В шаге от вечности

И после собеседования и долгих психологических тестов их обоих приняли и направили в Академию. Это было бесплатно, то есть оплачивал обучение Корпус. С той разницей, что специализацией Максима почти сразу оказался десант, а Эшли попала на пилотирование военно-космических судов. Даже несмотря на то, что на самолетах у нее были только тренировочные полеты. Похоже, психологические качества оказались важнее, чем налет часов.

И в итоге она смогла там служить, а он нет.

О ребенке первый заговорил Макс, еще когда они были пилотами дирижаблей. Но его подруга на это ответила, что это уничтожит ее шансы наконец-то построить нормальную карьеру и добиться самореализации.

Новое Всемирное трудовое законодательство подразумевало очень короткие отпуска по уходу за ребенком. Макс по привычке звал их «декретными». Это слово всегда удивляло Эшли.

— При чем тут декреты? Это слово ведь означает какие-то специальные законы.

— Бабушка отпуск по уходу за детьми так называла. Декретным. Она же из СССР.

— А я думала она была из Казахстана.

— Это одно и тоже тогда было. До самой смерти оставалась коммунисткой. У нее даже портрет Ленина был.

— И Сталина тоже?

— Не сбивай, пожалуйста. Был и Сталина, даже два, но она их в шкафу держала, а Ленин висел над кроватью. Эпатировала родственников. Но мы не о нем говорим. Так вот В.И. Ленин и ввел эти декреты. О мире, о земле и заодно об отпусках. Ну и еще какие-то… не помню.

Он часто пересказывал ей то, что бабушка говорила про Советский Союз.

— Представляешь, буржуи копировали советские вещи! И технологии воровали. В СССР никогда свои открытия продавать не умели, а на Западе пользовались этим. По журналам для русских школьников… в конструкторских бюро зарубежных компаний столько всего сделано!

— Понятно, — кивнула Эшли с деланным вниманием на лице. Видимо, не верила.

— А сейчас таких декретов нет нигде! — продолжал Максим, распаляясь, — Но это не планета перенаселена. Просто власти и капиталисты не заинтересованы в создании идеальных условий для беременных женщин.

— Беременных людей, — поправила его Эшли. — Трансгендеры тоже рожают. И мужчины. Обычных мужчин, цисгендерных гетеросексуалов, которые согласились на имплантацию искусственной матки и вынашивание общего ребенка из оплодотворенной яйцеклетки своей жены — на Земле уже четыре сотни.

— По-моему, это извращение. Моего отца бы хватил сердечный приступ раньше времени. Хоть он и всегда говорил, что человек широких взглядов. Но если бы другого выхода не было… или если бы ты меня попросила… — Максим не договорил, широко улыбнулся и дотронулся до ее руки.

— Дурачина! Я же шучу, — сказала Эшли и пихнула его в плечо, — Я бы никогда такого не потребовала. Это просто смешно. Ты мне нравишься таким, какой есть.

На мгновение в ее глазах зажглись огоньки, он попытался привлечь ее к себе, но она замахала рукой и опять уткнулась в развернутый на стене экран.

Он вообще-то тоже шутил. Даже если бы она почему-то не могла иметь детей, все это давно лечилось и корректировалось. Хотя она могла, насколько он знал. Скорее тут был вопрос личного выбора.

Максим увидел, что на экране у нее открыта таблица склонения финских существительных, и ей надо сдать зачет. Эшли постоянно обучалась на курсах. Совершенствовала владение языками, вплоть до экзотических, и разные прикладные навыки, которые ей никогда не понадобятся. Рихтер мог бы сказать, что это пустая трата денег, но у него язык не поворачивался. Эти средства она сама зарабатывала. Она вообще в основном зарабатывала чуть больше, чем он.

Они и до этого ссорились. Но разлом между ними был связан совсем не с тратой денег и не чувствами, а с политикой.

Как-то после просмотра фильма Копполы речь у них зашла о Вьетнамской войне. Один популярный коуч по семейным отношениям, тренинги которого были довольно дешевы, если подпишешь хотя бы двоих френдов, говорил, что ретро-увлечения могут оживить чувства и позволят найти новые точки соприкосновения.

— Ну, что скажешь? — спросил он, когда экран потемнел. — Вот какой он, твой империализм.

Она усмехнулась, положив голову ему на плечо.

— Это художественный вымысел. Ну давай, расскажи опять, Макс, как злые «пиндосы»… что за дурацкое слово! — произвели дефлорацию лесов, чтоб выкурить оттуда мирных вьетконговцев…

— Не дефлорацию, а дефолиацию.

— Не важно. А вот я скажу, что мне обе стороны одинаково противны. Я читала, что эти вьетнамские коммунисты расстреливали священников, а трупы во рвах известью засыпали.

— Никого они не расстреливали, кроме продавшихся империалистам. Они боролись за свободу своей страны!

— Это смотря с какой стороны посмотреть. Мне вот кажется, они боролись за тоталитаризм. А американцы, да, совершили ужасное преступление. Реликтовые леса уничтожать токсинами нельзя. И панд. Там же были панды?

— Не было.

— Ну, тогда в чем проблема?

Это она нарочно так поставила акценты, мол, людей, азиатов, «гуков» уничтожать можно, а панд нельзя, чтоб его позлить. На самом деле она не была жестокой, уважала все нации, все меньшинства. Даже слишком уважала. Она была по-своему доброй, более искренней, чем ее подруги, но… все равно чужой. И даже животных и детей любила больше в виде изображений из сети. С реальными, по ее мнению, слишком много хлопот. Хотя нет. Она частенько участвовала в сборе средств голодающим детям и зверям, не делая большой разницы между первыми и вторыми.

Она помогала детям и зверям, а он — партизанам. И оба смеялись друг над другом, сначала по-доброму, потом все злее. Вопросы власти и собственности… чужой, глобальной, а не их личной… стали их камнями преткновения.

— Буржуи все равно отнимут, сколько ты не помогай этим маленьким негритятам! — фыркнул он, увидев назначение платежа.

— Ты просто невежа из Казахстана. Тебя случайно не Борат зовут? Они африканцы, а не негритята. Ты же не скажешь про еврея, что он “kike” или “dirty jew”?

— Я еще и не так скажу, если он плохой человек… но никогда не сделаю человеку гадость, неважно какого он цвета… если он не заслужил. А вы слишком много значения придаете словам. Вся ваша жизнь театр, и вы носите долбаные маски, на которых нарисованы улыбки до ушей. Все знают, что полиции можно застрелить безоружного чернокожего, но нельзя назвать его негром. И у каждого есть право сменить пол сколько угодно раз и выбрать любой гендер или даже придумать свой, но нет права иметь крышу над головой, работу, пищу и чистую воду.

— Знаешь, darling… — она пыталась подбирать слова, пыталась погасить конфликт, — Ты слишком веришь всяким бредням из сети. В странах, где правят буржуи… точнее, рыночная экономика… там ни один ребенок с голоду не умирает. И у каждого есть крыша над головой и автомобиль. Даже бездомным там дают foodstamps, даже хроническим бродягам и наркоманам. А умирают люди там, где правят фанатики, племенные вожди и кровожадные бандиты-радикалы. Такие, как твои лесные друзья. Давай, покупай теплые подштанники своим гориллам с полуострова Калимантан, покупай!

— Полуостров называется Юкатан. И там воюют за свободу неосапатисты. Они герильяс, а не гориллы.

Эшли эти тонкости, конечно, знала, ведь она бывала в Канкуне на отдыхе не раз. Но ей нравилось его троллить. А по-английски слова “gorillas” и “guerillas” и правда, звучат похоже.

При этом он был готов поклясться, что мисс Стивенсон не была социошлюхой, как многие ее подруги. Социальный капитал для нее мало значил. Она не выкладывала длинных трехмерных отчетов о поездках, шоппинге, своих хобби. В сети проводила очень мало времени — от силы пару часов в день и только по работе.

Но в целом у Эшли было слишком мало расхождений с общественной нормой, чтоб они могли ужиться.

С буржуазной моралью, как называли эту норму чуваки, с которыми Макс общался в сети. Чуваки, которые читали Энгельса, Маркса, Фромма, Маркузе и цитировали последние работы Леона Ванцетти. По всему миру левое движение росло как на дрожжах. И это были уже не безобидные говоруны, а те, кто хотел реальных действий.

Эшли такие знакомства, мягко говоря, не одобряла.

«Надо учиться, работать, верить в себя, вкладывать деньги в свое образование и личностный рост! — вот был лейтмотив ее слов. — А не ныть в чатах о благой уравниловке и гуманных ГУЛАГах. И уж тем более не бегать с ржавым автоматом по джунглям!».

Но даже когда они так «кусали» друг друга, в этом был элемент игры и несерьезности. После этого они всегда мирились. Так продолжалось до одного случая.

Это случилось уже в этом году. Когда он, вернувшись после командировки, находясь не в себе, рассказал ей то, что рассказывать не имел права. Про базу и передающую станцию повстанцев на маленьком индонезийском острове ржавых кораблей и операцию по ее захвату. Про то, как Корпус мира ликвидировал и пленных, и свидетелей из обитавших там «мусорщиков». Парий, находящихся на самом социальном дне, неграждан, не принадлежащих ни к одной стране, но все равно людей.

Он в зачистке не участвовал, но стоял в оцеплении. Макс показал ей снимки, которые сделал сам из глаз, сильно рискуя. Нарушил присягу. Но эффект был совсем не тот, которого он ожидал.

— Ты лжешь, — сказала она. — Или тебя самого обманули. Это монтаж и графика. Я знаю, как такое делается. Я еще маленькая была, когда появился Deep fake.

— Ты о чем? Какой фейк? Я это снял сам. Я тоже так думал, пока мне это давали другие. Но я видел это своими глазами. Они убили их всех, а трупы сожгли. И это были не работорговцы и не наркомафия, а люди, которые хотели перемен. Ты хочешь еще свидетельств? Я найду. Сама и решишь, правда это или нет. Я думаю, это не первый случай. Ну так что? Найти?

— Не хочу, — она закрыла голову руками, будто маленькая девочка, зажимающая уши при ссоре родителей. — Мне уже плохо оттого, чем ты меня грузишь. Прекрати. Прекрати, слышишь! Меня тошнит и от тебя, и от твоих ненормальных приятелей. Иди к ним, если они тебе важнее, чем я! Иди! И гоняйся за своим призраком коммунизма. Чертов фанатик.

Она перевела дух. Взгляд ее был страшным, в нем была боль пополам с гневом. Комфортный мир дал трещину, но она пыталась склеить его… и ей это удалось.

На его попытки обнять ее, она просто отстранилась. И вдруг произнесла уже более спокойным голосом:

— Даже если ты не врешь… ну а ты думаешь твои любимые партизаны так не делают? Не убивают безоружных? Не пытают и не режут на куски? Я читала, как тоталитарные режимы уничтожали людей. Побольше, чем Корпус. Ты помнишь Пол Пота? Давай, езжай! В свою Южную Америку. Или Мексику. Ведь ты этого хочешь? Твое место там, а не здесь. Ты убийца. Ты адреналиновый наркоман. И ты врешь себе, что для тебя есть разница, кого убивать. Но тебе важно, чтоб был максимальный риск. Я это давно раскусила. Чтоб была опасность и смерть вокруг, чтоб все рушилось и взрывалось. Поэтому ты и решил поменять сторону, ведь в Корпусе тебе не поручали серьезных дел.

— Корпус не ведет операций против неосапатистов. Они просто крестьяне, доведенные до нищеты, которые взяли в руки оружие, чтоб бороться с эксплуататорами-латифундистами и корпорациями. Эти партизаны не воюют против мирных людей. И не применяют террористические методы.