Яд

Спайк любит представлять, как вонзает клыки в толстую шею изрядно ожиревшего за последние два года дружка Баффи, как по капле вместе с кровью вытягивает из него жизнь и наслаждается криками ужаса и боли, постепенно переходящими в предсмертные хрипы. Благо, мечтам проклятый чип не помеха. Ничто не вправе лишать возможности мечтать, это было б слишком даже по отношению к нему.

Пока он представляет тускнеющие глаза Харриса, истребительница протягивает руку и берёт кулон.

— Спасибо, — говорит она и впервые за долгое время улыбается Спайку — неуверенно, но искренне.

И Спайк знает, что Баффи благодарит его не только за подарок.

— Какого хрена?! — кулак Баффи впечатывается в стену буквально в дюйме от лица Спайка. — Зачем ты потащил Дон на этот дурацкий концерт, ещё и позволил напиться?! Я ведь сказала «нет».

— Напиться? Это была одна банка пива, которую мы взяли на двоих. Дон вообще сделала только несколько глотков, — возмущённо отвечает Спайк и еле уворачивается от следующего удара.

Нужно добраться до двери. Если они начнут здесь сражаться, то всё разнесут в щепки. Нет уж, пусть истребительница вымещает свою ярость на холодном мраморе, кустах и деревьях, а не на его новенькой кровати.

Спайк перехватывает кулак, метящий ему в солнечное сплетение, затем резким движением отталкивает от себя Баффи и в два шага оказывается у выхода.

— Не смей от меня убегать! — кричит она вдогонку и сразу устремляется за ним.

То ли прохладный ночной воздух успокаивает истребительницу, то ли она боится, что их кто-нибудь услышит, однако когда они оба оказываются на улице, она уже не пытается превратить Спайка в отбивную, лишь встаёт напротив него и тяжело дышит.

— Эта была месть мне, да? Ты просто обиделся, что я согласилась поужинать с Ларри? — выплёвывает Баффи ему в лицо.

При упоминании имени нового коллеги Харриса у Спайка сводит скулы, теперь уже ему хочется почесать кулаки о какой-нибудь тупой предмет. Желательно о гнусную рожу того самого Ларри. Или о физиономию Харриса. Вот же сводник херов! И почему он вечно лезет, куда не просят, и пытается устроить личную жизнь бедняжки Баффи, ни на миг не допуская варианта, что она устроена и без его непрошенной помощи?! Вот даже без конкретики, как именно устроена… Когда Спайк узнал про свидание, он как никогда прежде был близок к убийству Баффиного дружка. Обоих дружков.

— Мир не крутится вокруг тебя, истребительница, — небрежно бросает он, постаравшись напустить на себя как можно более надменный вид. — Ты помнишь, какой сама была в возрасте Дон? Взрослые запрещают всё интересное, постоянно нудят про учёбу, стараются контролировать каждый твой шаг и не дают нормально оттянуться даже в выходные. Ты и твоя группа поддержки вечно заняты работой или борьбой с очередным монстром. А Дон теперь, чтобы быть удобной лично тебе, должна до совершеннолетия торчать в своей комнате и прилежно зубрить уроки, отвлекаясь только на сон, еду и занятия в школе? В крайнем случае ещё на вылазки в ближайший супермаркет за чипсами, и желательно под присмотром Уиллоу или её подружки. Ты забыла, как сама сбегала от мамочки в «Бронзу» потусоваться с друзьями? Кстати, у Дон вообще есть друзья? Есть хоть кто-то, с кем она может поделиться проблемами, тот, кто не отмахнётся от неё и не скажет «сейчас некогда, давай потом»?

Баффи дёргается, словно от удара, резко вскидывает голову, моргает и смотрит на Спайка так, будто впервые видит. Её глаза блестят от влаги, но слёз в них нет.

— А ты у нас, значит, сегодня выступаешь в роли самаритянина? С каких пор тебя волнуют чувства моей сестры? С каких пор тебя волнуют хоть чьи-то чувства? Только не заливай опять про то, как ты меня любишь. Это не любовь… это… — истребительница поднимает руку и тут же бессильно опускает, не сумев подобрать подходящих слов.

Её неверие уязвляет глубже, чем он хочет думать, застревает где-то в груди, давит на рёбра. Баффи больше ничего не говорит, и молчание между ними затягивается так надолго, что Спайку начинает казаться, будто невидимая черта на траве, по разные стороны которой они сейчас стоят, постепенно превращается в зримый провал, гипнотизирующий безупречной непроницаемой чернотой. Тьма, о которой столько раз говорила она — навеки разделяющая их тьма.

…Тьма, о которой столько раз говорил он — соединяющая их, как река соединяет два берега.

— Баффи, — произносит он, наконец, максимально умиротворённым тоном, — если тебе нужно засвидетельствовать, что ты хорошая, заботливая сестра, ты это делаешь в каком-то неподходящем месте. Я тут не вижу никого из твоих друзей и родни. А передо мной разыгрывать эти сцены нет смысла, я и так знаю. Но ты права, считая, что мне плевать. В моём отношении к тебе ничего не изменилось бы, веди ты себя как девяносто процентов старших сестёр — испытывающих и демонстрирующих к младшим исключительно раздражение.

Баффи явно ждала другого ответа, глядит теперь недоверчиво и не сразу находит, что сказать. Однако отступать перед трудностями она не привыкла:

— Тогда тем более отстать от Дон. Не обещай ей ничего и не води по всяким злачным местам. Ты дурно на неё влияешь.

— Примерно как на тебя или даже хуже? — это сорвалось с языка слишком быстро, и, проклятье, он не готов был жалеть об этом, — эй, эй! Давай проясним сначала один вопрос — сколько лет твоей сестрёнке?

Ещё несколько подобных реплик и Баффи скорее всего вновь полезет на него с кулаками. Ноздри у неё раздуваются как у быка, несущегося на тореадора, губы плотно сжаты.

— Чего ты на самом деле пытаешься добиться, Спайк? — цедит она сквозь зубы.

— Тебе программу максимум или программу минимум? — Да ладно, напугала! к тому, что она, возможно, сейчас начнёт проверять его телом добросовестность работы кладбищенских скульпторов, он был готов с того момента, когда они вышли наружу. Ключевое слово — ВОЗМОЖНО. Точно так же он знает — скандалы на свежем воздухе даются Баффи куда хуже. Словно сам боженька с небес сейчас смотрит, достаточно ли она хорошая девочка. — Сейчас я хочу, чтоб ты поняла — ты ничего не добьёшься. Не потому, что я гнусный гад, отродье тьмы и всё такое, хотя поэтому тоже. А потому, что ты споришь с самой природой. Девчонка взрослеет, и то, что в её поведении тебя не устраивает — нормальный этап взросления. Серьёзно, дорогая, ты хочешь, чтоб она начала ходить по концертам и барам в тридцать? В тридцать это заканчивают! Или тебе достаточно того, чтоб она не делала этого со МНОЙ? Чем же я так уникален, ума не приложу? Может, тем, что пока я рядом, она может не бояться карманников и перепивших байкеров? Именно это так ужасает тебя, Баффи? Или то, что она не видит во мне монстра?

В глазах Баффи зажигается какой-то странный чёрный огонёк, словно бы они внезапно отразили ту несуществующую полоску тьмы на траве, и она делает шаг навстречу Спайку.

— Хочешь узнать, чего я на самом деле боюсь? Я боюсь, что Дон однажды влипнет так же, как влипла я. Боюсь, что каждое утро она будет просыпаться с тихой ненавистью к себе, потому что ей страшно рассказать правду друзьям. Например, горькую правду о том, как ей было хорошо на небесах, пока эти самые друзья не вырвали её из рая и не вернули обратно на землю. Но им нельзя этого знать… нельзя знать, что на самом деле не спасли от вечных мук, не воскресили чудесным образом, а утащили в самый настоящий ад. Люди, которые любят меня, своими собственными руками сотворили со мной, наверное, самое ужасное, что можно сотворить с человеком. Смешно, да? Не враги, не вампиры, не демоны отнимают у меня желание жить… Донни не должна узнать, каково это — внезапно стать чужой для тех, кто был рядом с тобой много лет, ненавидеть мир, в котором возможно случайно причинить такую боль самым близким, мир, который, как оказалось, и после смерти нельзя покинуть. И я хочу держать её подальше от всего этого: от своей жизни, от магии, от вампиров, в том числе и от тебя, так как ты являешься частью окружающего меня безумия. Не надо ей становиться мной. Не надо видеть столько тьмы и холода.

Он поднимает руку — скользнуть пальцами по щеке, или отвести прядь, не важно, совершенно не важно, потому что ни того, ни другого он не делает, но она видит этот жест — этого достаточно.

— Я знаю, Баффи, знаю. Думаю, ты даже понимаешь, что я это знаю. Ты понимаешь многое, даже если не хочешь признаваться самой себе. Понимаешь и то, что у каждого найдётся своя причина для ненависти к себе, свой список страшных ошибок для перелистывания перед сном, своя боль. СВОЯ. Она у Дон в любом случае будет своя, не такая, как у тебя. Кто-то её разочарует, кто-то обманет — мы не можем этого предотвратить, мы можем только сделать всё, чтоб это были не ты и не я. Но ты не сможешь оградить её от своей жизни насовсем, потому что она твоя сестра, потому что ты ей не безразлична. Ты хочешь, чтоб я ничего ей не обещал — ну так вот, я не обещал ей жениться на ней, даже переспать, правда, ни о том, ни о другом она меня и не просила, думаю, я просто герой не её романа, и даже не обещал, что всё непременно будет хорошо и закончится хэппи-эндом. Я обещал ей достать билеты на концерт, составить компанию и починить оторвавшиеся заклёпки на косухе. И ещё кое-что, чего я тебе не скажу, потому что именно это я ей обещал — не говорить. Потому что ей очень дорого спокойствие её сестрёнки, впадающей в псевдоматеринский раж из-за порезанного пальчика. Нет, ничего серьёзного, уровень порезанного пальчика. Но не скажу, потому что обещал. И говорю это сейчас с единственной целью — чтоб ты поняла кое-что… ну, что твоя сестрёнка научилась скрывать и даже врать — не самое страшное, серьёзно. Ты скрываешь от неё куда больше, верно? А ещё — что когда близкие нуждаются в тебе, это не всегда «Баффи, во что бы то ни стало будь с нами, мы нуждаемся в тебе — поэтому даже умереть ты не имеешь права», иногда они отстраняются не потому, что в упор не видят, как тебе тяжело, а чтоб дать тебе немного свободы, иногда они лезут во тьму, которую ты практически экспроприировала в своё личное распоряжение, не из праздного любопытства, а чтоб лучше понимать тебя…

Истребительница неожиданно закрывает лицо руками, всё её тело сотрясает мелкая дрожь. Неужели плачет? В первую секунду Спайк в буквальном смысле столбенеет от удивления — чтобы Баффи вот так запросто дала волю эмоциям при нём? Да не может такого быть. Во вторую секунду его охватывает чувство, близкое к смятению. Утешать плачущих девиц, тем более истребительниц, за свою не очень долгую по вампирским меркам жизнь он не научился. Вот доводить до слёз, конечно, случалось.

Однако почти сразу Баффи отнимает ладони от лица и перемещает их Спайку на плечи. И тогда он видит, что она смеётся, беззвучно, тепло.

— Как так получилось? — сквозь смех спрашивает она. — Почему ты единственный можешь подобрать правильные слова? Почему я иду к тебе, когда мне по-настоящему хреново? Почему Уиллоу или Ксандер не могут… — она опускает голову и утыкается лбом Спайку в грудь. — Почему мне сейчас так легко и спокойно, хотя по-хорошему я должна чувствовать только отвращение, вину и желать вонзить кол тебе в сердце… Ты безжалостно убивал людей, ты пытал, издевался, мучил невинных, у тебя даже нет души, но я, истребительница, стою здесь и обнимаю тебя как друга, как того, кто действительно может понять и принять меня, и как любовника, которого хочу прямо на кладбище…