В шаге от вечности

В коридоре лежали два человека. Тут был раненый негр в форме сержанта Милиции, который мирно спал… может, не совсем здоровым сном, накачанный обезболивающим. Половина туловища у него была закрыта ожоговыми повязками.

Но голос принадлежал не ему, а женщине, которая была забинтована словно мумия. Только лицо ее было открытым. Даже странно, что такие бинты еще применялись. И Макс понял, что она обращается к нему в полубреду, и смотрит в его сторону.

— Ну что, сынки, навоевались? — сказала старушка.

О ее возрасте он мог только догадываться. Лицо было морщинистым, но жизнь всех старит по-разному. И вдруг ему на секунду показалось, что эта та самая старая индианка из народа майя, предсказавшего конец света на 2012 год, которую он видел рядом с отелем в Канкуне.

Та же самая? Черта с два. Рихтер вспомнил, сколько километров отсюда до штата Кинтана-Роо, и только затряс головой. Конечно, старуха была другая. Просто типов лица, особенно у индейцев из изолированных горных районов, не так уж и много. Он хотел взглянуть еще раз, но живой мумией уже занялась крупная сестра милосердия, загородив ее своей массивной фигурой. Она собиралась поставить той капельницу. Все современные приборы в палатах интенсивной терапии были, видимо, заняты.

— Макс, hello! — услышал он знакомый голос, когда пересек приемное отделение и подходил к выходу из больницы. — Навещал наших? Молодец, hermano.

В похожей на аквариум комнатке охранника сидел его старый знакомый.

— А, это ты, Диего, — сказал Рихтер, узнав товарища, который открыл стеклянную дверь и вышел к нему. — Что ты тут делаешь?

— Попросили посидеть пару часов. Заменяю одну приятельницу… по прежней жизни. Пока она сбегает ребенка из школы забрать. Да, школы уже заработали. Завидую… У тебя есть минутка?

— Дружище, давай побыстрее, — покачал головой Рихтер. — Я спешу.

— Я не хотел об этом говорить… чтоб никто не подумал, что я псих.

Парень переминался и ходил вокруг да около, будто не хотел делиться тайной. Вокруг в приемном покое были люди, но никто не смотрел на них двоих, все были погружены в свои дела и суету. Поэтому он заговорил снова.

— Когда мы летели… я почувствовал себя… странно. Это было похоже на приход.

Что он имел в виду? По-английски военспец услышал в ухе слово “trip”. Какое еще путешествие?

Да нет же. Это так транслятор перевел сленг наркоманов, которым Диего воспользовался. Имелся в виду «приход» — ощущение после принятия дозы. Глюк. Галлюцинации. Эйфория. Измененное состояние сознания.

— Короче, меня вштырило, как после колумбийского «кокса». Да, было время, когда я употреблял эту дрянь. Потом соскочил. А там в воздухе почувствовал то же самое, только в десять раз сильнее. Или в миллион. Как будто я могу поиметь самого дьявола, и еще силы останутся, чтоб закинуть Тлачи на этот… Эверест. Или на Луну. Что ты скажешь на это, Макс?

Рихтер молчал. Ему захотелось закурить по примеру Гаврилы, который, не стесняясь, доставал сигареты, не обращая внимания на зрачки старомодных камер.

«Значит, там в полете мне это не показалось. Но это было не что-то, что внедрили в меня одного. Это какое-то направленное воздействие. Очень сильное. Раз оно повлияло даже на полностью биологические объекты. А у этих тупых зомби в Башне было что-то противоположное ему. Иван сказал бы, что это бафф и дебафф… Чепуха!»

— Я думаю, это атипичная реакция нервной системы на дыхание через аппарат, — сказал он вслух. — Такое бывает. Либо комплексная реакция на стресс, вызванный подготовкой и ожиданием боя. Вряд ли нам командование добавило что-то в еду. Даже если отбросить моральные вопросы… это слишком большой риск. Мы и без этого готовы были рвать врагов.

— Понятно. Ты меня успокоил, — сказал Диего, но по глазам Рихтер понял, что не убедил того. — Значит, показалось. Я тебе еще одну вещь хотел доверить, Макс. Как другу, не как командиру. Я ведь был бандитом. Мафиози.

Молодой партизан сказал это так, будто тайна его тяготила.

— Я и так это знаю, — ответил военспец.

— Нет, ты не понял. Я был не мелким автовором! Не только вытаскивал чипы из дохлых чуваков. Я настоящие мокрые дела проворачивал! И дурь мы распространяли. Даже в школах. Я был в MS. Их мексиканском «отделении». Я был решалой. И на «стрелки» с «пушками» меня брали. Ты мои татухи видел? Такие обычной мелюзге не делают.

Ого. MS. Mara Salvatrucha — бригада «сальвадорских бродячих муравьёв». Знаменитая организация, которой скоро исполнится восемьдесят лет. Хотя, какая в сущности разница? Бандит он и есть бандит. Это как в советском кино, которое любила бабушка — «там у него не закрытый, а открытый перелом!».

— Ну и что? Как думаешь, кому было выгодно, что такие молодые оболтусы шли в банды, вместо того чтоб учиться?

— Этим чертовым гринго и банкирам, — ответил парень. — Все боссы мафии были повязаны с этими шишками из Мехико-сити. Но я-то думал, что у меня есть семья, клан, род. Что я служу ему. Но когда мне понадобилась помощь, когда я влип… никто обо мне, блин, не вспомнил. Это в прошлом. Теперь я буду служить только народу. А не каким-то чупакабрам-кровососам.

«Сальвадорские бродячие муравьи». Рихтер читал о них в файлах. В свое время банду почти ликвидировали федералы и конкурирующие мафии, от нее отпочковывались отдельные бригады, исчезли цифры в названии… но суть оставалась прежней. И она всегда возрождалась, как гидра. Вход в банду только через убийство. Желательно с отрезанием головы. В банде двести тысяч человек. Значит, где-то в земле или на дне лежат минимум сто тысяч безголовых трупов!

— Ты убивал тогда? — спросил его Макс.

— Да, пару раз. Но они были плохие люди. И головы я им не отрезал.

— Добряк.

— В сравнении с нашими главными отморозками я был паинькой. А до этого я был в небольшой банде. Мы называли себя “muertos locos”. Бешеные мертвецы. На самом деле бригад с таким названием было хоть пруд пруди. Но мы были самые крутые из мелких. Носили маски с изображением черепов. Шантажи, грабежи и все такое. И нашей визитной карточкой были черепушки, которые мы оставляли как знак. Обычно от мелких животных.

«Бешеные мертвецы? Нам это название бы тоже подошло, — подумал Макс. — но вряд ли София это бы одобрила».

Он знал, что перед штурмом небоскреба Диего отдал кому-то из тех товарищей, кто не летел, свой нательный крест, и распорядился, как поступить в случае его гибели. Крест надо было передать его матери, и что-то там сказать его девушке, оставшейся в Мехико и так далее.

— Короче, спасибо за уроки политической грамотности, jefe. Я по-новому стал смотреть на все. Мне реально стыдно за свое прошлое. Если бы у меня был выбор, я бы стал таким человеком как ты.

Рихтер чуть не пустил слезу умиления. Без шуток.

Максу вдруг захотелось дать ему важный совет, который он мог бы дать своему сыну. Про то, что нельзя никогда сдаваться. Неважно, противостоят ли тебе люди или косная материя. Трудно — удвой свои усилия. Не получается — утрой их. Учетвери. Упятери. Стисни зубы, мать твою. Не жалуйся и не жалей. Никогда не отступай. И когда-нибудь все стены рухнут.

Но он понимал, что смешно, зашибательски смешно давать советы о достижении жизненного успеха, когда ты разыскиваемый по всему миру преступник и все твое имущество умещается в ай-паке за спиной. Даже на его небольшую собственность в Великобритании, включая долю в доме — наложили арест. А всю его электронику, от мелочи до техники «умного дома», его машину — конфисковали. В компенсацию ущерба, который он якобы нанес своими действиями всему человечеству.

Диего, по крайней мере, был на своей родине. А у него самого не было ни одной страны, которую можно было бы назвать своей. Только призрак нового мира.

Пусть даже успех не в деньгах. Но и чинов с должностями ему тоже не досталось. И даже квартиру в Мехико в собственность не дали, хотя кто-то уже, как говорят, урвал и не одну. А иногда и с машиной в гараже.

Но Максим знал, что из него хреновый педагог, и этот парень был ему не сын, а учить уму-разуму здорового лба как-то глупо.

«Я ему что, проповедник из Свидетелей Иеговы? Не буду я говорить ему слащавые слова. Пусть сопли не распускает. Так-то он не тряпка».

— Ерунда, мучачо. Мы тут все не ангелы. Выкинь это из головы и иди лучше к своей mujere[3]. То есть сеньорите.

— Я так и сделаю. Только сначала мы сходим с ней в Базилику Божьей матери. Марии Гваделупской. Вспомним всех наших погибших и поставим свечки.

Это был намек и камень в его огород, но Рихтер пропустил его мимо ушей. Он уже попрощался со всеми, кто погиб и даже выпил рюмку за упокой, хотя и был трезвенником. Какого лешего он еще должен идти в храм? Сам он ни во что не ставил такие ритуалы, хотя понимал, что среди поголовно суеверных вояк не стоит трындеть об этом.

Да что там вояк! Это они еще пилотов не видели. Всю жизнь его атеизм и рационализм старшие коллеги считали юношеской бравадой и подростковым нигилизмом. Типа ты еще повзрослеешь и одумаешься. Даже когда ему минул «тридцатник». Притом, что ни одной аварии с человеческими жертвами на дирижаблях «Титан» не случалось, и никакого суицидального таланта не хватило бы пилоту, чтоб разбить этот аппарат даже намеренно.

Поэтому он сделал вид, что не понял намека, и сказал Диего, обретшему веру, что у него еще дела в городе, поэтому ему надо идти побыстрее. В общем-то это была чистая правда. Но его главным делом было просто немного отдохнуть и поспать.

*****

Рихтер знал, что ответ на угрозу извне НарВласть (запоздало, по его мнению) начинает массовую мобилизацию. Указ об укреплении вооруженных сил включал пункт об упразднении принципа добровольности при комплектовании Народной Милиции.

Одновременно началось ужесточение режима для мирного населения. Постановление № 5006-507-КТ гласило: «Безотлагательно начать очистку от нежелательных элементов территорий, объявленных прифронтовыми…». Список территорий и нежелательных элементов прилагался.

Ходила шутка, придуманная еще при старом режиме, что надо сообщать на соседей первым. Мол, свидетелей, конечно, в застенках тоже пытают, но обвиняемых пытают сильнее.

Но большинство жителей Мехико об этом не задумывались. Они праздновали и радовались. Особенно беженцы, возвращавшиеся в полупустой город, чтоб, как они надеялись, вернуться насовсем к мирной жизни.

Максим смотрел на них всех — на мужчин, женщин, детей. Молодежь, средний класс, сезонные рабочие и мигранты из еще более бедных стран — Гаити, Сальвадора и Гватемалы. И даже из Африки. Его наметанный глаз без подсказки научился их различать.

Почти вчера некоторые из них жили в долг. Платили проценты за микрокредиты… но платили марконалоги и покупали еду по макроценам. А сегодня у них был праздник непослушания. Парижская Коммуна тоже первым делом «простила» людям недоимки и долги.

Прогнозирование было явно не их сильной стороной. Армия аутсайдеров, которые не понимали, что борьба только начинается.

Теперь они ликовали и, видя его форму и его потрепанный вид, замечая синяки и ссадины на лице, которые они сразу определяли как боевые (это действительно были следы от ударов пуль по шлему наноброни), звали его выпить с ними.