Суд в Нюрнберге. Советский Cоюз и Международный военный трибунал

* * *

Вышинский и Трайнин долго шли рука об руку начиная с 1930-х годов. Теперь их дорогам предстояло разойтись. Когда в 1948 году Трайнин приехал в Париж, Сталин уже начал яростную антизападную кампанию – еще дальше отойдя от США и Западной Европы и целясь в так называемый «космополитизм» в Советском Союзе. Советским научным специалистам во всех областях приказали очистить свои дисциплины от всякого «буржуазного» влияния и прекратить низкопоклонство перед Западом[1455]. Трайнин застал начало кампании, и его речь на конгрессе МАЮД идеально вписывалась в партийную линию. Но этого было недостаточно, чтобы защититься. В январе 1949 года кампания против космополитов приняла определенно антиеврейский характер: Лозовского и других членов Еврейского антифашистского комитета, который так хорошо послужил Советскому Союзу во время войны, арестовали по сфабрикованным обвинениям в шпионаже и прочей антисоветской деятельности. Высокопоставленные советские евреи, особенно имевшие связи на Западе, как Трайнин, попали под нарастающее подозрение[1456].

Звезда Вышинского продолжала восходить – в марте 1949 года Сталин назначил его министром иностранных дел вместо Молотова, – а трайнинская быстро закатывалась. В том же месяце в Институте права прошло собрание, осудившее «безродных космополитов» среди советских юристов. Кампанию возглавил Коровин, только что ставший директором института. Открывая собрание, он раскритиковал советских юристов-международников за то, что они поддались на западную ложь: они не разглядели, что «англо-американские империалисты» рассчитывают подчинить людей во всем мире, организовав «мировое правительство» посредством ООН. Обвинения были запутанные, но смысл очевиден: советский эксперимент с правовым универсализмом закончился. Многие коллеги Трайнина по Институту права и Московскому государственному университету публично покаялись в своих «идеологических ошибках». Трайнин, к тому времени хорошо известный на Западе, продолжал публиковаться – но за ним стали пристальнее следить, и ему запретили выезжать за границу[1457].

Позже весной того же года, когда сталинская антикосмополитическая кампания продолжала набирать обороты, Корецкий вернулся в Лейк-Саксесс на первое заседание Комиссии ООН по международному праву. Эта комиссия из пятнадцати человек намеревалась кодифицировать Нюрнбергские принципы и более общий Кодекс преступлений против мира и безопасности человечества[1458]. Комиссия также рассматривала возможность организации международного уголовного суда. Перед отъездом из Москвы Корецкий подготовился к заседанию, проконсультировавшись с Никитченко, Рагинским, Коровиным и другими советскими юристами[1459]. Никитченко после Нюрнберга вернулся на свою должность в Верховном Суде СССР, но в тот момент находился под следствием по обвинению в нескольких преступлениях, включая приятельские отношения с «одной немецкой знакомой» во время процесса[1460]. Вышинский, уже пребывая в новой высокой должности министра иностранных дел, приказал Корецкому согласовывать с ним все главные решения во время заседания и решительно выступать против создания международного уголовного суда[1461].

В Лейк-Саксессе Корецкий старался следовать приказам Вышинского. Он без лишних слов отверг список возможных преступлений, представленный Секретариатом ООН для включения в Кодекс преступлений против мира и безопасности человечества, а взамен предложил, чтобы делегаты посовещались со своими правительствами для определения охвата предлагаемого проекта. Его предложение не прошло[1462]. Комиссия отобрала для будущей кодификации четырнадцать пунктов, включая разжигание гражданских беспорядков в другой стране и применение силы в нарушение международного права. Она также обсудила спорные вопросы экстрадиции и принудительной репатриации. Корецкий предложил составить другой список пунктов для кодификации, отражающий темы, которые он назвал более актуальными, в первую очередь борьбу против фашизма. Другие делегаты не поддержали его[1463].

Комиссия по международному праву обратилась 9 мая к Нюрнбергским принципам – и здесь Корецкий оказал существенное влияние на исход дискуссии. Когда некоторые делегаты предложили декларировать в документе приоритет международного права над национальным правом, он возразил, что это откроет путь к мировому правительству[1464]. Когда комиссия поставила вопрос, как соотносятся между собой Нюрнбергские принципы и Кодекс преступлений против мира и безопасности человечества, Корецкий настоял, чтобы эти два проекта рассматривались отдельно. Он заявил, что формулировка Нюрнбергских принципов относительно проста, а вот более общий международный уголовный кодекс – более спорный предмет и, если их объединить, все сильно затянется. Комиссия согласилась с этим предостережением и решила разрабатывать два отдельных документа, по крайней мере на первых порах. На следующем своем заседании в 1950 году она должна была закончить черновик Нюрнбергских принципов и обсудить возможность учреждения международного уголовного суда[1465].

Советские руководители больше не были заинтересованы в наведении мостов с Западом. Когда осенью 1949 года в Риме собрался третий конгресс МАЮД, Трайнина не было среди делегатов. Вместо него Сталин послал Руденко. Замена Трайнина на Руденко (который вернулся на свою должность прокурора Украинской ССР) означала поворотный пункт в отношениях СССР с международными институтами. Трайнин был обращенным к Западу лицом Советского Союза в контексте международных отношений; Руденко даже после Нюрнберга все еще ассоциировался за пределами СССР с историей показательных процессов в духе принципа «цель оправдывает средства». Коммунисты имели теперь решающее большинство голосов в МАЮД – Кассен ранее в этом году вышел из организации, и другие западные юристы последовали его примеру, – так что умение Трайнина найти общий язык с экспертами по международному праву из всех стран Европы больше не требовалось.

Международное право, как и сама Европа, раздробилось на социалистический и западный лагери. Руденко гремел с трибуны, осуждая недавнее создание Организации Североатлантического договора (НАТО) как нарушение международных соглашений, и эти речи находили восприимчивую аудиторию на конгрессе – но только на нем[1466]. Вскоре после этого совещания ООН лишила МАЮД статуса консультативного органа при Экономическом и Социальном Совете. МАЮД продолжал наращивать свое влияние в качестве организации – витрины Коммунистической партии.

Тем временем западноевропейские юристы и политики создавали другую организацию – Европейскую Ассамблею, со своей собственной хартией прав человека и собственным уголовным судом. Эта Ассамблея провела свое первое совещание в Париже в ноябре 1949 года, всего через несколько недель после конгресса МАЮД в Риме. Максуэлл-Файф возглавлял правовой комитет Ассамблеи и курировал составление Европейской конвенции о правах человека, которую сам он воспринимал как дополнение к ооновской Всеобщей декларации прав человека и бастион против коммунизма. Он выразил надежду, что конвенция «остановит наступление тоталитаризма» и послужит «путеводной звездой для народов по ту сторону железного занавеса»[1467].

А в Москве за пресловутым «железным занавесом» Коровин по-прежнему призывал к созданию «патриотической советской науки права»[1468]. Трайнин и другие пытались спасти себя, публикуя статьи о недостатках буржуазной юстиции[1469]. Но к тому времени во всей советской юриспруденции воцарились страх и неуверенность. Институт права спешно пытался интерпретировать труды Сталина, ища в них подсказки о его взглядах на юриспруденцию, но без особого успеха[1470]. Советские юристы-международники были особенно уязвимы из-за своих тесных связей с западными юристами. Поэтому Корецкому было чего бояться в июне 1950 года, когда он отправился в Женеву на вторую сессию Комиссии ООН по международному праву. В конце концов он блестяще сыграл на политическом поле, покинув обсуждение после того, как комиссия отклонила его требование заменить представителя Гоминьдана на делегата новой Китайской Народной Республики[1471].

Поэтому Комиссия по международному праву завершила разработку Нюрнбергских принципов в отсутствие Корецкого. Окончательная редакция была относительно прямолинейна и близка по тексту к Уставу МВТ. В ней утверждалось, что преступления против мира, военные преступления и преступления против человечности являются согласно международному праву наказуемыми преступлениями. Утверждалось также, что соучастие в любом из этих преступлений тоже наказуемо, и в этом принципы шли дальше, чем нюрнбергский приговор, который ограничил обвинение в соучастии преступлениями против мира. Нюрнбергские принципы утверждали, что главы государств несут уголовную ответственность, а исполнение приказов вышестоящих не снимает ее. Большинство этих положений близко следовали первоначальным доводам Трайнина в книге «Уголовная ответственность гитлеровцев». Идеи Трайнина о преступлениях против мира и соучастии продолжали влиять на дискуссию о международном праве, несмотря на то что сам Трайнин угодил в опалу в СССР.

Комиссия по международному праву в своей формулировке Нюрнбергских принципов решила по крайней мере в ближайшей перспективе последовать примеру Нюрнберга и оставить без дефиниции термин «агрессия». Но эта комиссия расширила понятие «преступлений против человечности» – которые определила как «преследование на основе политики, расы или религии», – специально чтобы включить в него действия, совершаемые правителями против их собственных народов[1472]. Тут она зашла гораздо дальше Устава МВТ и нюрнбергского приговора.

Дискуссии о правоприменении прошли в Комиссии по международному праву гораздо глаже в отсутствие Корецкого. Большинство делегатов высказывались в пользу создания международного уголовного суда. Но они понимали, что МВТ собрался только благодаря полной капитуляции стран Оси – и что в нынешней обстановке заставить страны согласиться на международный уголовный суд с обязывающей юрисдикцией будет как минимум непростой задачей. В конце концов комиссия заключила, что учредить такой суд было бы желательно, несмотря на значительные проблемы. Комиссия послала свои результаты и свою формулировку Нюрнбергских принципов в Шестой (правовой) комитет ООН, который утвердил их и передал в Генеральную Ассамблею. В декабре 1950 года Генеральная Ассамблея разослала их правительствам и задала принципиальный вопрос: оставить их в виде отдельного документа или включить в Кодекс преступлений против мира и безопасности человечества? Генеральная Ассамблея также решила создать еще один комитет, на этот раз для изучения вопроса о создании международного уголовного суда[1473].