До звезды и направо

— И это все? Розы вкусно пахнут и выглядят получше, чем одуванчик, к тому же, насколько я знаю, некоторые варят из роз варенье, а у моей мамы всегда на туалетном столике розовая вода.

Гермиона приготовилась было, как в школе, прочитать лекцию о том, что это так не работает. Не получится писать о розе, если ты услышал историю про Одуванчик. Но Малфою это, видимо, было не нужно. Розы или одуванчики… какая разница? Пустые разговоры, от которых она испытывала странный дискомфорт, или одно действие.

Она не хотела сдаваться так просто, ведь Рона она постоянно затыкала. Но Малфой это не Рон. Возможно, Малфой знает какой-то секрет, как сделать так, чтобы с ним рядом ее потребность доказывать свою правоту пропадала.

— Одуванчик умеет летать, — проговорила она, прежде чем его губы накрыли ее.

Одуванчик порхает

Так одуванчик узнал, что значит «появиться на свет». Свет был теплым и мягким. Свет был всюду. Даже больше — весь мир был сплошным белым светом. Вскоре в этом сплошном свете стали появляться зеленые, голубые и серые пятна. Это роща, это город, а это карниз, на котором я родился, — появлялось в головке одуванчика. Откуда пришло это знание, он не понимал, да он и не задавался таким вопросом. Он просто знал, что есть мир, есть он, и в этом мире он абсолютно счастлив.

Одуванчик потянулся.

Теперь он мог видеть, что под карнизом находится залитый солнцем балкон, а на балконе в изящном ящике сидели прекрасные создания с круглыми пушистыми листьями, на которых блестели серебристые капельки росы. Чуть прикрыв глаза, цветы подставляли солнцу кокетливые лиловые головки.

— О, красавицы! — воскликнул одуванчик.

Головки повернулись к нему, и на прелестных мордашках появилась гримаса отвращения.

— Боже, что это? — сказал один из лиловых цветков, сидевших чуть выше других.

— Это одуванчик.

— Я знаю, что это! — ответила сиреневая головка. — Но как он забрался на карниз?

— Одуванчики должны расти на земле, — сказал третий цветок.

— Одуванчик — это сорняк, — добавил четвертый.

Одуванчик весь скукожился и притих. Он вдруг понял, что отвращение на лицах фиалок — а это были они — появилось из-за него.

Неужели я, правда, так ужасен?

— Ты видела эту круглую рыжую голову? — смеялись фиалки внизу. — А эти острые гладкие листья? А как он отвратительно пахнет… Я видела, как однажды одуванчик понюхал щенок, а потом кашлял всю ночь…

Он был самым безобразным созданием на свете — это знали все.

Одуванчик поднял и сжал лепестки, чтобы никто не мог его увидеть, — ведь он был самым отталкивающим созданием на земле. Он просидел так целый день и лишь под вечер, приоткрыв лепестки, увидел что воздух уже синеет. Весеннее утро превратилось в ночь. Фиалки уже уснули. А одуванчик, поняв, что пропустил целый радостный день, вздохнул и снова закрыл лепестки.

Проснулся он оттого, что что-то легкое и горячее, как солнце, гладило его по головке. Сначала одуванчик решил, что его касалась своим нежно голубым лепестком одна из фиалок. Но тут существо взлетело.

— Кто ты?

— Бабочка.

И одуванчик увидел на ее голубых крыльях желтые, как маленькие солнца, пятна.

— Как ты прекрасна! — воскликнул одуванчик чуть слышно, скорее самому себе. Он и боялся услышать в ответ слова презрения, и не мог сдержать восторг.

Бабочка прильнула к нему. Вонзила в цветок тоненький хоботок и пила, пила нектар.

Бабочка прикоснулась к каждому источающему сладкий нектар лепестку.

Она прилетала к нему каждый день, а снизу на него смотрели вытянувшиеся сиреневые головки фиалок. В такие моменты, осознавая свое превосходство над соседками, одуванчик чувствовал, что в его любви с бабочкой появляется что-то корыстное.

Если она улетит, то кем стану я?

Словно в ответ на его страхи, одним серым прохладным утром одуванчик почувствовал, что нектара в нем стало меньше.

Накрапывал дождь.

— В тебе стало меньше нектара, — сказала бабочка в тот день.

— Что это значит? — спросил одуванчик, хотя и сам всё прекрасно понимал.

— Это значит, что я полечу искать нектар на других цветах.

— На других цветах! — воскликнул он, и, наконец, сказал то, о чем думал все эти дни: — А как же я?

Бабочка порхала над ним, и солнца, нарисованные на ее крыльях, сияли в тот пасмурный день. Бабочка в последний раз прикоснулась к нему дрожащими крылышками. Поднялась в воздух, замерла, вздрогнула — и полетела. Одуванчик смотрел, как исчезает вдали сияющее пятно, и казалось ему, что то растворяется его сердце. Бабочка, действительно, полетела к другим цветам. Казалось, весь сок одуванчика стал наполнен горечью. И если бы его довелось попробовать кому-нибудь, то его язык разъело бы желчью.

— Бабочки всегда так делают, — сказал голос, который звучал буквально отовсюду.

— Как?

— Они летают с цветка на цветок и ни к кому не привязываются. Их любовь ничего не стоит.

— А ты откуда знаешь?

— Я знаю их сотни тысяч лет.

И тогда одуванчик понял, что с ним говорило Солнце.

— А что же делать мне? Фиалки надо мной смеются.

— Они судят тебя только по твоему внешнему виду.

— А бабочка?

— Есть еще пчелы. Они сделают из твоего нектара сладкий мед. Мед заберут люди и будут им питаться.

Одуванчик не знал, что такое пчелы и мед, да и люди, которых он каждый день видел под карнизом, не вызывали особой симпатии. Ему только хотелось знать, что случится с ним, когда нектара в нем не станет.

— Скоро в тебе не станет нектара, — сказало Солнце в ответ на его мысли, — но это не значит, что ты исчезнешь.

— А что со мной будет?

Солнце улыбнулось и снова ушло за тучи.

Лето продолжалось. Пчелы прилетали собирать нектар с его лепестков. Они прилетали каждый день, и теперь одуванчик знал, что он полон, нужен и прекрасен. Он знал, что был самым ярким, самым сильным, самым полным сладкого сока цветком. Он был счастлив отдавать и быть нужным.

К концу июля одуванчику стали сниться сны, что он летит. Во сне он был так высоко, что видел то, что не могли видеть другие. А еще он мог находиться в нескольких местах одновременно. Но открыв глаза, понимал, что, как всегда, пригвожден к карнизу.

Кое-что изменилось — он стал выше. Теперь он мог видеть то, что не видел раньше. Оказалось, что за городом и рощей — там, где исчезла бабочка, — раскинулось море.

Но больше ничего не менялось. Он не мог полететь.

В начале августа похолодало. Другие цветы раскрывались внизу на земле. Важные гладиолусы и мохнатые астры радостно встречали мир. Их мир был спокойным, прохладным и неспешным, совсем не таким, каким был, когда одуванчик появился на свет. Но это не тяготило. Так надо.

Проснувшись однажды холодным ветреным утром, одуванчик почувствовал, что стал другим. Дождь шел сплошной стеной — и в мутном отражении одуванчик увидел, что на его голове появился седой хохолок.

Дождь прекратился, Солнце снова заливало все вокруг заметно похолодевшими лучами, но ветер продолжал качать деревья на улице, и фиалки на балконе, и его самого. Одуванчик раскрыл головку, как делал это прежде, встречая Солнце и новый день. В нем совсем не было нектара: лепестки были жестки и сухи. Серебристым облаком парили они над головой, и казалось — одно движение воздуха — и разлетятся.

Ветер яростно хлестал — и вдруг обрушился со всей силы на карниз. Но одуванчик не сопротивлялся.

Солнце сияло и грело лучами. Одуванчик летел над лесом и рекою. Его было много, и все его части путешествовали. Вокруг был огромный мир, который им не терпелось узнать. Так прошел этот день, который для них был целой жизнью. А к вечеру они упали где-то над лесом, чтобы снова раскрыться весной и встретить мир, который каждый год ждет их после долгой зимы.