В рапорт не вошедшее

Саблин покачал головой:

— Боюсь, что нет. Идёмте, Зелин.

Тот посмотрел на него и гришей:

— Фёдор, я не понимаю, — сказал он очень растерянно.

Зелин был по-настоящему потрясён. Совершенно выбит из равновесия. Надо было его уводить, но Саблин опоздал — Фёдор встретил взгляд Зелина:

— Мы тренируемся, чтобы выдерживать пытки — это часть нашей работы. Одна из них, и остальные вам понравятся ещё меньше. — Фёдор смотрел немигающе. — Привыкайте, граф, я не шутил. Или бросайте Особую канцелярию.

Зелин отшатнулся.

Им всем было очевидно довольно на сегодня.

Порохов, явно видя то же самое, развернулся к Фёдору и сказал легко:

— Ну, хватит.

Саблин тяжело пошёл к двери.

— Из хорошего, — продолжил Денис, — на одну карту в их колоде стало меньше. Которую они разыграли на приёме?

Он хотел как лучше. Но что за невезение — хватит ли у Фёдора сейчас сил отшутиться.

Саблин остановился, готовый при необходимости осторожно вмешаться.

— Что я сплю с Александером.

Это…

Саблин развернулся.

Это не звучало пересказом клеветы, было первой мыслью. Второй — Каминский сошёл с ума. Даже если это было правдой, говорить такое среди офицеров было немыслимо.

Но Порохов спокойно кивнул. Невозможно. Саблин уже был готов поверить, что ослышался, недопонял, но к сердцебитам обернулся Матвей:

— В самом деле, Фёдор? Снова?

Значит — не ослышался.

Кошутина тоже остановилась на полпути и смотрела на остальных.

Сейчас будет скандал.

— Так сложно было удержаться? — зло продолжил целитель. — Из-за чего угодно ещё, но Иван там сейчас — из-за этого?

Порохов развернулся к нему и поднялся:

— Иван там, — спокойно сказал он, — потому что Шухану нужна информация. И потому что у Ивана её нет. — И добавил: — Повод, Матвей. Он стал так важен именно сейчас? Не после Дорнгета?

Матвей выпрямился.

— Хватит, — решительно сказала Кошутина. — Денис, сон через четверть часа, хорошо? Господа дипломаты, — кивнула она им и пошла к своей двери.

С силой хлопнула дверь — вышел Матвей.

Повисла тяжёлая тишина. Потемнело в глазах.

В услышанное не верилось. И, всё же…

Он не мог себя заставить посмотреть на сердцебитов. Вышел, почти силой вытолкнув Зелина впереди себя.

В его комнате было темно.

Саблин подошёл к кровати и сел. Переждав приступ тошноты из-за подскочившего давления, разделся, лёг и закрыл глаза. Но сон не шёл, до сна ещё была четверть часа.

Даже начинать думать об этом вечере не хотелось. Но надо было.

Значит, клевета шуханцев клеветой не была.

Пресловутые вольные порядки Второй армии. Видимо, до такой степени вольные.

Но неужели он настолько потерял хватку. Саблин вспоминал этот выезд и все прошлые. И даже сейчас не видел и намёка, ни на саму непристойную связь, ни на опалу. Но не было ничего — ни в отношениях Киригана и Каминского, ни в отношении к Каминскому других гришей. Если бы тот не сказал прямо, Саблин бы так и не поверил, не смог бы поверить.

Но секретом это явно не было — это было ясно и по тому, как равнодушно Каминский ответил, и по тому, как никто из гришей не был шокирован. Значит, знали и терпели. Из уважения к Киригану. Нет — это было уже не уважение, никакое уважение...

А ведь судя по фразе Порохова про Дорнгет, этот провал даже не был первым. Да и Матвей сказал — «снова». Очевидно, стерпел тогда, но не теперь, когда под удар попал Иван.

Саблин резко открыл глаза: Иван. Он знал. Не мог не знать, поэтому и отмахнулся от Зелина в зале. И это была тошнотворная мысль: как далеко заходила преданность Ивана — зная или, по крайней мере, догадываясь, чего это может ему стоить, он защищал информацию или любовника Киригана?

А ещё — Кириган не пошёл к Кейен. Потому что это ослабило бы их позиции, как подумал Саблин в тот момент, или потому что тогда вместо Ивана она могла бы потребовать выдать Каминского?

И — к слову — что тот мог рассказать, стоила ли вообще информация из Кобы хоть чего-нибудь. А если не стоила — поддержал бы Кириган ложное объяснение своего любовника? Да легко. А если позже всё и вскроется — кто посмеет сказать хоть что-нибудь генералу Второй армии. Даже его гриши промолчали.

Ивану предстояла ночь пыток у Кир-Раат, те не могли не понимать — на его месте мог быть любой из них. Но они промолчали. А ведь Саблин неоднократно видел, как они спорили с Кириганом: пока решение не было принято, звания у гришей роли не играли. Но сегодня они промолчали, не было ни одного возражения. Знали, что бесполезно, когда речь шла о Каминском?

А их преданность — насколько далеко заходит она? Если что-то случится с Иваном — снова стерпят? Даже Матвей?

Об этом он думать больше не мог.

А вот о чём мог и должен был, так это о завтрашнем дне. И о том, что будет после. Каминский из окружения Киригана не исчезнет, раз всё ещё с ним после прошлого провала. Кириган явно ему благоволил, выводя своего любовника в свет. И ведь…

Саблин перевернулся на бок.

Как обидно — с Каминским ведь было так хорошо работать.

Было. Как будет теперь, он не представлял. Как изменится к тому отношение других гришей — тоже. А по дипломатической линии именно Каминский был основным сердцебитом Киригана. И тогда каждый выезд будет… Напряжённым.

Саблин закрыл глаза, понимая, что вот-вот уснёт не по своей воле и проснётся уже только рано утром.

А что произойдёт за эту ночь с Иваном…

И отчётливо понял — что бы ни произошло, Иван Данилов этого не заслуживал. Только не из-за…

«…из-за чего угодно ещё, но Иван там сейчас — из-за этого».

И накрыла мутная вязкость наведённого сна.