Паломничество жонглера

* * *

Горбатый старик, похожий на терзаемого пухоедами филина, ковылял по осеннему полю. Он не думал, что так скоро вынужден будет уйти. Он пришел в Клык, к Храму чтобы убедиться в своих подозрениях, но так и не успел.

— Слишком много, — шептал он, тупо глядя себе под ноги. Поле было неровным, земля подмерзла только сверху и часто оседала под тяжестью его тела. Намного легче было бы идти по дороге, однако сейчас там слишком много путников, и все они направляются в Клык или к Храму, а он идет в противоположную сторону. — Слишком много… — Впрочем, слова его явно касались не тех, кто шел по дороге. — Неужели они не почувствовали этого? Неужели?.. Дураки! Они даже не понимают…

Хотя он и сам не вполне понимал. За последние лет десять — не так уж давно! — в мире что-то разительно изменилось. И прежде, чем старик успел сообразить, что же происходит, это «что-то» начало диктовать свои условия, устанавливать свои правила. А никто («дураки!») так ничего и не заметил.

Поле закончилось, старик вошел в старый, опустевший лес и поковылял дальше, держась в виду дороги, но не выходя на нее. Там по-прежнему было слишком много людей.

Костерок он заметил издалека и решил обойти по кривой. Но не сумел — то ли по треску веток, то ли по нелепой случайности старика заметили тоже.

— Эй, дедуля, куды чапаешь?

— Гля, парни, какой хрукт выкотился из чашшы! Ну леший, взаправдный леший!

— Тока, слышь, одно подозрительно — чегой-то он не как все?

— То ись?

— Да, не мути, Косяра! Чё те не нравицца?

— Ну чего старый от Храма идет, када все — к Храму.

— А вот мы у него и спросим. Или ты, дед, Сатьякал не уважаешь?

— Не-е, не уважает, по глазам вижу!

— Нехорошо это, парни! Мы ж уважаем?

— А то!

— Ясен подсолнух!

— И я об чём! Выходит, это нас обижает старичина-то! Нас не уважает, ёлки-морковки!

— Да-а, не порядок. За такое надо б тебе, ста… Ох, ё!.. Ха-х! Шустрый дед попался. Вжарь ему, Косяра, за Тошнотика. Как он бедолагу-то!..

— Н-на!

— Ты что ж себе думаешь, стервь?! Мочи его, парни!

— Н-на, паскудина! Н-на! н-на!

— Н-на!

— Погодь, дай разок Тошнотику вдарить. Это святое. Да всё уже, подох дед. Ну-тка, что у него в котомке. Негусто.

— Ну, мы ж не заради поживы, верно? Мы за идею!

— А то!

— Ладно, парни. Жухайте трупяка вон в те кусты да пойдем супца похлебаем. К завтряму б с рассветца в Храм успеть, пока цейрмоньял не начался. А то потом не протолкнемся.

— Сча', ребят, я тока сапоги стяну с деда — и с вами. Хучь и рванье, а зазря добро выкидывать тоже не годицца, верно?

— Давай уж, стягуй… Мы, чай, не зандробы какие, подожжом тя!

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ (окончание)