В шаге от вечности

Рядом с пленными высилась гора конфискованного оружия и брони. Многие враги носили экзоскелеты, а те, у кого их не было — обычные бронежилеты минимум четвертого класса защиты. Теперь, когда их вытащили из доспехов, они сидели в одних подштанниках или комбинезонах, а кто-то в одних трусах, так что было видно все синяки и раны. А может, их раздели, чтоб дополнительно унизить.

— Да так себе бойцы. Слабоваты. Мы думали, здесь бразильский спецназ, — произнес тот же партизан-конвоир, — Говорили даже про североамериканскую ЧВК. А тут одни наши «матадоры» и немного безопасников «Пирамидки». Уже начали опознавать убитых. И почти все — из компании. Эти типы говорят, основной персонал почти весь вывезли. Осталось только прикрытие. И типа они вызвались на это добровольно. Вот заливают! Ясное дело, или зомбированы, или им пообещали золотые горы.

«Интересно, — подумал Рихтер. — Что они прикрывали? На что надеялись? Или просто время для чего-то пытались выиграть?». Но пока он приказал себе не забивать этим голову.

Они шли на запад по проспекту Пасео-де-ла-Реформа, где трупы солдат РевАрмии лежали целыми ровными рядами на тротуарах, кое-где прикрытые брезентом, простынями или обычным полиэтиленом, а кое-где и без этого. Специальных мешков не хватало, носилок, видимо, тоже. Но скоро тела будут увезены. Наверняка для этого найдут и машины, и медперсонал.

А завалы еще даже не начали разбирать. Там, под ними металл и плоть, сцепившиеся с агонии, вполне могли лежать вместе.

Тут и там попадались сожженные танки и другая бронетехника.

Максим снял шлем после боя и вытер пот со лба. Пахло гарью, жженой пластмассой и горелым мясом. Знакомый запах.

Людей на улицах не было, лишь отдельные часовые и один регулировщик, размещавший светящиеся указатели. Никто пока не спешил использовать освобожденные здания даун-тауна по прямому назначению. Не считая армии, район был пуст. Тут еще было море работы для саперов и техников. Но Рихтер заметил пока всего одного колесного робота-сапера.

В городе явно сейчас очень востребованы похоронные команды, спасательные службы и врачи. А еще специалисты по разминированию. А чуть позже будут нарасхват инженеры-ремонтники и строители.

Рихтер увидел на фонарях несколько ворон, но они тут же вспорхнули и улетели, будто поймав его взгляд. Да, стервятники определенно не ошиблись в своих прогнозах.

У барьера ему попались мертвые тела, часть уже упакованные в черные мешки. Это были гражданские. Среди них не было детей, все, кто ему попадался, были слава богу взрослые. Но Максим почему-то вспомнил остров кукол в районе Сочимилько, на ацтекских каналах, где были тысячи страшных пупсов всех видов. И у них тоже были оторванные конечности, закопченные или фарфорово-бледные лица. За время боев и обстрелов в Мехико наверняка можно было увидеть и такие картины. Но в этом районе дети вряд ли оставались. Или все-таки могли найтись настолько тупые гражданские, которые пытались пересидеть здесь штурм, боясь бросить свое барахло?

Пальмы на разделительной полосе, некогда гордые и красивые, стояли как обглоданные палки. Многие были прострелены или срезаны до середины, или совсем разбиты в щепки.

За линией оцепления разрушений было меньше, но они тоже были. В соседних районах были уничтожены сотни зданий и повреждено еще больше. Это уже от обстрела со спутников. Жертвы там исчислялись тысячами, а может и десятками тысяч, несмотря на эвакуацию и просто бегство миллионов жителей, которое должно было снизить плотность населения.

«Как корпы хотят это объяснить мировой общественности? — размышлял Максим. — Как?! Ах да… Был же какой-то ультиматум с их стороны. Вроде бы они говорили: ни шагу дальше… Требовали прекратить обстрелы со стороны нашей артиллерии. Хитрые какие. Тогда бы они сидели там вечно. Но СМИ… внешние, глобальные… смогут все вывернуть так, что людей под спутники подставили, конечно, мы! И убили тоже мы!».

Но с этим ничего нельзя было поделать. И все же, подумал Максим, это совсем не Пиррова победа.

«Нет. Этот нарыв надо было выдавить и прижечь каленым железом».

Оцепление с внешней стороны не просто не было снято, его усилили. Кто-то из командования, скорее всего Ортега, приказал окружить территорию двойным кольцом, чтоб даже мышь не проскочила. Людей в район не пускали, и, вероятно, не выпускали, хотя с этой стороны никто и не рвался наружу, так как не осталось ничего живого. Только военные могли проходить, и то после длительной проверки документов. Бойцов «Ягуара» это тоже наверняка коснется.

И вот они добрались до КПП на внешнем периметре в том месте, где недавно еще кипел самый жаркий бой, когда Революционная армия пыталась взять осажденный «треугольник» Куаутемока. Теперь через весь проспект, очищенный от машин, были установлены сплошной стеной заграждения в человеческий рост. Поверху была натянута витая колючая проволока. В одном месте заграждение прерывалось, и был организован проход. Там стояли бетонные блоки и модульные армейские палатки защитного цвета. Памятник самому Куаутемоку, последнему ацтекскому правителю Теночтитлана, безучастно взирал на то, что творилось рядом с его подножием.

Бойцы «Ягуара» достигли контрольно-пропускного пункта как раз в тот момент, когда к нему подвели колонну пленных под конвоем. На их глазах через узкий check point под свист и улюлюканье собравшейся с противоположной стороны толпы, под крепкую брань партизан (в которой словечко «Cabron» было самым мягким) шли понуро разбитые корпы, держа руки над головой. Их было не больше ста человек. Если среди них были полицейские, то только в штатском. Но большинство были в форме сотрудников корпорации “Pyramid products”. Маскироваться копам под корпов и наоборот было бессмысленно — и тех, и других народ ненавидел одинаково. Судя по типу внешности, пленные были в основном из Латинской Америки. Людей североевропейского типа внешности почти не было. Азиаты и чернокожие тоже были, но очень мало.

Пленных на пропускном пункте оставили ждать, а бойцов-«ягуаров» пропустили вперед. Офицер РевАрмии с красной повязкой на рукаве, которого сопровождали два бойца в тяжелой броне, осмотрел их и просветил каждого крохотным переносным сканером. Потом кивнул, и шлагбаум поднялся, выпуская их на свободу.

Глазам открывалась диковатая картина. По левую руку от барьера, который судя по всему, шел по границе административного района, царила абсолютная пустота и запустение, а по правую город оживал, ходили пешеходы и изредка проезжали машины.

Правда, единственным транспортом, кроме броневиков laMilicia, на улицах пока были автомобили экстренных служб и мобилизованный под эти цели гражданский транспорт, на который была нанесена временная маркировка. Легковушек было не заметно, да и гражданских грузовиков тоже. Видимо, зарядные станции еще не включили. Зато многие из этих автомобилей были с ДВС, включая дизельные двигатели.

— Мы думали их тут целая дивизия, в даун-тауне, — сказал Максиму, когда тот проходил мимо, офицер с КПП. — А их не больше батальона. И большинство не военные, а обычный техперсонал. Одно слово… крысы.

— Точно. Сдались, стоило как следует пугануть! — оскалил зубы в довольной улыбке один из конвоиров, который остановился рядом, и вид он имел такой, будто хотел стрельнуть у бойцов штурмовой группы сигарет. Но сдержался, видимо, понял, что вряд ли на их бронекостюмах есть соответствующие карманы. Хотя карманы у них были, вот только сигареты даже несколько курильщиков из их числа с собой на задание не взяли.

Рихтер еще раз окинул взглядом пленных. Может, кого-то из них пристрелят или замучают потом, но пока с заключенными обращались куда галантнее, чем они того заслужили, подумал военспец.

До Максима донесся ровный гул работающих двигателей и шорох шин. На его глазах к блок-посту на четырех открытых платформах с колесами в человеческий рост подъехали с востока не меньше двух сотен повстанцев, держа оружие и руки над головами. Кто-то на ходу палил в воздух. Женщина в красной бандане размахивала национальным триколором Мексики. Над другой машиной вился красный флаг «Авангарда». Слышны были выкрики: “Victoria! Victoria!”.

Здесь огромные машины были оставлены, а солдаты спешились и маршем направились на запад — в оцепленный район.

Трудно было поверить, что это, и правда, конец. Рихтер обернулся в сторону Башни, будто прощаясь с ней. Да уж, это место он точно не будет вспоминать с теплом и скучать.

И вдруг на их глазах, как при штурме настоящего рейхстага, кто-то установил на крыше красное полотнище. Нет, это была не ткань, а голограмма. И она была видна, должно быть, чуть ли не из любой точки города. На гигантском флаге, который гордо реял, был герб «Авангарда» с калашниковым, зажатым в кулаке.

«Добрый знак», — подумал Максим. Он вспомнил, как в годовщину победы в 2045 году из России транслировали на весь мир грандиозное зрелище с Д-реальностью «Штурм Рейхстага или Сумерки Третьего Рейха». По стечению обстоятельство он смотрел его как раз-таки из Берлина, где был на обучении, поэтому проникся вдвойне.

Вот и здесь было почти так же.

— Viva! — заорал Альфонсо, потрясая автоматом. Но, видя, что никто из «ягуаров» его не поддерживает, замолчал и притих.

— А неслабо тут все раздраконили, — произнес Диего со смесью благоговения и странной гордости. — Старики говорят, что великое землетрясение 1985 года даже близко не подошло к этому.

Вдруг индеец Рауль подошел к Максиму и положил руку на плечо:

— Я знал, что ты не трус, ам…

Старик закашлялся. Но Максим уже знал, каким будет первое слово. И не ошибся.

How predictable.

— Амиго… Но сегодня я узнал, что ты не просто человек. Дух сошел на тебя. А то, что тебе сейчас плохо — это нормально. Путь таких как ты легким не бывает.

«Какой еще дух, Donnerwetter? — не понял сначала Макс, а когда понял, рассмеялся. Сам он в призраков и духов не верил лет с пяти, — Надеюсь, Боливара или Че Гевары?».

Ну хорошо, если не Кортеса. Не хотелось бы быть завоевателем. Хотя этому чуваку тут бы понравилось… Боливар умер своей смертью, но увидел, как дело его жизни рухнуло. Хотя, наверно, это ждет любого, кто не умрет молодым. И Кортес под конец жизни тоже потерял все, что имел. Но еще меньше Максиму хотелось бы чувствовать себя особенным, чем-то отличающимся от товарищей и всех простых людей, которые творили историю на улицах городов Мексики. Диалектический материализм негативно относится к преувеличению роли личности в истории.

Какого дьявола его потянуло на пессимизм? Он ведь был циник, реалист, но не нытик. А плохо ему было только от того, что он отходил от обезболивающего, и начало охрененно болеть плечо. В лучшем случае там сильный ушиб. Но надо показаться лекарю.

— Мы устали как собаки. Давайте перекусим, пока ждем, — предложил с крестьянской прямотой Рауль. — Бой-то окончен.

И они выбрали место и уселись на бордюр, а кто-то прямо на клочки уцелевшей травы. Тут уже можно было всем снять шлемы, и сбросить эти чертовы коптер-паки. Оружие держали при себе. Оружие нормальный боец нигде не должен оставлять его, кроме положенных мест.