Карточный домик

После родов Джинни стала ещё больше внешне напоминать Гарри его мать, но теперь это почему-то пугало. Необоснованная паника накатывала на него волнами и отступала только на работе. Там, где всё было под его личным контролем. Он одновременно боялся сразу нескольких взаимоисключающих вещей. Боялся стать хреновым отцом и боялся не уберечь Джинни с ребёнком. Как когда-то не уберёг жену Джеймс Поттер. Он понимал, что большинство его опасений надуманны, и ждал, что всё пройдёт само собой, но этого не происходило. Пока он справлялся с еженедельными приступами паники, Джинни пыталась справиться с младенцем. Джеймс постоянно вредничал, не давая им спать по ночам. Отчего ночные дежурства казались Гарри всё более привлекательными. Джинни не хватало времени держать дом в порядке даже при помощи магии, и она постоянно срывала злость на муже, но при этом запрещала ему помогать. Прошли годы, прежде чем Гарри понял, что дело было в воспитании Молли.

В семье Уизли было принято, что мать выполняет практически всю работу по дому, и помогать ей в этом могла только Джинни, ведь она девочка. Сыновьям поручали лишь «мужскую» работу, вроде истребления гномов и наружных работ в саду или гараже. Основной же задачей Артура была служба в Министерстве. Он считался добытчиком и домой приходил отдыхать. И Рон, и Джинни выросли с таким же видением модели семейного поведения, чем вызывали непонимание у Гарри с Гермионой.

Ни сада, ни гаража на Гриммо не было. А потому, приходя вечером с работы, Гарри лишь раздражал уставшую и обозлённую за день жену. А ночью они по очереди просыпались каждые два часа, чтобы укачать плачущего Джеймса.

Едва ребёнок подрос, а Джинни вновь стала подпускать к себе мужа в постели, оказалось, что «они снова беременны». Единственной, кто был искренне этому рад, оставалась Молли. Если до этого она зачастила на Гриммо с затяжными визитами, то после рождения Лили и вовсе оставалась гостить месяцами. Ни первый, ни второй ребёнок не были запланированными. И, несмотря на то, что детей Гарри безумно любил, он всё чаще признавал, что они были не совсем готовы стать родителями так рано. Джинни же только фыркала на нежелание Гермионы заводить от Рона детей и на её аргументы в пользу планирования каждого жизненного шага.

Месяц за месяцем Гарри всё меньше видел в Джинни сходство с Лили Поттер и всё больше замечал в ней черты Молли Уизли. Да и сама Молли постоянно мелькала в поле его зрения. Он правда был благодарен тёще за помощь, но искренне не понимал, почему женщина не хотела оставить их в покое, чтобы они сами научились справляться с собственными детьми. Но, в отличие от Флёр, Джинни не видела того, что её мать рушит их брак своим назойливым присутствием. Со временем Гарри перестал бороться и просто стал всё реже возвращаться домой.

Тот год, что он провёл вдали от семьи, позволил ему сосредоточиться на работе и занять-таки должность главы Аврората. Добившись вершины карьерной лестницы, он вернулся на Гриммо налаживать отношения с женой. С детства Гарри так сильно мечтал о семье, не понимая, что счастье и благополучие — это тяжкий труд. И только когда осознал это в полной мере, он решился работать над собственным браком.

Первое время всё шло хорошо. Джинни, казалось, сделала выводы и отказалась от постоянного присутствия матери в их доме. Много времени ушло на то, чтобы она научилась принимать помощь не только от Кикимера, но и от мужа. Они даже решились на третьего ребёнка, наконец, запланированного.

Но всё чаще с годами Гарри казалось, что они с Джинни заложники собственного брака. Темы их разговоров сводились к обсуждению детских испражнений и выпавших зубов. Он больше не видел в жене той талантливой волшебницы и спортсменки, которую когда-то позвал замуж. Она всё сильнее скрывалась под личиной матери и хозяйки. Джинни с интересом слушала о том, как прошёл его день, но не вникала в его рассказы. Она не понимала, о чем он говорит, да и не особо старалась понять. С годами Гарри просто стал отвечать ей, что на работе всё хорошо. В конце концов, жены ведь не обязаны знать всех тонкостей работы их супругов?

Когда он впервые убил волшебника, Гарри не захотел идти домой. Он не хотел делать вид, что всё в порядке, потому что ничего не было в порядке. И Гермиона тогда осталась с ним.

Несмотря на выпитый алкоголь, он заметил, как она подавлена тем, что Малфой влиял на исход дела, даже не посоветовавшись с ней. Гарри не верил в её счастливый брак с бывшим слизеринцем. Ему хотелось докопаться до сути и спросить, что его подруга нашла в Малфое, но он был не в состоянии. В тот момент ему почему-то вспомнились их поиски крестражей. Жизнь в палатке и ночи, когда он притворялся спящим, слушая, как Рон тихо постанывает на Гермионе сверху. Гарри было стыдно, но каждый такой раз он ощущал вставший член у себя между ног. А потом, когда Рон бросил их, ему стоило огромных усилий, чтобы дружеские объятия не переросли в нечто большее.

В то утро он не смог сдержать себя в очередной раз. Такая тёплая, такая заботливая и чуткая, такая умная Гермиона (теперь уже Малфой) обнимала его и поддерживала, допивая их початую на двоих бутылку огневиски. Стараясь не думать о том, что он делает, Гарри поцеловал шею лучшей своей подруги. А она не оттолкнула его.

* * *

Гермиона стояла у окна, наблюдая за единственным значимым мужчиной в своей жизни. И за его щенком.

Есть что-то неуловимо странное и… милое в том, что взрослый человек — мужчина в дорогом пальто — приседает на корточки, чтобы поправить своему питомцу ошейник.

Тем вечером, после их ссоры, Драко не пришёл ночевать в спальню, впервые оставшись в гостевой комнате. Гермиона была ему благодарна за краткую передышку. Ей нужно было всё обдумать и собраться с мыслями. Чтобы сообщить ему новость о том, что возможно она не бесплодна, как они считали последние семнадцать лет. Впервые за долгие годы ей действительно было страшно. Впервые в её жизни появилось что-то, о чём Драко не знал, и она не спешила ему рассказать. Эта тайна от человека, с которым она привыкла делиться абсолютно всем, невероятно тяготила Гермиону, но впервые она не могла предугадать реакцию своего мужа. И это пугало её ещё сильней.

В очередной раз взглянув на светлую макушку своего супруга, гуляющего с собакой во дворе Малфой-Мэнора, Гермиона улыбнулась, призывая заклинанием тёплое пальто.

— Так как ты назвал своего щенка, Драко?

Не оборачиваясь, он улыбнулся звуку её голоса. Как же он обожал, когда она делала первый шаг навстречу. При этом он не считал себя победителем, а её проигравшей. Он просто убеждался, что ей не наплевать на него.

— Нашего щенка, Гермиона. Нашего.