Дева Небесная

Скатываться было удивительно не больно: перед глазами калейдоскопом завертелась трава, земля, последним, что он увидел, было солнце на ярко-синем небе, – Диана распахнула безжизненные синие глаза в резервуаре. Она ничего не видела вокруг. Темнота сходилась вокруг с чавкающим звуком, съедая любое движение. Диана Моро распадалась, теряя свою личность и растворяясь в Архитекторе разума.

***

Они вдвоем на берегу у Чарного моря во Вране. Она видела спину брата: он забрался на скользкий валун и стоял, не обращая внимания на прохладные волны, норовившие сбить его с ног. Она сторожила его обувь, а он медитировал, кажется, стоя? – Диана не чувствовала его в такие моменты, но не спрашивала, уважая его редкое право на одиночество. Справедливости ради, она ему его почти не оставляла, будучи уверенной, что у них все общее. Здоровый эгоизм и напористость – они определили их как ее качества. Валь же старательно пестовал образ тюфяка во всех вопросах. Она ему это позволяла, кроме спорного аспекта, ради которого пришла сейчас:

– Валя, ты довел маму до слез! Ты знаешь об этом, слоняра невоспитанный, – она заметила, как его плечи недовольно дернулись, услышав теят. – Мама вышла из спальни: у нее глаза красные. Папа ушел гулять в парк. Они поругались из-за тебя.

– Не понимаю, – прохладно ответил Валь на вранском, даже не повернувшись, Диана поймала себя на мысли, что такого его могла бы даже возненавидеть. Ей стало страшно, но она подняла мелкий камень и кинула ему в ногу. Он обернулся, и в его взгляде мелькнуло нечитаемое чувство. – Ты нашу семью разрушаешь.

– Зачем пришла?

– Валь, ответь мне на теят, – потребовала Диана, не отводя взгляд, однако она никогда не видела, чтобы брат смотрел на нее так, точнее не смотря никак.

– Нет.

– Это тоже твой язык и наша культура. Это наша кровь. Ты – на такую же половину теят, как на другую – вранец. Мы – двойняшки, но это не значит, что я забрала себе всю кровь теят, а ты остался целым вранцем, – она добавила характерной гнусавости, передразнивая их знаменитый акцент. Валя продолжал смотреть на нее вполоборота, не удостоив даже полноценным взглядом. Диана не выдержала и вскочила на камни, начав приближаться к нему.

– Достаточно, что я учу теят и зубрю канон, – наконец ответил он, упрямо на вранском, отвернувшись от нее окончательно. Диана прекрасно поняла, что он решил поставить точку в разговоре, но это нельзя было так оставлять. Ее все еще смущало ощущение ведомости в реакциях: она бы никогда не кинула камень в брата.

– Ты! Ты плюешь на нашу роль! Просто сдаешься! Трусишь! Мне противно на тебя смотреть. Теят тебе неприятны! Неженка. Как будто вранцы чем-то лучше. Ты забыл, какой мы веры! Все отвратительные, а ты делаешь маме больно. Столько, сколько она делает для всех каждый день, мало, кто способен! Она – самый добрый человек во вселенной! Не смей активировать матрицы против меня, скотина. – Диана смутно осознала, что брат начал как-то влиять на окружающее пространство, и она, поддавшись порыву, толкнула его в море. К ее удивлению, он поскользнулся и упал с камня в осеннюю воду, – море мгновенно ощетинилось золотыми математическими формулами, которые она не понимала. Пространство покрылось рябью.

Брат не выплывал, но она услышала приближение роботов. Они всегда сопровождали брата: незримые помощники с ограниченным функционалом, любили его больше, чем ее, очевидно, – Диана продолжала смотреть вдаль безжизненными глазами. Ее грудь не вздымалось, она казалось белой статуей из столь любимого вранцами мрамора, если бы не шланги, опутавшие все тело. Приборы в лаборатории убивали любую идею живого движения. Дроны на грани слышимости проверяли состояние и показатели тела в резервуаре.

Она ушла, не дождавшись, пока он выплывет. Ее обида клокотала где-то в районе горла. Девочка ушла к любимому пруду под вишневой аллеей: в противоположную от скал и моря часть их парка. Там жила пара лебедей, на которую они могли смотреть вечно. Пока прекрасные птицы не открывали клюв, ломая идиллию.

Диана не понимала и не помнила похожую ситуацию: брат владел теят слегка хуже, чем она, но никогда не возражал против этой части своей семьи. Брат определенно манипулировал Архитектором разума, чтобы прервать копирование и запретить ей жертвовать собой.

Ей требовалось подумать, как перехитрить брата, игравшего на качественно ином уровне, чем она. Это овцы вокруг могли подумать, что он демонстративно не ведет никаких игр. Диана видела. Матричные модели, громоздкие расчеты, которые он вел постоянно на любую тематику, его любимые места, связанные с галактической войной, чтение мемуаров и разговоры с роботами. О, она была уверена, что он обменивался с ними сообщениями. Он общался с ними также, как она общалась в Архитекторе разума. Еще он играл в шахматы. Папу уже обыгрывал, еще несколько лет, и начнет обыгрывать маму. Оставался Бела, – пространство вокруг покрылось трещинами, и она поняла, что что-то пошло не так в ходе копирования. Виртуальность начала истончаться, синие смерчи снова начали крутиться в определенном порядке. Брат не справился с сигналом, – ее губы тронула горькая усмешка. Не зря именно это воспоминание всплыло: его ненависть к Софии теят уничтожила ее последний шанс на возвращение и переход. В Джюльбере и исчезнуть в никуда было не так страшно. За это она была ему благодарна, – Диана прекратила сопротивляться внешнему давлению, смирившись с навязанной Архитектором разума реальностью. Тело совсем перестало ощущаться.

***

Валентин сидел на полу лаборатории, уже не держась на ногах от усталости. Он был плохим братом, плохим сыном, плохим гимнастом, плохим министром, плохим вранцем, плохим теят и самое худшее, плохим человеком. Якорь из него тоже не вышел, – последние несколько дней от отчаяния он перестал есть. Юноша навсегда запомнил чувство голода, бережно перенося это жуткое ощущение по своей странной жизни. Голодал он явно чаще всех в Альянсе. Любезные мамины коллеги убедительно доказали, что проблема голода, неравного распределения ресурсов при условии линейного расширения Альянса, решалась новым правительством в первую очередь. Единственным исключением являлась условно самоуправляемая система Вран.

Каждый раз, когда у него брали кровь, его просвечивали на сканерах, фиксировали мозговую активность, ему читали лекцию о современном состоянии дел в Альянсе. Палата Контроля подчеркивала, что ему как члену императорского клана, надо соответствовать почетному званию. – Валентин только кривил губы в ответной усмешке.

Валь – не пленник, но передвижение ограничено. Он должен перетянуть сестру, как канат. В лаборатории были только клоны, с которыми он сумел быстро подружиться и роботы, всегда демонстрирующие непонятную теплоту. Теят, вранцы, все люди, не обращали на них внимания, относясь, как к необходимым атрибутам быта, – Валя чувствовал, что сходил с ума от отчаяния. Ему не удавалось найти сестру и убедить ее, привязать к себе, – Палата Контроля тоже начинала терять терпение.

Он не сильно уловил, что офицеры говорили о важности ритуального убийства. Это было также чужеродно, как и упоминание о хиситских террористах от местных, “правильных” хиситов.

Его вытащили роботы “Шляд”, обслуживающие Стан. Они обошли современные защитные протоколы корпорации по папиным документам и вывели его из шахты, а на орбите их украденный истребитель уже достали, едва успев вперед авангарда Альянса, – Палата Контроля и не скрывала, что они находились на одном из спутников “Кары Небесной”. Неактивном, пропустившем военные формирования: на двигателях “Шляда”, но военную группировку. При нем они не говорили об этом очевидном факте. Среди них были не столько теят, правильнее было сказать, Альянс. Теят здесь не было, – он снова заледенел от удушающего чувства вины перед сестрой: он не мог сосредоточиться только на ней даже сейчас.

Удивительно, но теят вообще не было. Все офицеры явно относились к младшим расам. Задача Валентина не менялась: подключиться к серверам Кары Небесной, что позволило бы ее контролировать. Юноша смутно догадывался, почему именно ему доверили столь почетную миссию. В его интересах было использовать ресурс Палаты контроля и Альянса, чтобы не дать раствориться сестре и маме. Однако он упрямо не понимал, в какой момент все поняли, что Кара Небесная – это планета, находящаяся в Центральной системе. В Старом мире она никогда не называлось Вранской. У него не было никакого выбора, кроме как плыть по течению и верить, что он сможет подключиться к ней по праву пленника, по праву крови, по праву Старого мира.

Валентин продолжал выполнять алгоритмы, которыми его снабдили. Проверил в миллионный раз вычисления, завязанные на странных пространственных показателях и какой-то методике летоисчисления: она казалось слегка знакомой. Он продолжал выполнение протоколов входа в интерфейс. Войти в Архитектор разума как архитектору не получалось, он оставался пользователем, а значит кирпичиком системы. Валь в очередной раз сильно ударил кулаком по полу, правая рука уже опухла. Пара пальцев нормально еще не успели срастись. Юноша удивился собственной уверенности, что сломал пальцы еще в шахте. Пленников в военное время не лечат, а прошло уже несколько месяцев.

Ему не отвечали на вопрос сколько прошло времени, мотивируя свое странное молчание, спутанностью его лето- и времяисчисления. С ним мало кто разговаривал, и никто не приходил. Почетный пленник на базе спутника Кары Небесной. Альянс продолжал освобождать Стан. Скоро Вран вернется в Альянс, в том же двусмысленном статусе, что и сам юноша.

Робот принес еду и проморгал ему оранжевым цветом, чтобы он перестал накручивать себя. “Дети должны есть, иначе дети не растут”, – с трудом понял Валь и покачал головой. Робот подъехал ближе и предложил ему меню. Валя снова отрицательно покачал головой, зная, что робот не может настоять, не подчинившись воле человека. Робот расстроено пискнул и кинул ему на больную руку батончик, – юноша почувствовал тошноту, подкатившую к горлу:

– Ты же знаешь, чего я хочу? Пожалуйста, маленький друг. Я слышал, Корпус доставил тела мамы и сестры. Покажи мне.

Робот проморгал на всеобщем условия сделки: юноша ест батончик, а он одолжит у системы наблюдения за базой запись. Валентин скривился, но кивнул. Его едва не стошнило на белоснежный пол. Еда продолжала проситься во внешний мир, но он упрямо сдерживал рвотные порывы. Ему прекратило казаться, что он умер на время, пока батончик оставался во рту.

Он жадно смотрел на проекцию двух цинковых, но, конечно, это был не он, закрытых гробов, бережно выгруженных в ангаре их базы. Корпус первым перевел форму в парадный режим на его глазах, приветствуя Гранд принцессу Альянса, – робот тревожно заклекотал, увидев, залитое молчаливыми слезами лицо мальчика. Он не вполне мог понять гамму человеческих эмоций, потому что его задача состояла в обслуживании человеческого персонала исследовательской базы, но он опознал горе.

Когда гробы унесли из ангара, слезы на щеках юноши полностью высохли. Робот зафиксировал глубокие тени под глазами, и заметные морщины, залегшие на детском лице. Робот сравнил детское лицо перед собой с выборкой из штатной фильмотеки Альянса и сделал вывод, что дети не должны так выглядеть. Он не знал, что с этим делать: сотрудники его не замечали, поэтому он позвал своего компаньона-клона, как раз вовремя, чтобы пресечь последнюю попытку подключения подростка к Архитектору разума, пока он не сжег себе мозг.