Котел, полный солнечного света

Кто-то случайно толкнул ее локтем, и Пенни испуганно охнула. Однако стоило ей вновь встретиться глазами с молодым человеком, тот снова стал похожим на сошедшего с обложки журнала манекенщика. Только вот девушку это почему-то безумно огорчило.

Симпатяга, тем временем, явно истолковал ее взгляд как приглашение. Его улыбка стала шире и, сказав что-то друзьям, он отошел от них и направился прямо к Пенни, явно намереваясь познакомиться. Хэйвуд вдруг стало жарко.

— Он идет сюда. — хихикнула Беатрис. И тут же ойкнула, потому что Пенелопа схватила ее за руку и потащила прочь. — Эй, ты чего?

Пенни не ответила, сосредоточившись только на том, чтобы поскорее скрыться в толпе, улизнуть от растерянного молодого магла. Девушка почти перешла на бег, слабо понимает зачем это делает, и почему по ее щекам ручьями текут горькие слезы.

* * *

— Беллатрикс?

Пожирательница тяжело заморгала и открыла глаза. На Северуса взирала уставшая, изнеможённая женщина. Словно и не было десятков дорогостоящих восстанавливающих процедур, ухищрений лучших магических косметологов и лекарей — мадам Лестрейндж, казалось, будто вчера покинула Азкабан: такая же измученная, с глубоко запавшими глазами, ярко-выраженными ранними морщинами и поблекшими волосами, что и в свой самый первый день на свободе.

Она лежала на гигантской, богато убранной кровати, накрытая плотным бархатным покрывалом цвета молодого вина.

Северус протянул колдунье кубок.

— Это последняя порция.

Беллатрикс поморщилась, принимая из рук зельевара напиток. Глоток, второй. Опустевший кубок был возвращен Северусу, и Лестрейндж вновь опустилась на подушки. Даже на расстоянии вытянутой руки, Снейп ощущал как от нее пышет жаром: лихорадка потряхивала костлявые плечи, терзала внутренности огнем.

— И что дальше? — ее хриплый голос был почти потусторонне тихим.

— Надеяться, что настойка окажется сильней проклятья, но слабее твоего собственного организма.

В ответ ведьма лишь смежила тяжелые веки, медленно, как в дурмане. Северус поднялся на ноги. Он не стремился задерживаться в главной опочивальне мэнора дольше, чем это было необходимо. Он и пришел-то сюда сам, а не отправил с зельем Милки лишь для того, чтобы лично сообщить Лестрейндж — курс приема подошел к концу. Зельевар выполнил обещание и больше не был ничего ей должен. Его обет исполнен.

Снейп был на полпути к выходу, когда услышал осипший грудной шепот:

— Спасибо, Северус.

Он замер у порога, словно собираясь ответить, но в последний момент передумал. Его ладонь уже тянулась к позолоченной ручке, когда привычное жжение Метки вдруг многократно усилилось. Зельевар распахнул дверь и поспешно шагнул в сторону, приветствуя полупоклоном того, кто за ней оказался. Темный Лорд перешагнул порог стремительно, словно подхваченный порывом черного вихря, на ходу расстегивая припорошенный снегом плотный дорожный плащ.

Прошло несколько месяцев с тех пор, как Беллатрикс осознала, что шила в мешке было не утаить. Ее тело менялось, а врать господину о причинах своего состояния женщина не могла. Поэтому, поняв, что Живительная настойка действительно работает, ведьма решилась рассказать повелителю о том, что сделала свою плоть полем битвы между ослабляющим сердце эликсиром и черным проклятьем, которое некогда наслали на нее недоброжелатели.

Сказать, что патрон был в ярости от подобных откровений, значило не сказать ничего. Снейп до сих пор диву давался как в тот день никто не погиб, просто подвернувшись Волдеморту под руку, а особняк Люциуса не был разрушен до основания. Однако Лестрейндж привычно умудрилась выйти сухой из воды. Она сумела склонить Лорда на свою сторону и добилась позволения сделать собственный выбор. Мало того, уговорила господина разделить последствия этого самого выбора с ней! Северус был, мягко говоря, удивлен решением хозяина. Но его мнения никто не спрашивал, и зельевар благоразумно держал мысли при себе. Его делом было вовремя поставлять любовнице Лорда сложнейший эликсир и надеяться, что ухудшение самочувствия Беллатрикс никак не скажется на его статусе полезнейшего и вернейшего слуги.

Красные глаза Волдеморта впились в самое нутро Снейпа, привычно переворачивая душу жесткой, льдистой волной.

— Вы закончили?

— Да, повелитель.

Холодный вкрадчивый голос зазвучал в висках зельевара чистой, всепоглощающей, как черная дыра, мощью:

«Надеюсь, ты постарался как следует, Северус…»

Пожиратель почтительно склонился. Хозяин, возможно, и продолжил бы беседу с зельеваром, но тихое «милорд» заставило его изменить планы. Колдун прошагал вглубь спальни и склонился над изголовьем постели.

— Можешь быть свободен. — бросил он через плечо.

Снейпу не нужно было повторять дважды. Он вышел из комнаты и обернулся, чтобы прикрыть за собой дверь. Северус лишь на секунду дольше положенного задержал взгляд на открывшейся перед ним небывалой картине: темнейший маг всех времен и народов почти нежно накрыл длиннопалой ладонью бледную кисть Беллатрикс Лестрейндж, что покоилась на круглом, резко выделяющимся на исхудалом теле, животе.

Если ей повезет выжить, фаворитка Волдеморта станет матерью уже в начале будущего года.

* * *

В домике Хэйвудов стало на одного человека больше: на рождество к ним приехал Талботт. И хотя даже за границей британские маги старались лишний раз не принимать у себя гостей из соображений безопасности, Уингер стал исключением на правах будущего зятя.

Высокий, загорелый юноша, привычно молчаливый, с улыбкой помогал Джозефу Хэйвуду устанавливать в уютной гостиной пушистую ель.

Оливия Хэйвуд с дочерьми колдовали на кухне: великолепные запахи разносились по дому, обещая вскоре порадовать семейство запеченным барашком под соусом из крыжовника, ростбифом с ароматными овощами, утиным паштетом и пряным глинтвейном. От Беа, правда, пользы было совсем немного. Девушка неутомимо болтала, то обнимала, то кружила в импровизированном вальсе маму или сестру, что-то весело напевала, и время от времени убегала из кухни чтобы раздать щедрые порции объятий отцу и поцелуев — жениху. Пенни не возражала, а очень даже наоборот: они с Оливией и вдвоем справлялись на ура, а вот подпускать Беатрис к разделочному столу было занятием не для слабонервных — в том, что в молодом семействе Уингеров у плиты будет стоять муж, Пенелопа нисколько не сомневалась. Однако сестра делала что-то гораздо более важное, нежели помощь с готовкой — она буквально источала ту самую чудесную рождественскую радость, которой охотно пропитывались все вокруг.

Оливия тоже вся светилась счастьем: младшая дочь нашла в Талботте надежную опору, а старшая наконец одумалась и вернулась в отчий дом. Семья воссоединилась, ужасы магической Британии доносились через океан лишь слабым эхом, и жить в страхе, денно и нощно содрогаясь от малейшего шороха за окном, было необязательно. Поэтому миссис Хэйвуд не отставала от Беа, упоенно мурлыкая себе под нос магловские рождественские песенки.

Пенни улыбалась, шинкуя морковь брусочками. Ей было уютно и спокойно в лучах семейного очага. Странная, непонятная грусть, которая зудела и тянула в душе с первого дня после ее приезда в Америку, почти отпустила. Почти. Стук ножа о доску гипнотизировал, умиротворял. Она медленно растворялась в этом ритмичном, таком родном звуке. Сестра тихонько обняла ее за талию.

— Не лезь, порежешься. — ухмыльнулась Пенелопа.

Беа что-то весело говорила Талботту, ее смеющийся голос доносился до кухни через две комнаты.

Пенни замерла. Ласковые руки, обхватившие ее тесным кольцом, чье-то умиротворяющее, такое дурманящее тепло, что волнами растекалось по спине, глубокое, как у спящего вулкана, дыхание у самого уха — как она вообще могла подумать, что это Беатрис? Так не обнимают родители или сестры с братьями, касания были другими — контакт совсем иного толка, слишком будоражащий, почти интимный. Она кожей чувствовала сильные гибкие кисти, узнавала их, и абсолютно точно знала, кому они принадлежат, но память подводила Пенелопу, и в ее пойманном врасплох сознании не всплывало имя или образ. Девушка никак не могла вспомнить того, кто стоял сейчас за ее спиной. Кого-то, к кому хотелось прильнуть, обхватить руками и ногами, прижаться всем телом, и вдыхать его запах глубоко, полной грудью. До боли нужного и дорогого человека, которого здесь так отчаянно не хватало для полного счастья…

— Пенни, милая, передашь соус?

Девушка вздрогнула. Оклик матери словно сбросил с нее цепенящие чары и Пенни резко обернулась, чтобы рассмотреть того, кто секунду назад обнимал ее с такой щемящей нежностью. За спиной никого не оказалось. Ладони на ее талии пропали, растаяли как роса под солнечными лучами, а тихая грусть заструилась под ребрами, давящим грузом оседая в обрадованном было сердце.

— Что такое, дорогая?

Пенни на секунду прикрыла глаза и усилием воли заставила разум вернуться в реальность. Ей показалось. Она просто все это время наблюдала за Талботтом и Беа, вот и замечталась о чем-то подобном. Надо взять себя в руки!

— Все хорошо, мама. — девушка улыбалась, протягивая Оливии кастрюльку, полную тягучего соуса.

Ужин звенел смехом и бокалами с горячим глинтвейном. Разговорился даже Талботт, с упоением рассказывая Оливии о том, как много редких растений он сумел вырастить в теплицах за последний год. Беатрис устроила с отцом игру в пантомимы и уже битый час демонстрировала гиппогрифа, которого Джозеф, будучи маглом, узнать никак не мог. Рождественские венки, сплетенные красными лентами, источали свежий аромат хвои, за окном падал пушистый снежок, в камине весело потрескивало рыжее пламя, а по жилам Пенни текло умиротворяющее тепло.

На десерт подавали бланманже и шоколадные печенья авторства старшей дочери семейства. С тех пор, как Пенни сдружилась с Орионом, любителем всяческих прорицаний и пророчеств, девушка нахваталась у приятеля привычек и торжественно завела в доме новую традицию: теперь каждый праздник в ее фирменной выпечке прятались кусочки пергамента с предсказаниями.

Печеньице хрустнуло в руках, и тоненькая полоска бумаги, скрученная в завитушку, упала на ладонь Пенни.

— О-о, меня ждет «выгодное приобретение»! — засмеялась Беатрис. — Талботт, смотри как тебя обозвала моя печенька!

— Ну ты хоть понимаешь, о чем твое предсказание. Что вообще значит «ваша жизнь перевернется с ног на голову»?

— Это же элементарно, Уингер! Твое печенье прямо говорит тебе, что ты переедешь на другой конец Земли и будешь в буквальном смысле слова «ходить головой вниз».

— В Австралию?

— Сюда, в Нью Йорк, ха-ха!

— А тебе что выпало, солнышко? — усмехнулся в усы Джозеф, сравнивая с женой одинаково оптимистичные напутствия маленьких записок.

Пенелопа давно развернула свое предсказание, и все смотрела на него, смотрела не отрывая взгляда, так ни разу не моргнув и не шелохнувшись.

Написанное вовсе не ее рукой, в отличие от остальных, это прорицание явно не было наколдовано ее собственной магией хороших пожеланий. Тесный, колкий почерк, который было бы тяжело разобрать, не будь он столь… знакомым. Каждое слово, нацарапанное на подрагивающем в ладони клочке пергамента, почти болезненно бу́хало в ее голове шепчущим баритоном: