В шаге от вечности

Снова шорох и какой-то щелчок. Наконец, Максим обернулся. Но слишком поздно.

— Аттила Рим не брал. Его взял Аларих. И Гейдерих. А Маркса такому дебилу как ты не понять никогда. И хватит уже твоей демагогии!

С этими словами девушка, крепко державшая обычный 9-мм пистолет, выстрелила пленному в голову. Сильвио заметил ее движение слишком поздно. С гортанным криком ударил ее по руке, но пуля успела покинуть ствол.

— Дура! — заорал Хименес и отвесил своей пассии пощечину. Она отлетела и чуть не упала с кресла.

А мертвец рухнул на пол, на лице его застыло все то же надменное выражение, разбавленное удивлением. Из аккуратной дырки во лбу потекла кровь. Выходного отверстия не было; пуля осталась в черепе, отразилась от противоположной стенки и превратила содержимое головы в фарш. Кровь ручьем текла по полы кабины.

Максим потерял дар речи. Он видел всякое, но такое спонтанное убийство до этого чаще встречал в вирках и в вестернах. Даже в Корпусе всегда существовал какой-то формальный протокол. И никто бы не позволил невесте или жене полевого командира своевольничать.

Он сам лишил жизни в этот день много людей, даже добивал поверженных и уже обезоруженных… но при совсем других обстоятельствах. То, что допустимо в горячке боя, когда каждая секунда на счету, совсем не годится в тылу и в моменты затишья.

— Какого хрена ты творишь?!

— Он идиот, что толку тратить время на идиота? — София поднялась и вытерла кровь из разбитого носа платком, от которого пахло духами. — Повторял заученные фразы. Как робот.

— Все равно. Это не наши методы. Где приговор? Это, мать его, убийство. Самосуд!

— Это не самосуд, а казнь. Казнь того, кто пролил реки крови наших товарищей. Я могла поручить ее кому-то из крутых мучачос вроде тебя. Но я взяла на себя. Ты слишком мягкий. И даже Си слишком мягкий. Верно, любимый?

Хименес промолчал, стиснув зубы и кулаки, наверняка до боли. И смотрел в экран переднего обзора, хотя электронный водитель вел машину без его участия. Видимо, очень хотел ее придушить. Ведь ему теперь попадет. Конкретно попадет. Сквозь зубы он прошипел что-то очень сексистское: мол, все бабы такие. Начиная с Евы… которая, мол, сама все придумала, а дьявола подставила.

Рихтер ничего не сказал. Ему было тошно видеть такую некомпетентность. И пол тут был не при чем. Конечно, это не регулярная армия, но он и представить не мог, что они дадут глупым эмоциям ставить под угрозу общее дело.

— Ну хватит, Максим, хватит, — попыталась она увещевать его, — Мы живы, он мертв, о чем тут спорить? И какая к дьяволу может быть жалость к тому, кто наших убивал без счета?

— Он был администратор, а не солдат, — попытался возразить Рихтер. — Я же умею отличать. Командиром был кто-то другой.

— Он был их главным. У него под началом были наемники: снайперы, операторы дронов, спутниковые корректировщики! У него руки по локоть в крови наших братьев. Я просто сравняла счет.

— Не лучше было доставить его в ЧК и допросить?

Она вдруг сжалась и стала белой как полотно. Ее пальцы впились в подлокотники, которые кресло «вырастило» навстречу ее рукам. Попутно девушка старалась отвести взгляд от лежащего на полу трупа, который, каким бы плавным не был ход машины, иногда дергался и дрыгал конечностями.

— Си, родной… скажи ему, чтоб замолчал. Он огорчает меня. Ты же знаешь… они в свое время меня… ты знаешь… в СПБ…

— Это был он?! — пророкотал Хименес. — Этот корповский червяк? Он тебя мучил?!

Командир не отличался сообразительностью. Ну как мог этот обеспеченный и образованный канадский корп быть во всемирной контрразведке? Не бывает таких совпадений. Там работали совсем другие люди, хотя тоже не лапочки. Люди из высших классов туда работать не шли, там платили не так уж много за собачью работу. Гораздо меньше, чем у частников. Туда шли те, кто любил заниматься такими делами не за деньги, то есть имел небольшие психопатологии, или те, кто очень хотел получить гражданство и бонусы, выбраться с периферии и закрепиться в странах первой категории.

— Нет! — всхлипнула девушка. — Просто тип, чуть похожий на него. Такой же лощеный, чистый и белый.

Сильвио вдруг стукнул кулаком по стенке, благо, внутренняя обшивка была мягкой и напоминала на ощупь ту же биопластмассу.

— И все равно! Чертова идиотка! Я тебя под трибунал отдам.

Но сказал он это не очень уверенно. Уже смягчался.

Максим увидел в глазах несгибаемой сеньориты Торрес слезы. И глаза эти стали как у кота из древнего мультика про зеленого огра.

А парой секунд спустя героический Сильвио Хименес, партизанский командир Нефтяник, развел руками: мол, женщина… что с нее взять. И опустился рядом с ней на пол кабины, приобнял и прижал к себе.

— Ладно! La tonta. Дуреха. Я все устрою. Отцы-командиры, конечно, позлятся, но я прикрою тебя, детка. Скажу, что в порыве праведного гнева, блин…Вот дура! Что на тебя нашло? Эх, ладно. Все равно он ничего нового бы не сказал. А данные мы получим с сервера, там гораздо больше, чем было в его тупой голове. Теперь из нее ничего не извлечь. Ты ее разнесла как тыкву, ха! Мне системщики говорят, что корпы, конечно, все стерли, но это не обычный сервер, поэтому следы можно найти. Какая-то блин, «квантовая запутанность». Да у нас вся жизнь из запутанностей состоит.

Научный термин забавно звучал в его устах.

— Мне нужно побыть одному, — произнес Максим, глядя в одну точку. — А иначе я могу что-нибудь плохое сделать.

— Конечно, посиди, выпей воды… тут есть и содовая. Можешь даже прилечь, Макс, амиго. Ты заслужил. А потом на базе выпьешь чего покрепче, поспишь, остынешь, — сказал Сильвио, панибратски хлопая его по плечу. — И взглянешь на ситуацию другими, черт возьми, глазами. Чекисты могли и живым его отпустить и даже на работу принять военспецом. А это неправильно.

Вот как. Минуту назад ругал свою подругу, а теперь стал на ее сторону. Ну не олень ли? А все потому, что их объединяет нечто большее, чем идея или партия. И потому что эти двое люди, а не машины. Эта мысль почему-то царапнула Максу душу.

«Человеческое, слишком человеческое…» — вспомнил Рихтер слова философа.

Официально контрразведчики и тайная полиция НарВласти звались не ЧК, а Народно-Коллективной Службой Безопасностью и старались избегать ассоциаций с большевиками, так как не все их тут любили. Но их так называли все — и враги, и свои, и друзья. Звучным неологизмом — los chequistas. Это слово изредка использовалось в испанском, но только в исторических книгах и мемуарах для описания реалий одной далекой страны.

— Вы даже не выяснили, есть ли в здании еще сюрпризы.

— Саперы разберутся. Они мозговитые, и пару дронов привезли. А с ним разберутся там, — он указал вниз. — Подземные черти. Я могу подтвердить, что была попытка к бегству. София тоже может. И тебе не советую говорить, что было иначе. ¿De acuerdo? Что еще тебе нужно?

— Si, senior Si, — ответил по-испански Максим, заковыристо выматерился и перелез на заднее сидение, где было место для дополнительных членов экипажа или десантников, которых «Призрак» тоже мог перевозить. Все же в этом танке было больше места, чем в любом автомобиле. Когда он обернулся в последний раз, то увидел, что за его спиной София и Сильвио держатся за руки.

Плоть сильнее стали. Это уже из дурацкого фильма про Конана-варвара.

А потом они вместе упаковали труп в эластичный мешок с герметичным замком (пара таких входила в комплект снаряжения экипажа), вытерли кровь с пола и положили черный мешок, смутно повторяющий форму человеческого тела в вертикальную капсулу в углу, которая служила в этом танке и биотуалетом, и душем.

Смутное чувство заставило Рихтера поморщиться. Что-то было неправильно вокруг. И вряд ли то, что застрелили в общем-то плохого и замаранного с ног до головы в чужой крови человека. Что-то более глубинное.

Но он нашел для себя объяснение. Любая серьезная победа всегда несет в себе примесь горечи. Это диалектика. А они делали великое дело. Поэтому была уже не просто горечь, а почти горе. Если вспомнить о заплаченной цене.

И кто он такой, чтоб судить других за их слишком скорый суд? Да, бывают перегибы. Но никто в белых перчатках не сделал еще ни одной революции, подумал Макс. И не для того он стал ренегатом, чтоб осуждать тех, кто борется с врагами человечества, пусть и не всегда простыми методами. А сторону баррикад если и меняют, то уж точно не дважды.

Никакой рапорт об этом случае он подавать не будет, а если заставят — напишет то, что не поставит его товарищей под удар.

Вскоре они прибыли в штаб. Здесь Рихтер увидел, что уже собралась небольшая толпа. Не хватало еще, чтоб его чествовали как какого-нибудь чертового Ахиллеса или царя Леонида. Он заранее сделал лицо попроще.

Возглавлял процессию, которая вышла их встречать прямо в подземном гараже, генерал Давид Натанович Шульц, который опирался на тросточку. Видимо, у него опять разболелось колено. Что ж, ему придется это выдержать.

Особого раздражения у старого вояки не возникло, когда ему сказали, что важный пленный погиб при попытке задушить конвоира и отобрать у него оружие.

— Жаль, конечно. Но се ля ви, — развел руками Шульц. — Сэкономили время членов народного суда. К нам и так попало много важных шишек. Обойдемся и без него. А вы молодцы. И товарищ Браун просто ас! Когда-нибудь эта операция будет в учебниках.

Рихтеру опять захотелось сделать жест «рука-лицо». Рациональность тут даже рядом не ночевала. Какие учебники?! Что он несет? Война не закончилась. Делят шкуру не убитого, а вполне живого медведя. А может, он просто пьян?

Пожилой израильтянин на ногах держался твердо, голос имел звонкий, но лицо его было красноватым, а глаза слишком веселыми. Видимо, уже начали отмечать и снимать стресс. Черт бы побрал этих людей старой закалки. Но и те, кто моложе, выглядели некоторые так, будто им не терпелось отмечать победу.

— Да, он герой. Этот Максим не взорвал центр управление, а спас здание и его содержимое для народа! — поддержала Шульца София, которая, оказывается, была поклонница творчества Стругацких. Ничто в ней уже не выдавало былой гнев, стоивший начальнику охраны Баннерману жизни. И виноватой она себя не чувствовала.

Вместе с женихом вышла из машины и обняла военспеца. Склонилась к его голове. Максим уже слегка остыл, поэтому не отстранился, хотя ее волосы щекотали ему ухо. Даже сейчас прикосновение было приятно ему и вызывало разные ассоциации и воспоминания, хоть и ложные, виртуальные. Душа к ней не лежала, но тело часто живет отдельно от души.

Сама она, может и не имела ничего такого в виду. В южных краях другие представления о личном пространстве. Ее муж стоял дуб-дубом и ревности в глазах не промелькнуло.

— Прости, что не успели вам помочь, — сказал Сильвио, крепко пожимая Максиму руку. — Но вы настоящие звери! Сами справились. Вставили корпам по самое не балуй.

Раздались аплодисменты. В прежние времена еще защелкали бы вспышки фотокамер. Но теперь никакая подсветка для фиксации не требовалась. Рихтер понял, что вполне может вечером оказаться героем агитационного ролика. Слава богу, что никто не кинулся брать у него интервью.