думала, все ограничится виллой. И насильным, поперек моей воле, переходом еще и в особую, закрытую для обычных учеников школу.

— Смирись со своей необычностью. Тут уж ничего не поделаешь!

— И осталось-то мне учиться всего один год. Могли бы не разлучать с теми, к кому я так привыкла. Потом навязали охранника. Что еще «полагают руководители»?

— Что ты должна ездить не в старом, давно уж не модном, папином автомобиле, а в машине престижной марки с затемненными бронированными стеклами. И постоянным, надежно проверенным водителем.

— Может, и бронежилет на меня напялят?

— Не исключено.

Бронежилет… Это обещало мне бремя в буквальном смысле.

— У студии столько, догадываюсь (научился у тебя догадываться!), связанных с нами планов, что это потребует солидных затрат. И тебя, хочешь не хочешь, следует оберегать. Популярность обязывает!

— А вас?

— Режиссеров немало. Смешилка же существует в единственном числе.

Я зарделась:

— Ну что вы!

Чтобы меня урезонить, руководители придумали устроить в мою честь загородный «безалкогольный» пикник. Обескураженная подарками, которые мне почему-то преподнесли заранее, я забыла позвонить маме. Пригласить ее, как и папу, организаторы пикника впопыхах тоже забыли. Но не забыли впервые приставить ко мне, также в качестве подарка, охранника. Сперва начальники попытались называть моего непрошеного защитника телохранителем.

— Телохранитель? Это звучит, как «хранитель тела». А тела хранят в морге, — возразил режиссер.

И телохранителя переименовали в «охранника».

Мое существование под его наблюдением началось с потешного, но одновременно и драматичного курьеза.

Когда я первый раз в сопровождении охранника вышла из машины, нетерпеливо поджидавшая меня на улице, возле нашей новой виллы, мама кинулась мне навстречу. Охранник молниеносно преградил ей дорогу.

— Это моя дочь! — воскликнула мама так, точно меня у нее отбирали.

— Это действительно ваша мама? — обратился ко мне охранник. Пиджак его слегка оттопыривался.

«Неужели там пистолет?» — со страхом, что он может, не разобравшись, выстрелить в маму, подумала я. И тут же решила, что всегда, если понадобится, буду защищать ее своим телом. Не привыкшая к таким ситуациям, я воображала себе невесть что.

Наблюдавшие эту сцену прохожие были тоже обескуражены.

— Даже если я не успела представить охранника маме, как его мозги могли допустить, что женщина способна нанести мне вред? — пожаловалась я режиссеру.

Я поняла, что охранник собирался так меня оберегать и от моих подруг, и от моих зрителей, и даже от моей семьи. Намеревался охранять меня от жизни, которая мне очень нравилась. И даже отторгать от нее.

Впоследствии, если мне протягивали пишущие ручки, надеясь получить автограф, охранник с тупоумной тщательностью исследовал их, предполагая, как я догадывалась, что они могут быть хитроумным оружием, способным уколоть меня и отравить спрятанным в них ядом…

У великого итальянского поэта Данте (опять, следуя бабулиной традиции, прибегаю к литературе!) в его «Божественной Комедии» написано, что в круге девятом ада мучаются «предатели благодетелей», то есть те, которые на добро отвечают злом. Но оказалось, что и те, кто отвечают на добро благодарностью, не ведающей границ, тоже могут создать своим благодетелям сложности. Мама спасенного мальчика сообщила о моем «благодеянии» журналистам. И боже, что началось!

«Благодетельные поступки не надо выпячивать. И желательно совершать тихо, застенчиво», — советовала мне когда-то бабуля.

Мой поступок средства массовой информации массово растрезвонили, выставили чуть ли не на всю страну. Опередив в этом режиссера, который, как полагается, запечатлел с помощью камеры и то печальное событие, «заглянувшее» в нашу квартиру. К сожалению, прошлую…

— Ты представляешь, какая волна хлынет в результате к тебе за поддержкой? — спросил папа.

Я себе этого и не представляла.

К нашему новому дому притянулось, как к магниту, столько разнообразных просьб, что мама не переставала хвататься за голову, а папа ухватился за мысль, которая представилась ему разумной:

— Смешилка обязана что-то придумать, изобрести! Ее особый талант не знает безвыходных ситуаций.

Он впервые обозначил меня в «третьем лице». Все больше событий и случаев приходило ко мне впервые.

Итак, «выход из положения» семья возложила на мои особенности.

Домом мы теперь называли двухэтажную виллу. Сказать «нашу виллу» — не позволял язык: трудно было поверить, что это здание (целое здание!) принадлежит нам. А у продюсера и менеджера языки не поворачивались сказать, что мы «обитали» (этот глагол они употребляли в период атаковавших меня «уговоров»!) в обыкновенной квартире. Они и выбрали для нас особняк. «В счет гонораров за будущий телефильм и грядущий, в очередь за ним, сериал». Так было определено договором. Стало быть, они твердо готовили и сериал! Узнать, сколько в нем намечается серий, я не отважилась.

Мама предупредила:

— Не обольщайся! Всякое бывает… И не извещай сама об этом общественность. Чтобы не сглазить!

О том, что моя педагогичная мама верит в сглаз, я узнала впервые.

И режиссер не спешил:

— Прежде чем согласиться на сериал, я ознакомлюсь со сценарием, который за моей спиной уже заказали.

Больше всего обращенных ко мне просьб, а то и молений касались детей.

— Дети приносят столько волнений и опасений! Я не буду рожать детей! — начитавшись пришедших в мой адрес писем, предупредила я родителей.

— А кого ты будешь рожать? — поинтересовался папа.

— Свои фантазии, выдумки…

— Важно, от кого рожать!

Папа таким образом напомнил, что от него родилась я.

— Не ранова-а-то ли ты вступил с дочерью в эту дискуссию? — вмешалась мама.

— Из-за детей очень много непредвиденностей, метаний, — еще раз обосновала я свое заявление.

— Но и счастья от них тоже мно-о-го! — Мама в знак значительности фразы протянула гласную букву.

— От них много счастья? Ты имеешь в виду меня?

— Почему исключительно тебя? — одернула она меня, вернувшись к своей педагогичности.

«Ушинский ты наш! Песталоцци ты наш домашний!..» — сравнивал маму с великими педагогами папа. Себя он с ними не сравнивал.

Необходимо было оправдать папино доверие к моему «особому» дарованию и что-то изобрести.

«Телефильм, сериал… Не завалят ли меня гонорарами? — обеспокоилась я. — Стану ими делиться. У меня уже был опыт. И он мне понравился…»

Я углубилась в самые драматичные письма. И вдруг, как всегда внезапно, меня осенило! Фактически меня осенил режиссер, для которого озарять меня находками и поступками стало второй профессией. Сразу после того, как я помогла мальчику, он спросил:

— Тебе нравится весьма почитаемая мной киноактриса Одри Хепбёрн?

— Та, которая играет в давней-предавней картине «Римские каникулы»? И еще более покорила меня в роли Наташи Ростовой в фильме «Война и мир»? Бабуля, помню, сказала, что Лев Толстой был бы доволен.

— Трогательно, что ты это помнишь! — Режиссер прокатил по дивану два своих шара.

— Я смотрю эти картины каждый раз, когда они снова появляются на экранах. И непременно что-то новое в них нахожу.

— Я знал, что у тебя тонкий вкус.

Хваля человека, разбирающегося в искусстве, подчеркивают, что у него «тонкий вкус». Тогда, порицая неразбирающегося, надо говорить, что у него «толстый вкус». Но так ведь не говорят.

Я удивлялась, когда натыкалась на «языковые» странности. Удивляться меня научила бабуля.

— А ты не ведаешь, что в чем-то близка Одри Хепбёрн?

— Ну это слишком…

— Одри заботилась о детях в международном масштабе.

— А я помогла всего одному мальчику…

— Не помогла, а спасла его. И еще спасла его маму. Уточню: вернула к жизни двух человек! Все равно ты права: сравнивать тебя с Одри Хепбёрн нелегко. Но что-то общее есть. Ты всерьез задумала своими заработками делиться?

— Догадываюсь, что… всерьез.

— И мама с папой тебя поддержат?

— Они согласятся.

— Тогда замысел свой уточни. Помогай не вообще, а в экстренных случаях. Как было со спасенным мальчиком. На большее твоих гонораров не хватит. К тому же я не допущу, чтобы ты осталась без заработка за свой — ох какой трудный! — труд. Прости за тавтологию. — Что такое «тавтология» мне когда-то объяснила бабуля. Нет, она не покидала меня! — Сумей сделать так, — продолжал режиссер, — чтобы и другие, которые побогаче, чем ты, следовали твоему примеру.

— Но как это сделать?

— Уж ты-то сумеешь придумать. Я тебя знаю! И не называй свой дом ни коттеджем, ни виллой, а называй его так: «Отзывчивый дом Смешилки».

— Как же я сама?..

— Это я подскажу, что твой дом заслужил такое имя. Поначалу можешь проявить застенчивость и «отбрыкиваться». Но в меру. Чтобы мне вскоре удалось тебя убедить!

— Постараюсь…

— В письмах, которые ты читаешь и перечитываешь, матери сетуют на то, что обращались к «денежным мешкам», но никто на их просьбы пока не отозвался. А ты уже отозвалась. И будешь впредь отзываться: я тебя знаю! Но не в одиночку. А и других вдохновишь. Если же не захотят вдохновляться… придумай, как «денежные мешки» потрясти. Тут уж в советах ты не нуждаешься! Но помни, что сама ты на «денежный мешок» не тянешь. А тянешь на вместительную элегантную сумку. Не сумочку, конечно, а сумку. Однако не более того. Ну а ежели задуманный студией сериал согласятся посвятить твоему дому, я соглашусь снимать его без раздумий.

Не дожидаясь, когда нам предложат сценарий, я придумала его сама. Воспользовавшись и мыслями режиссера… Вот как это случилось.

Мама почему-то не переставала с беспокойством отмечать, что я слишком часто «догадываюсь», «подмечаю», «обращаю внимание». Ей представлялось, что в этом есть какой-то непредсказуемый риск. Но разве человек в силах себя переделать? Он способен лишь делать вид, что переменился. А я и вида не делала. Поскольку делай не делай, но обязательно поступком каким-нибудь обнаружишь, что «каким ты был, таким ты и остался».

Пишу об этом, так как — прости меня, мамочка! — подметила, что люди разных характеров, нравов в некоторых ситуациях — вот, например, на торжественных приемах, презентациях — ведут себя одинаково. Можно подумать, что все они счастливы, все безмерно благодарны судьбе, когда друг с другом встречаются. Даже если встретились первый раз в жизни.