Три ночи с лицемером или Stolen Car

11 Ночь вторая

Душ творит чудеса. Существа, вроде меня, о гигиене не думают. Когда у тебя нет тела, то и заботиться о подобных вещах нет нужды.

Но вот когда ты вдруг обрастаешь плотью, начинаешь кайфовать даже от воды, что льётся на твою больную похмельную голову, щекочет кожу, смывает всюгрязь, в которой ты вчера извалялся.

Сегодня эта грязь мне ни к чему, сегодня я примерный семьянин, любящий муж и заботливый отец. Сегодня я хочу быть зрелым, серьёзным. Хочу быть… взрослым.

Я чувствую себя родившимся заново, бодрым и готовым на подвиги во имя моей семьи. А таблетка аспирина, обнаруженная в домашней аптечке, кажется и вовсе волшебным эликсиром. Пока бреюсь, с кривой ухмылкой разглядываю набухшие красные ссадины, напоминающие о моём вчерашнем загуле. С ними точно нужно что-то сделать.

Адама в школе практически никто не видел и не знает, и вдруг явлюсь я вот с такой вот битой рожей…

На выходе из ванной комнаты, в меня практически врезается наша младшая.

– Папа! – удивлённо взвизгивает дочурка.

– Привет! – подмигиваю я.

– А мама сказала, что у тебя работа…

– А я свою работу закончил побыстрее и примчался, чтобы не пропустить вашу вечеринку в школе! – уже привычно вру я.

– Так ты поедешь с нами? – и без того большие глаза распахиваются изумлённо.

– Разумеется, принцесса!

Лил с визгом подпрыгивает и хлопает в ладоши, потом тянет ко мне тонкие ручонки, и я не могу не реагировать на этот искренний порыв. Я подхватываю девочку на руки, и она крепко обнимает меня. Такое странное ощущение…

Я прежде мало общего имел с человеческими детёнышами. Кажется, это, вообще, первое моё тело, у которого есть вот такие малолетние отпрыски.

Это так непривычно. Но мне нравится.

И… меня вдруг накрывает волной чего-то такого светлого, радостного, искрящегося, как первый снег, и я с изумлением понимаю, что всё это исходит от моей дочери, а проникая в меня, становится только ещё ярче, больше, светлее. Может быть,этолюди и называютсчастьем?

– Я не принцесса, папа, – степенно поправляет меня Лил. – Я… А угадай, кто я!

Я опускаю дочурку на пол и принимаюсь задумчиво оценивать со всех сторон её костюм. Выглядит она, конечно, необычно. Тёмные шёлковые кудряшки сейчас спрятаны под светлым париком оттенка серебра или, скорее, даже седины. Да и длинный балахон, по подолу порванный на неровные клочки, почти такого же странного цвета.

– Хм… даже не знаю… – принимаюсь гадать я. – Если ты не принцесса… то, может, неугомонный призрак одной милой девочки? Нет? Тогда кто… Фея? Опять мимо? Тогда я сдаюсь, Лил!

– Па-а-а-па! – с укором тянет девчушка. – Ну, я же банши[1]! Ты что, не понял? Мы с мамой сами платье сделали, и волосы мне купили… Тебе нравится?

– Очень! – вполне искренне признаюсь я и тут же добавляю, хитро щурясь: – Только… мне кажется… ты ещё не настоящая банши…

Лил обиженно хмурится и надувает губки.

– Но сейчас мы это исправим… – заговорщически шепчу я. – Идём!

Лил доверчиво топает за мной обратно в ванную.

Я сажаю её на стиральную машину, открываю шкафчик…

– Надеюсь, твоя мама нас не убьёт за то, что мы попользуемся её косметикой… – усмехаюсь я, перебирая всяческие женские штучки на предмет обнаружения того, что нам нужно. – Так… вот и пудра… но что-то больно тёмная… У банши загара не бывает. Нам нужно придать тебе благородную бледность… О, а вот этот крем, кажется, то что надо!

– Это не крем, папа, это же хайлайтер, – поправляет меня дочурка.

– Чего-чего? Ты где таких слов нахваталась? Не выражайся тут! – шутливо грожу я пальцем.

Лил хохочет так, словно её щекочут.

– Папа, ну, хайлайтер, это же для красоты, светлее сделать на лице…

– Вот я и говорю, нам это странное зелье подходит. Только мы им тебе всё лицо намажем… Прикрой глаза!

Дальше я, поражаясь собственному энтузиазму, включаюсь в эту увлекательную игру и гримирую свою дочь, словно заправский профи-визажист. Крем с труднопроизносимым названием придаёт ей не только нужную бледность, но и некое призрачное сияние.

После этого в ход идёт тушь и тёмные тени, и вокруг ясных глаз моей дочурки появляются нездоровые тёмные круги. А потом мы приводим в негодность мамину красную помаду, разукрасив ею подол платья и немного ладони Лил.

– Ну, вот теперь ты настоящая Прачка! – удовлетворённо выдаю я, поставив дочку перед зеркалом.

– Как жутко! – восхищённо взвизгивает ребёнок!

– Осталось и папочку немного подправить, – подмигиваю я и быстро карандашом наношу чёрточки вокруг своих ссадин.

Теперь они ещё больше бросаются в глаза, напоминая неаккуратно наложенные швы, но в том и вся соль. Большинство, если не будет приглядываться пристально, примет мои боевые отметины за праздничный грим.

– Класс! И Кирану надо такие сделать, – одобряет дочка, но всё-таки уточняет: – Папа, а ты что, подрался?

– Ага, – невозмутимо киваю я. – На меня ночью зомби напал.

– Правда? Ого! Расскажи!

– Непременно, но позже, – одёргиваю я эту непоседу. – А сейчас идём на кухню, а то у мамы блинчики остынут.

– У-у-у… ну, расскажи! – Лил вкладывает руку в мою ладонь и послушно идёт следом, но продолжает настаивать на своём.

Должно быть, она тоже опешила от того, какой сегодня её папа, но в отличие от взрослых не теряется, а сразу берётся пожинать плоды.

– Расскажу по дороге в кафе… – снова повторяю я.

– Какое кафе? – она даже приостанавливается.

– Где мы будем есть мороженое…

Счастливый детский визг разносится по дому так звонко, что даже стёкла дрожат.

Что ж, дочурка выбрала себе подходящий образ, способности издавать такие звуки любая банши позавидует.

***

[1]Банши – существо из ирландского и шотландского фольклора, которое своим жутким воем предвещает смерть. Банши никого не убивает сама, но является предвестником беды и неким проводником души в загробный мир.

Некоторые источники описывают банши как жуткую старуху, другие – как прекрасную, но печальную деву. Чаще всего атрибуты банши: бледная кожа, длинные светлые или седые волосы и лохмотья.

В современных городах крик банши слышит только сам обречённый, а вот в старину крик адресовался прежде всего дому, очагу, замку, поселению и чаще его слышали те, кто проживал рядом с обречённым на смерть.

Называли банши и Прачками. Одним из обликов, в котором являлось смертным это существо, был образ плачущей женщины, стирающей в реке окровавленные одежды. Такие явления чаще случались накануне каких-то страшных событий, например, войны или мора.

Кстати, существовало поверье, что если прачке удалось отстирать одежду от крови, то у обречённого на смерть есть шанс избежать печальной участи.