Викинг. Во власти огня

Эпилог

Месяц спустя

Ад — это не место внутри земли.

Это место в тебе.

В каждом вздохе, в котором больше не было смысла.

В каждом дне, в котором больше не было ни запахов, ни вкусов, ни красок.

Оставались только знакомые голоса и лица, ради которых я продолжала двигаться и что-то говорить.

Я бы хотела умереть вместе с ним… но не могла себе позволить сделать это, потому что знала: Варг будет злиться, ведь вся его жизнь была войной, и я не могла позволить себе опустить руки.

Ради него.

Ради Ромки, которого нашли в ледяной проруби без сознания.

Он был жив. Но замерз настолько, что шансов на спасение почти не было.

Прошел уже месяц, как он был в коме.

Прошел один месяц, как я потеряла смысл жизни, оставаясь здесь лишь потому, что не могла оставить частично парализованного инсультом Бьёрна.

Его спасли. Но левая часть была обездвижена, и здоровяк не собирался делать ничего, чтобы помочь себе подняться на ноги.

Не могла оставить парней, которые все дни и ночи проводили в клинике рядом с нами: со мной, Ромкой и Бьёрном.

На плечи Лекса легла забота не только о своем квартале, но и о квартале нордов.

И он нес эту ношу достойно, повзрослев и поседев за один день.

Еще один немыслимо страшный день, который подкосил всех.

Я не представляла, как он держался.

Как мог не спать сутками напролет, всё контролируя и убирая с дороги всех, кто был причастен.

В этом ему помогал Псих с той кровожадностью и азартом маньяка, на которые был способен лишь он один.

Благодаря Психу мир узнал, что в смерти дяди Лёши был виновен мистер Чжоу.

Как и в десятке преступлений, которые пытался скинуть на появление Психа в городе.

Благодаря умению убеждать и калечить мир узнал, что взрывное устройство в Чертог принесла Дэми Роуз.

Я не спрашивала, что с ней сделали.

Мне было достаточно того, что она попала в руки Психа.

Погибли многие среди викингов.

Почти никого не осталось в живых из тех игроков, кого держали внизу.

Саша чудом осталась жива лишь потому, что была на кухне с остальными девушками. Лекс предоставил ей небольшую уютную квартиру в русском квартале.

Джо и Лаки стали работать в ресторане викингов, не торопясь вернуться в семью, хотя теперь могли свободно это сделать.

…Никто не говорил о Варге в прошедшем времени.

Потому что вера не погибала.

Не тонула.

Не горела.

Я знала, что Женя задействовал все службы, все свои связи, не позволяя никому отдыхать и отлучаться от места взрыва и реки, пока не найдут его… не найдут хоть что-нибудь…

Знала, что он расколол весь лед на реке, пытаясь отыскать под ним хоть что-нибудь.

Что он поднял останки корабля со дна, но все, кого находили, были чужими.

А я закрывала глаза ночами, и мне казалось, что я слышу его смех.

Что я слышу его шаги в коридоре клиники, где теперь жила, выбегая босая и больше не чувствующая холода, пытаясь его отыскать.

Я бегала по этажам и звала его до хрипоты, заставляя всех проснуться.

Я звала его, когда меня пытались в чем-то убедить и отвести обратно в палату.

Звала, когда мне снова ставили укол, от которого я проваливалась в черное небытие, где хотела остаться навсегда… Только утро снова наступало, убивая меня солнечными лучами и тем, что весь этот мир продолжал жить так, словно ничего не случилось.

А я смотрела и не понимала, как без него солнце светит и дует ветер.

Как без него идет снег?

Как мои ноги не подгибаются и руки продолжают двигаться?

Как мое мертвое сердце продолжает стучать, похожее на часы, в которых села батарейка?..

Я всё ждала, когда стану тенью и рассеюсь по свету.

И тогда смогу отыскать его.

Чтобы просто обнять.

Крепко-крепко.

А Варг всё поймет без слов.

Без единой буквы — о том, как сильно и безумно я его люблю.

Эту любовь я видела в отражении каждого печального взгляда, направленного на меня.

В прикосновениях чужих рук и мягких голосах, которые пытались убедить в том, что нужно учиться жить иначе.

Глупые.

Разве они не видели, что меня больше не было?..

— Вот, — Лекс положил передо мной длинный конверт с каким-то надписями на темно-синем фоне, но во мне ничего не дрогнуло.

Не родилось даже интереса, чтобы понять, что это и для чего нужно мне.

 — Ты летишь в Россию. К своей семье. Самолет сегодня вечером.

В груди заныло так, что я закрыла глаза, чтобы сосредоточиться на дыхании.

Раньше я не думала, что душевная боль может быть сильнее физической.

Что она может сжирать тебя изнутри сутками, неделями, месяцами, не убивая до конца лишь для того, чтобы каждый новый чертов день отгрызать по кусочку памяти и светлых воспоминаний, превращая твою жизнь в черное месиво из боли.

Это Лекс убедил моего папу вернуться на родину хотя бы временно, пока в квартале снова не станет мирно и уютно, как было раньше.

И папа согласился.

Они оставили наш дом и всё, что было в нем, чтобы забыться и попробовать начать жить заново. С чистого листа.

— Я не оставлю Ромку и Бьёрна, — хрипло отозвалась я.

— Ромка не один. Он с нами. А я не маленький, чтобы меня оставлять.

Я вздрогнула, услышав голос Бьёрна, и тут же подскочила с кровати, чтобы помочь ему пройти в свою палату, обхватывая за когда-то мощный торс.

Это была его первая попытка пройти, используя одну здоровую ногу и руку, и в сердце защемило, что он сделал это ради меня.

Трагедия убила нас тоже.

От былого Бьёрна не осталось ничего, кроме пронзительных глаз и твердого, упрямо взгляда.

Он похудел и осунулся так, что Лекс таскал его на руках, как ребенка, и сейчас его тело дрожало в попытках удержать себя, потому что не слушалось.

Мужчина тяжело опустился на кровать рядом со мной, неожиданно протягивая руку и сжимая мою ладонь в своей.

— Ты должна поехать, Лиз. На день, неделю, полгода или навсегда…

— Я не оставлю вас! Потому что вы тоже моя семья!

— Не оставишь, упрямица! Ты вернешься новой и сильной и поможешь мне вернуть себя прежнего тоже! Говорят, что на родине даже земля обладает особенной силой! Наберись этой силы, запасись ею столько, чтобы поднять на ноги и меня!

Я закусила губу, смотря сквозь ресницы в пол.

Впервые мне захотелось рыдать.

Выть.

Кричать.

Я не позволяла себе делать это с того самого дня… Не могла позволить быть слабой и перестать верить в то, что Варг вернется. Вернется!

— У нас остался ресторан. У нас есть эта клиника. И квартал нордов, который ждет, когда мы возьмемся за дело. Но сначала нам нужно самим твердо встать на ноги. Тебе. Мне. И Ромке. Поезжай домой, Лиза. Это важно.

Бьёрн приобнял меня рукой, взъерошив при этом волосы, и попытался улыбнуться.

Не сказать чтобы у него получилось, но это тронуло меня до глубины души.

Мужчины не уходили до тех пор, пока я не собралась.

Хотя какие могли быть сборы, когда из одежды у меня было только то, что на мне? Никакого багажа, никаких сумок. Только документы, которые принес Лекс, и билеты.

— Когда я вернусь, хочу, чтобы ты вышел встречать меня. Сам.

— Договорились, — Бьёрн пожал протянутую мной руку и подмигнул, и на душе стало легче. Совсем чуть-чуть.

Прежде чем уехать, я заглянула к Ромке, поцеловала его в холодные щеки и прошептала:

— Не оставляй меня одну. Вернись в мир. Вернись к нам.

Каждый день я ждала чуда.

Что Ромка очнется, откроет свои глаза, а в моем сердце кольнет от боли, потому что он был так похож на Варга.

Я молилась, чтобы в один день случилось именно так, и тогда день станет по-настоящему прекрасным.

Но Рома продолжал спать своим страшным сном, не реагируя больше ни на кого, и я боялась думать о том, что слова дока окажутся страшным пророчеством, когда он сказал, что Рома был привязан к Варгу эмоционально.

Слишком привязан.

Поэтому сейчас он потерял свой ориентир в жизни, не понимая, как реагировать на этот мир.

Но главное, что Ромка был жив!

А значит, надежда всё еще была.

Я спускалась вниз с тяжелым сердцем, боясь оставлять квартал нордов.

Знала, конечно, что мне сообщат любую новость, но всё равно было не по себе.

Не проходило и дня, чтобы Лекс не предлагал вернуться в родной район, где жило только русскоговорящее население, но я каждый раз отказывалась.

Мое сердце было здесь.

У входа в клинику, куда теперь переместился центр викингов, стояла незнакомая машина, перегораживая мне путь.

Но паники не было, потому что задняя дверь приглашающе распахнулась, и показался Псих, махнув рукой:

— Запрыгивай, воительница. Отвезу тебя.

Я села без пререканий, хотя в голове промелькнула запоздалая мысль о том, что Лекс не предупреждал, что в аэропорт меня отвезет именно этот маньяк симпатичной наружности.

— Хорошо выглядишь, Лиза.

— Врешь.

Мужчина хохотнул и широко улыбнулся:

— Узнаю старую подругу.

— Я тебе не подруга. И никогда ею не была, — проговорила я без особых эмоций.

Нет, я не собиралась его злить или задевать.

Просто говорила правду без попытки приукрасить ее и смягчить красивыми, но пустыми словами.

Улыбка Психа стала куда мягче, пока он смотрел на меня, не отрываясь и явно думая о чем-то своем.

— Меня восхищает твоя сила духа, Лиза.

— Сама в шоке, — пробормотала я, глядя вперед на дорогу и с удивлением понимая, что при всём своем отношении к Психу я не чувствовала себя рядом с ним скованно или в опасности.

— Хочу подарить тебе кое-что, если ты позволишь.

Мужчина иногда походил на фокусника тем, что вечно доставал что-то интересное или страшное из своих многочисленных карманов на одежде.

Вот и сейчас он полез в карман рубашки, извлекая из него подвеску на тонкой цепочке.

Подвеску в виде топора с узорами, которые украшали всех викингов.

— Я пойму, если ты откажешься, — быстро проговорил Псих, разворачивая ладонь ко мне и глядя в мои глаза, где, кажется, отразилось слишком много эмоций. — Я понимаю, что это слишком личное, и, поверь, не хочу причинять тебе лишнюю боль. Просто я увидел его и решил, что хочу подарить именно тебе.

— Мне нравится, — выдохнула я хрипло, стараясь проглотить колючий ком в горле. Получилось не сразу. — Спасибо тебе.

У меня дрожали пальцы, когда я потянулась к подвеске, касаясь к ней трепетно пальцами, а Псих развернул мою ладонь, чтобы вложить свой подарок.

— Пусть тебя не вводит в заблуждение его размер — топор настоящий, — Псих провел подушечкой указательного пальца по лезвию, откуда тут же пошла кровь. — Очень острый. Поэтому носи осторожно.

Я только кивнула, тут же склоняя голову, чтобы надеть неожиданный подарок, который пришелся по душе настолько, что я не смогла бы заговорить, чтобы выразить это словами.

— Позволь, я помогу тебе.

Мои пальцы дрожали настолько сильно, что я никак не могла справиться с застежкой, и была благодарна Психу, когда тот пришел мне на помощь.

— Я даже имени твоего не знаю, — пробормотала я, когда он помог, и прохладная подвеска коснулась кожи, собирая мое тепло, на что мужчина только дернул плечами.

— Это не важно. Где-то меня называли Гангстером. Психопат мне тоже вполне подходит, как и маньяк. Черт, связавшись с вашей компанией, я стал слишком сентиментальным! — он криво улыбнулся, но сейчас мне казалось, что он сделал это искренне, без своего любимого вычурного театрального пафоса. — Дружбу этих парней ничего не сломало. Беды только укрепляют их.