На внутреннем фронте Гражданской войны. Сборник документов и воспоминаний

Луковица воспоминаний недавних лет. Воспоминания. 1917–1918 гг

Базарный Я.С.

Воронеж… В глухом переулке, в доме к саду, в квартире Данилькевича1 по условному стуку тихо и опасливо открылась дверь. В полумраке, в углу сидел Проша…2

Долго расспрашивали о Спиридоновой, Камкове, Трутовском3, Коховской4, делах организаций, международном положении, требуя деталей, тонкостей до мелочи.

«Ренегаты ушли из партии! Живительный процесс, очистительный происходит в партии. Партия очищается от наносных элементов и в ней остались лишь верные истинные революционеры, преданные, настоящие борцы. Пусть нас немного… Не в количестве дело, а в качестве.

Миф о Московском восстании, вымысел наших врагов – мы должны превратить в факт… Все равно нам боя не избежать».

Теснее грудились ряды комитетчиков.

Каждое новое слово Проши вселяло бодрость и готовность к борьбе.

Все было охвачено общим настроением. С умилением слушали каждое слово, ловилась интонация… И, казалось, нет той силы, которая могла бы сломить упорство. Как в заброшенном, обреченном отряде все ближе ютились друг к другу и все присутствующие были спаяны интимной близостью, любовью друг к другу, партии и революции.

Беседа продолжалась.

«Нужно связаться с Кеквидзе5, Сиверсом6, Сахаровым7, Рындиным8 и Авиловым…

Нужно увязать свою работу с ними, крепче увязаться с крестьянством… Прифронтовье будет нашим… Украйна за нами… А там – рукой подать и власть…

Мы это должны сделать не для себя, не для партии. Для рабочих и трудового крестьянина живет и развивается наша революция…

Революция убивается в Москве. Нужно сказать народу, кого ему бить…

Нужно начинать налаживать эту связь…». Внимательно слушали и, молча, понимали.

Могучий агитатор Проша… В круглых кавказских глазах смеющийся огонь сбегает со струйками дыма по трубке. Была глубокая ночь, в которую мы уезжали к Сиверсу и Кеквидзе.

На солнце веселыми искрами блестит крест на Митрофании9. Протяжным заунывным басом гудят колокола… Работа кипит. Нет тоски.

Украйна предмет вожделений всех партий – горела в пожаре восстаний… Страшна сила земли…

В Воронеже на Грузовой10 притаилось Бюро ЦК украинских левых с-р11, центр прифронтового руководства повстанчеством… Пытались установить боетанку12 на Набережной…

Организовали паспортное бюро, граверную мастерскую, переправы на Украйну… Увязались с Сахаровым13, Рындиным, Авиловым, Сиверсом, Кеквидзе…

Началась перекочевка революционных сил на Украйну и оружия. За кордонами гудела артиллерия. Мускулы кипели жаждой борьбы с врагами. Земля глухо дрожала. Грозная мужицкая сила наступала все ближе и ближе.

Шли дни и месяцы… На Украйне был гетман….

Украйна горела в огне восстаний. Карательные экспедиции знобили села и города.

Работа кипела… Без колебаний шли одна за другой группы революционеров через Воронеж-Курск с ясными лицами и простой задачей – побороть в рядах восставших и гетмана и Петлюровщину-Раду, пусть пожертвовав жизнью.

Все было готово… Не задерживались паспорта… делали. Воронеж – центр в решительный момент, чтобы к назначенному времени быть в рядах всеобщего восстания, почти все члены Всеукраинского Повстанкома14 решили покинуть мирно спящий Воронеж для кипучей работы за кордоном на Украйне… Нас осталось трое для «пропуска»… Последняя группа в 5 человек высадилась в Палатовке. Кончились [дни] конспиративных замкнутых бесед, сговоров. Нужна работа в гуще, в огне…

Все устроено. Вопрос решен. Кончились советы, томительное ожидание. Но за ними следили… Кто? Откуда? В Москве иль в Воронеже?.. А, может быть, то горшее, что «народная молва» приписывала этому факту.

В Палатовку приехали днем.

К вечеру нашли явку… «Веревочка» перехода была определена, согласована, налажена. До вечера томились без выхода… С рассветом на Украйне.

Часть ушла гулять… Один лишь остался на тяге… Долго бродили. Луна пьяная от чудного вечера бродила по небу, как и они от предвкушения сладости подвига…

Сидели на обрыве, не думая об опасности, горя лишь мечтой о борьбе, победе. Шли домой, на квартиру.

Мина Капелюш вошла во двор первая. Другие задержались на улице. Стучала в дверь… Света в окнах не был. Жуть молчания…

Закралось подозрение. От ворот подошли несколько человек… С ними один из группы…

– Не беспокойтесь Мина… Товарищи хотят наши документы проверить…

Отворили дверь… Втиснулись. Зажгли списку, обнаружив полнейший беспорядок, словно после разгрома. Зажги свечу

– Ваши документы.

Вошедших было 4, один остался у дверей. Старший для вида рассматривал внимательно документы, бумаги…

– Они! Они!

И сразу наставили наганы.

Мина остолбенела от непонимания того, что собираются сделать эти страшные люди, вооруженные с ног до головы, с зверскими, наглыми ненависти глазами.

Спросила просто, глядя в их свирепые глаза.

– Кто вы и чего хотите?

Молча обменялись они взглядами.

Старший подошел к ней вплотную с враждебно-ехидным вопросом:

– Жидовка?

– Да. А вы? – вздрогнув от вопроса, спросила Мина.

В их глазах она увидела свою смерть.

Раздался выстрел в упор. Мина пыталась подняться, он наклонился и выстрелил еще раз.

Другие набросились на 3-х мужчин.

Евгений задул свечу… В темноте пули в упор сразили 2-х наповал.

Евгений покачнулся, и пуля пробила шею, он свалился как бы замертво…

Дело было сделано… Они «смылись» из комнаты… Но они могли стеречь у двора одного не пришедшего.

Евгения эта мысль погнала из избы во двор… Дать знать. Поднять на ноги… Тревога… 3-е убитых…

Убийц не нашли… Говорили, что Красновские офицеры – контр-разведка, гайдамаки и даже ЧК.

В Палатовке могила (карточка)

Одной бессмысленной могилой стало больше. Ушли живые, кипучие натуры, жившие для борьбы «за великое дело любви»15.

На смену им шли через Воронеж новые, шли за строем стой.

ГАОПИВО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 872. Л. 69–72, 85–88. – Машинопись.

Публикация подготовлена М.Е. Разиньковым (Воронеж)