В рапорт не вошедшее

Накануне. Равканская прагматичность

Кириган с гришами ушёл с приёма почти сразу следом за Кейен и её свитой. Саблина же остановили Лей Кир-Кавей и её близнец Ли Юр-Кавей — всё такие же доброжелательные, любопытные и разговорчивые, как и много лет назад, когда они встретились впервые.

За представлением им Зелина, обменом новостями о семьях и цитатами подходящих случаю стихов прошло не меньше четверти часа. Потом случились ещё несколько встреч — традиционные последние обмены любезностями, переданные благодарности, пожелания доброй дороги. Можно было возвращаться в гостевые покои, выспаться и наконец тронуться в путь завтра с утра — Саблин думал только об этом, поэтому, когда на выходе из зала рядом мелькнул красный кафтан, вздрогнул от неожиданности.

— Всё в порядке, князь? — Иван подстроился под его шаг.

Кто-то из сердцебитов всегда оставался с ними на таких приёмах, даже если сам Кириган уходил. Это было обычной практикой, но в этот раз Саблин позволил себе отвлечься.

Может быть, возраст начинал сказываться.

— Да. Да, разумеется. Спасибо, что задержались ради нас.

Иван только кивнул. Но благодарность Саблина была искренней, он знал, что тот такие приёмы не любил.

Имя Ивана Данилова намного чаще мелькало то в разговорах знакомых из Первой армии, а то и вовсе в сводках с границ. И представить его именно там было легко. Все те почти двадцать лет, что он его знал, Иван был таким, каким и должен был быть в представлении Саблина военный офицер: решительным, надёжным, трезво мыслящим в любой ситуации. И уважение, с которым к нему относились другие гриши Второй армии, выходило далеко за пределы простого признания его положения при Киригане.

А ещё Иван был молчаливым, если речь заходила о политике. Зато он был приятным собеседником, если речь о политике не шла; это, правда, выяснилось лишь спустя несколько лет после их знакомства. Гриш откровенно не любил светскую болтовню, и круг тех, с кем он поддерживал общение вне Второй армии, был весьма узок. То, что Саблин в него входил, льстило. А ещё оказалось спасительным. Если бы Иван не оказался свидетелем случайного разговора и не пришёл бы потом к Саблину, он бы так и не узнал, что в действительности значит «ледяная лихорадка». Сестра никогда не вдавалась в детали, а он, соблюдая приличия, не спрашивал. А ещё гриш предложил помощь, без которой, как Саблин узнал ещё позже, Марины бы уже не было в живых. Ивану он был благодарен до конца своей жизни; отдать такой долг было невозможно. Да и Иван этого не ждал.

Они шли просторными галереями, увитыми лианами с тяжело пахнущими гроздьями розовых цветов. Была уже глубокая ночь, но полная луна ярко светила сквозь проёмы колоннад. Тонкая каменная резьба в её свете казалась почти живой.

А потом они свернули в небольшой зал на полпути к гостевым покоям — и у Саблина похолодела спина.

На полу лежал человек. И лежал так, что было понятно — мёртв.

— Держитесь рядом, — приказал Иван им с Зелиным и пошёл к трупу.

Саблин пошёл следом. В таких случаях гришей стоило слушаться беспрекословно.

Иван опустился на одно колено, прижал руку к груди трупа под отворотом распашной рубашки — да что он хотел? То, насколько тот мёртв, было очевидно.

А в следующее мгновение Саблин узнал мертвеца.

— Разорванное сердце, — сказал Иван. — Грубая работа сердцебита. Не больше четверти часа назад. Но не здесь, иначе я бы услышал.

— Это же Юл-Гата, — сказал Зелин.

— Кто? — Иван взглянул на него: — Быстро. Я слышу толпу, они идут прямо сюда.

— На приёме он пытался спровоцировать Фёдора, — сказал Саблин. И следом понял. — И Фёдор ему угрожал.

— Так, — сказал Иван. Поднялся.

— Он обвинил Фёдора в том, что тот любовник генерала Киригана… — начал было Зелин, но Иван только отмахнулся, подумал ещё мгновение и сказал:

— Там сердцебиты. И нас уже услышали. Подождём.

— Но на вас неприкосновенность не распространяется, — отчаянно сказал Зелин.

Мальчик сказал то, о чём Саблин подумал и сам: гриши, в отличие от них, дипломатической неприкосновенностью не пользовались.

— Вот именно, — негромко сказал тот.

Надо было думать быстро. Шуханцы не смогут обвинить в убийстве Ивана. Или — или всё же смогут. Про малую науку Саблин знал мало.

Для провокации Иван был очевидной целью. Допустим, его обвинят в убийстве. Дальше следствие и, при плохом развитии событий, суд. Но Кириган сейчас с ними. И Кириган этого не допустит.

А может, в этом и было дело. Осознанная эскалация. Сначала попытка спровоцировать Фёдора, и оскорбление было очень личное, теперь подставили второго сердцебита Киригана, что тот точно воспримет как оскорбление не менее личное…

Двери в дальнем конце зала распахнулись, в зал вошли шуханцы — и остановились, увидев тело и стоящих над ним равканцев. Но сзади прибывали, и первые ряды были вынуждены продвинуться вперёд.

Саблин торопливо оглядывал толпу. Она оказалась неожиданно разношёрстной: тут и старшие, и младшие придворные, сразу же несколько ветвей, и даже несколько дворян с побережья. И — да, как Иван и сказал: сердцебиты. И тавгарады, в основном Кир-Раат — но и несколько стражниц Кир-Табан.

Зрение у Саблина было уже не то, что в молодости, и в лунном свете лица он различал не так хорошо, но быстро оглядывал стоящих впереди. Кто-то ведь вывел их именно сюда. Место не было случайным точно.

А время? Кто заговаривал с Саблиным сам в последние минуты из тех, кто не должен был, и задержал их — ровно настолько, чтобы Иван Данилов оказался над убитым сердцебитом мертвецом?

Но никого необычного не вспоминалось.

Старшая тавгарад Кир-Табан вышла вперёд, подошла к трупу, склонилась над ним. Посмотрела несколько мгновений, прежде чем сказать ровно:

— Ву-Джав Юл-Гата.

Имя пронеслось шепотками по толпе, шуханцы расступились, и между ними прошла Мей Кир-Раат. Зелёные и жёлтые цвета одежды и — парная серьга к серьге мертвеца. Значит, Юл-Гата был именно её любовником. Не единственным, судя по простоте украшения, но любовником наследницы младшей ветви. Плохо.

Мей вскинула голову и требовательно спросила:

— Что здесь произошло?

— Мы возвращались в гостевые покои, досточтимая Мей, — сказал Саблин. — И обнаружили тело несчастного Юл-Гата всего несколькими минутами раньше вас.

Толпа волновалась: кто-то отходил назад, кто-то, напротив, пытался протиснуться вперёд. Шёпот нарастал, и нет, Саблину не показалось — несколько оскорблений он услышал отчётливо.

От толпы отделились двое в простых зелёных одеждах — близнецы-сердцебиты. И, точно так же как Иван несколько минут назад, опустились рядом с мертвецом и коснулись его груди. А спустя несколько мгновений они одновременно вскинули головы, глядя на гриша:

— Он убит сердцебитом.

— Он был уже мёртв, когда мы вошли в зал, — твёрдо сказал Саблин. — Господин Данилов не имеет к этому никакого отношения, он сопровождал нас всё это время.

— Но вы не можете этого знать, — сказала сердцебитка. — Ведь если не ошибаюсь, господин Данилов — гриш с усилителем. От зала приёма до этого места, — она прищурилась, — не больше двадцати ла. Господин Данилов мог убить несчастного Юл-Гата, и вы бы ничего даже не заметили.

Тавгарады вскинули пистолеты:

— Руки, господин Данилов.

Тот послушно поднял руки:

— Я не оказываю сопротивления.

Саблин судорожно думал, но никакой возможности вывести Ивана из-под удара не видел.

— Прекратите. Какие причины убивать Ву-Джава могли быть у господина Данилова? Немедленно опустите оружие.

Мей. За Ивана вступалась Мей. Это всё меняло. Кто-то решил стравить Кир-Раат, младшую ветвь, и Киригана? Внутренние игры Табан, в жернова которых угодил незадачливый Юл-Гата. Вполне могло быть. А Мей теперь пыталась всеми силами выбраться из расставленной ловушки.

Тавгарады послушались. Иван тоже опустил руки, но продолжил демонстративно держать их на виду.

— Но есть ли те, у кого причины были, высокочтимая Мей? — спросила старшая тавгарад Табан.

Та лишь печально покачала головой.

Любовник, недавно возвращённый из ссылки… Могла себе позволить.

Хорошо. Может быть, и обойдётся.

Из толпы вышла тавгарад:

— Совсем недавно ему угрожал господин Каминский.

Саблин неверяще посмотрел на стражницу. Тавгарад Кир-Раат. Волькры побери. Собственная тавгарад Мей.

Сердце упало — не обойдётся. Это не было ловушкой на Кир-Раат, это было их собственной ловушкой на людей Киригана. Им просто нужен был не Иван — Фёдор. Кир-Раат был нужен Фёдор Каминский.

Саблин выпрямился и ровно сказал:

— Угрожал? Позвольте не согласиться. Господин Ка…

Но тавгарад его перебила:

— Разве по равканским меркам это не было оскорблением?

В толпе шептались. Ну конечно, привели и тех, кто разговор слышал. А значит, и то, что было сказано после, и Саблин продолжил настойчиво — и благодарил всех святых за тот неуместный порыв Зелина:

— Господин Каминский назвал это провокацией, лишённой изящества. Ручаюсь, последний факт оскорбил его куда больше неуклюжих намёков этого юноши.

Ропот в толпе нарастал.

Тавгарады переглянулись.

— Пусть скажет это лично мне, — взгляд Мей был подобающе холодным и полным скорби. И совершенно лживым. — Если он невиновен, ему нечего опасаться.

Плохо. Отвратительно. У Саблина заканчивались аргументы.

Если сейчас эта толпа двинется в гостевые покои, найдутся ли у Киригана основания не выдавать Фёдора, — он не успел додумать мысль, когда услышал:

— Вы так уверены, что у меня не было причин, — негромко и даже чуть лениво сказал Иван.

Саблин развернулся к нему. И опешил.

Перед ним был не Иван Данилов, которого он знал много лет. Сейчас это был гриш, который воплощал в своей позе и ухмылке всё худшее, что только говорили о сердцебитах в Большом.

— Но как приятно было… слушать, как он умирал.

Иван использовал самый двусмысленный глагол из возможных. И улыбался до отвращения неприятно.

— Вы его даже не знали, — вскинула бровь Мей.

— Мне не было дела до его имени, — склонил голову набок Иван. И по толпе разнёсся новый возмущённый ропот: оскорбление по шуханским меркам было запредельным. — Но я… слышал, насколько ему не нравился генерал. И, надо же, теперь он мёртв. Какое… совпадение.

Ропот в толпе нарастал.

Иван высокомерно улыбался.

Старшая тавгарад Кир-Табан смотрела на него внимательно. Саблин её понимал: Иван очевидно отводил удар от Фёдора. Но и проигнорировать его слова было невозможно — у толпы свидетелей были свои недостатки.

— Господин Данилов, — сказала тавгарад, — вы задержаны. До выяснения обстоятельств смерти господина Юл-Гата.

Хорошим исходом это не было, но тавгарады старшей ветви хотя бы не посмеют причинить вред сердцебиту Киригана. Значит, ночь неприятных вопросов, но стоит им убедиться, что тот не убивал, Ивана отпустят. Может, ещё до утра.

Хотя нет, оскорбление в его словах было за гранью допустимого. До утра не отпустят чисто в назидание.

Вот только теперь Мей смотрела, сощурившись:

— Простите, доблестная. Но Ву-Джав был моим спутником. Слова господина Данилова вызывают во мне чувства беспокойства и тревоги.