Дура

Были и другие встречи. В школе у дочери, во время недолгих родительских визитов на мероприятия. Её Натали училась на Гриффиндоре, но Мэри не удавалось миновать декана соседнего факультета. Случайно ли?..

В первый раз после того, как сами окончили эту школу, они столкнулись в декабре девяносто третьего — в длинном лазоревом коридоре по дороге в башню Равенкло. С Мэри о её девочке, проявившей ранние спонтанные способности к сложным чарам дезиллюминации и отвода глаз, пожелал побеседовать профессор Флитвик…

Внезапно откуда-то с боковой лестницы словно сквозняком вынесло худощавую фигуру в необъятном чёрном плаще. Длинные полы взметнули коридорную пыль, широкие скорые шаги отразились эхом от гулких стен. Он заметил её, сверкнул глазами из-под нависшей на резкое лицо пряди длинных, неухоженных черных волос, замер на мгновение…

Она не успела тогда даже сказать: «Здравствуй!» Ей лишь показалось, что он криво усмехнулся, прежде чем, стремительно развернувшись, так что скрипнули на полу каблуки черных лаковых ботинок, исчезнуть в сумрачном ответвлении коридора.

Вторая встреча случилась в директорском кабинете в том же году, в апреле, в присутствии Дамблдора и Макгонагалл. Учителей заботило снижение успехов в зельеварении у Натали, отчётливо обозначившееся к концу учебного года.

Седовласый директор мерил аршинными шагами кабинет, теребя заплетённый в старомодную косичку кончик длинной окладистой бороды, хитро щурил чересчур молодые для его лет льдисто-голубые глаза. Гриффиндорский декан, пристроившись за широким столом и предложив Мэри чашку чая, последовательно и сдержанно повествовала о важности родительского контроля за дополнительными занятиями учеников в каникулы. Выражала опасения, что падение интереса к предмету не даст девочке в дальнейшем хорошо сдать экзамены СОВ. Сетовала на неусидчивость Натали и непостоянство в увлечениях: то спорт, то чары, то трансфигурация…

Мэри молча слушала, обеими руками обхватив узорчатую чашку. От тонкого фарфора шло сильное, глубокое тепло, в воздухе витал свежий аромат мяты и засахаренных лимонных корочек. Слова Макгонагалл почти не застревали в сознании: все её внимание занимал он, преподаватель самого нелюбимого предмета её дочери, глубоко утонувший в высоком кресле в самом тёмном углу кабинета. Она видела его острые колени, завешенные полой тяжёлой чёрной мантии. Узкую кисть, прикрытую едва ли не до костяшек кулака туго застёгнутой манжетой, задумчиво потирающую изжелта-бледный лоб. Опущенные синеватые веки, длинные волосы, небрежно заправленные за уши…

Нетронутая чашка остывшего чая сиротливо покоилась на широком подлокотнике.

За весь разговор он не проронил ни слова и ожил лишь тогда, когда Дамблдор напрямую обратился к нему:

— А вы что скажете, коллега?

— Скажу, что если ученица не обладает достаточной самодисциплиной и талантом, в моем классе ей делать нечего. Впрочем, если вам будет угодно назначить дополнительные занятия… Я могу идти?

— Разумеется, коллега…

Он встал, сухим кивком попрощался с директором и Макгонагалл, и бесшумным облаком мрака растаял за дверью, никак не отреагировав на её тихое «До свидания!».

В третий раз судьба свела их весной 1995 года, когда Мэри забирала дочь на пасхальные выходные повидаться с ненадолго приехавшим из Америки отцом, а потом сама сопроводила её в школу, чтобы девочка не испугалась первого путешествия по каминной сети. Передав Натали с рук на руки Макгонагалл в деканском кабинете, она тепло простилась со своей девочкой и её учительницей. Внезапно ей захотелось немного побродить по школьному замку, вспомнить юность, побывать ещё раз в Хогсмиде, накупить сластей и сувениров, а уже оттуда аппарировать домой.

Движущаяся лестница вот-вот должна была завершить свой поворот, чтобы дать ей возможность спуститься с шестого этажа. Но нижняя площадка ещё не успела окончить поворот и с лёгким скрипом войти в пазы неподвижного отмостка, когда она скорее почувствовала, чем услышала шорох тяжёлых одежд за спиной. Обернулась…

Он стоял на верхней балюстраде, в пяти шагах от неё, явно намеренный тоже сойти вниз. В темных глазах с почти невидимыми зрачками мелькнуло неожиданное замешательство.

— Здравствуй…те! — Она почему-то не рискнула обратиться на «ты». Все-таки, со школьных лет немало воды утекло…

Он овладел собой в мгновение ока. Резко вскинул голову, выпрямился, напрягся. Насмешливая гримаса исказила тонкие губы:

— Не премину, миссис Макдональд. Если вы меня перестанете преследовать, разумеется!

Не дожидаясь ответа, он легко скользнул мимо неё, обдав горьковатым запахом лаванды и драконьей кожи, едва не коснувшись её руки полой развевающегося длинного одеяния. Не дожидаясь, пока остановится лестница, длинным шагом перемахнул метровый зазор между нижней ступенью и стабильной площадкой. И, так и не обернувшись на её отчаянный взгляд в спину, понёсся дальше.

Она снова не успела ему ничего сказать...

Теперь от него осталась только наполненная страданием оболочка, в которой по какому-то недоразумению всё ещё теплилась жизнь.

«Ему же больно!» — закричала в сознании Мэри четырнадцатилетняя девочка, стоящая в больничном крыле Хогвартса у постели сокурсника.

— Нет, только не это!.. Северус…

Ощущение дежавю накрыло её с головой.

* * *

27.03.1998. Вьетнам

Она стоит в тесном помещении тысячелетнего храмового комплекса, построенного из красно-оранжевых кирпичей, непостижимым образом скреплённых друг с другом: зазор между ними тоньше волоса. Словно неведомый великан слепил из песка игрушку и изо всей силы сжал её в своих исполинских ладонях, спрессовывая навек и не позволяя ей рассыпаться.

После слепящего солнца, бьющего с безоблачного вьетнамского неба, полумрак молитвенной комнаты кажется густыми сумерками. Каменный пол отполирован до идеальной гладкости и блеска голыми ступнями многих поколений женщин, приходивших сюда со своими заветными просьбами к милосердной принцессе Пошану и приносивших ей свои скромные дары.

Стены украшены живыми цветами. На полу лежит дорожка из циновки. Воздух плотен и густо насыщен ароматами, от которых ломит затылок и начинает ныть в висках.

На небольшом алтаре стоит белый фарфоровый чайник с несколькими чашками и узорчатый стакан с тонкими палочками благовоний. Рядом дешёвая маггловская зажигалка.

Мэри запрокидывает голову. Она хочет посмотреть на потолок и сделать так, чтобы слёзы вкатились обратно. Это от яркого света на улице, убеждает она себя. Это от того, что её северные глаза не привыкли к здешнему злому солнцу.

Но потолка нет. Есть только темнота, гнездящаяся в пустоте и уходящая куда-то вверх. И вдруг внутри себя Мэри слышит слова: «Ты в храме. Здесь нельзя лгать. Говори, что хотела, или уходи».

Она вздрагивает. Дрожащими руками берет благовония и зажигалку, но медлит, не решаясь высечь искру.

Странный голос, поселившийся у неё в груди, нетерпеливо и властно повторяет: «Говори — или уходи».

И тогда она решается. Её губы разлепляются, и в ломкой тишине храма раздаётся сбивающийся шёпот: «Я прошу ещё об одной встрече с ним».

Самое важное сказано. Но откуда-то из глубины сердца против воли рвутся слова: «Прошу, пусть в этот раз он не сможет или не захочет меня оттолкнуть!»

Мэри чиркает зажигалкой — вторгаться со своей магией в чужое место силы и зажигать огонь привычным способом она не решается. Втыкает зажжённую палочку благовоний в ёмкость с песком. Вверх острой струйкой плывёт сладкий дым с запахом опиума. Пламени нет. Видно только тонкое оранжевое кольцо и увеличивающийся слой серого пепла над ним.

Она оставляет местные маггловские деньги в корзинке для пожертвований и пятится к выходу, не понимая, хорошо или плохо то, что она только что совершила…

* * *

02.05.1998. Госпиталь св. Мунго

— Ш-ш-ш… Никто никуда не падает, — спокойный голос Остина привёл её в чувство. Реаниматолог придерживал её за талию и прижимал лицо Мэри к своей груди. — Мы не договаривались, что придётся откачивать ещё и тебя. Особый пациент? — интонация, с которой он это произнёс, не оставила сомнений: Руперт прекрасно понял причину, из-за которой Мэри едва не потеряла сознание.

«В этот раз он не сможет или не захочет меня оттолкнуть!.. Не сможет».

Она посмотрела на кровать, где в неестественной, напряжённой позе застыл полуподвешенный левитирующим заклинанием Северус, и обессиленно кивнула. Отнекиваться нет смысла. Врачи не реагируют на больных так, как это только что сделала она.

Значит, это правда. Она не грезит, и всё наяву. В этой новой, страшной реальности всего за несколько мгновений она успела прожить целую жизнь и состариться.

Руперт Остин поднёс ей серебряный фиал. На губах остался холодный привкус металла и горечь пустырника с лунной полынью… Самое простое, но неизменно действенное успокоительное зелье.

Чуть пригубив, она отстранила чашу.

— Нет, Руперт. Я спокойна. Не волнуйся, в обморок уже не грохнусь. Мне бы сейчас другого… Наоборот.

— В смысле?..

— Ты угадал, особый пациент. И — особый яд. Я кажется, знаю, что с этим можно сделать, но мне не хотелось бы через шесть часов закончить смену и передать нашего подопечного другому дежурному колдотоксикологу. Знаешь, иногда самой проще сделать, что нужно, чем объяснять, что к чему даже очень сведущему и опытному коллеге. Дай мне что-нибудь, чтобы я отстояла две смены подряд, не теряя работоспособности. Я знаю, у тебя есть.

— «Шизу»?.. Нет, ты определённо с ума сошла!!!

— Мать говорила, в войну её даже бойцам в аврорате давали, чтобы народ по трое суток оставался на ногах и готовым к бою.

— Так то — в войну… Тогда людей беречь не принято.

— Мне предстоит настоящий бой, Руперт. И мне нужен бустер работоспособности. О последствиях я в курсе, не больна, не беременна, две недели не брала в рот спиртного и в ближайшее время не планирую интимных встреч. Если пойдёт побочка, сумею принять меры… И, главное, никому ничего не скажу. Ты можешь мне доверять.

— Не больна, говоришь? Я бы усомнился, если «шизы» просишь. Ладно, есть у меня немного — на случай обстоятельств вроде нынешних. Но это я для себя берег, если честно. Мерлин с тобой, пей. Без тебя мы этого «особенного» не вытащим…

…Есть такое растение — эфедра. Её стихиальная система — огонь, среда горячая и сухая. Аура растения от светло-жёлтой до оранжевой. Антагонист всем «холодным» состояниям — от простудных болезней до хондропластической онкологии. К счастью, маги крайне редко подвержены этим напастям… В традиционной алхимической системе «дневная» трава, солярный тип. Характер: ярость, упорство. Считается, что волшебник, принявший зелье на основе эфедры, собранной в полдень на южном склоне холма, способен три дня шагать по горам. Без ночного отдыха и привала на обед. И ещё может по пути пару драконов сразить, а добравшись до дачи любимой тёти, забор вручную покрасить по всему периметру. А пока не закончит дела насущные — не уснуть ему будет…