Остров

6

Это круто, подумал Игорь.

В голове, как чудесные цветы, тут же расцвели синонимы. Изумительно, волшебно, великолепно, умопомрачительно, сногсшибательно, бесподобно. Богатство похожих слов само по себе вызвало у него какой-то безумный фейерверк под черепом, искры на языке, семантический рахат-лукум.

Это что-то, подумал тогда он. Свет оседал внутри, будто волшебная пыльца. Жуткое чувство, на самом деле. Тебе все объяснили, показали, дождались понимания, обдали теплом, как паром, — ты готов, приготовлен, лети! Все шишки, синяки, ошибки, беды, слова, улыбки, ложь, сказки, любовь — все впереди.

Это неизбежно. Это неостановимо. Ты растешь, клетки делятся, погибают и обновляются, время переваривает твои оболочки, старую кожу, старые мысли, формируя из тебя — нового тебя. И все это — не важно.

Важно — о чем ты. Как ты звучишь. Что для тебя мир и люди вокруг. Что для тебя те, кто идет с тобой рядом, а раньше вел за ручку, учил садиться на горшок или писать в унитаз, кормил грудью, покупал мороженое, показывал, как колюч огонек на спичке, играл с тобой в «города», служил утешением и светом.

Игорь открыл глаза.

Мир остался прежним. И вместе с тем неуловимо изменился. Словно он смотрел на него с одного места, привычного, но не очень удачного, замыленного, а его подвинули, и раскрылся простор. Отец держал его за руку, мать прижималась плечом к отцу, и от них веяло такой любовью к нему, в общем-то, бестолковому сыну, что Игорь мысленно несколько раз казнил себя об стену. Он их, в сущности, и за людей-то уже не считал. Родаки, предки. Нечто само по себе существующее, как соседи за стенкой. Никаких пересечений. Но зато кроссовки выклянчил, супер. Словно восемь килограмм сосисок из семьи уволок.

— Мам. Пап.

— Все хорошо, сынок? — спросил отец.

— Простите меня, — сказал Игорь.

Отец наклонил голову. В глазах его он увидел понимание.

— Хорошо.

— Я это… — Игорь шмыгнул носом. — Ну, наверное, не очень хороший сын.

— Хм, — сказал отец, — мы все когда-то были такие. Однажды за мной, лет, наверное, двенадцати, а то и меньше, отец, твой дед, с прутом от нашей Стрельцовки чуть ли не до Тутаевки добежал. Два раза успел стегнуть поперек спины.

— А за что?

— Веришь, не помню.

— Не знаю, я была хорошей девочкой, — возразила мать.

Отец вздохнул.

— С девочками все совсем по другому, — словно делясь тайной, сказал он. — Ну, что, семья, пора и честь знать?

Мама выбралась первой, помолодевшая, светящаяся. Отец, какой-то совсем другой, чем раньше, шагнул следующим, подал руку.

— Ну, как тебе остров?

Игорь сел на стул. Тепло отпускало. Ощущения, мысли, эмоции — все медленно гасло, укладывалось на дно души.

— Не знаю. Как-то перекрутило всего, как космонавта на центрифуге. Круто.

Мама рассмеялась.

— Что? — спросил Игорь.

Отец хлопнул его по плечу.

— Физиономия у тебя, брат, говорит сама за себя.

— Серьезно?

Игорь встал. Отец, конечно, подтрунивал, но, на самом деле, было действительно любопытно, что там у него стряслось с лицом. Не разорвало же. Он вышел из кухни, скользнул в ванную. Из зеркала на него внимательно посмотрело чужое отражение. Открыло, закрыло рот, повернулось в профиль, вытянуло губы. Двойник был похож и не похож одновременно. Тот же нос, тот же подбородок, те же уши и космы. Даже глаза те же. Но все вместе детали складывались в незнакомую картину.

Игорю из зеркала не коверкала нутро недоступность дорогих шмоток и автомобилей, не грызло желание быстрых денег, не хотелось повеситься или накричать на отца и мать из-за того, что они не могут дать ему все и сразу.

Странный, спокойный парень с гаснущим огоньком в глазах.

— Пап, пап!

Он рванул обратно в кухню.

— Это кончается!

— Есть такое, — кивнул отец. — Сначала эффект держится недолго, но чем чаще ты находишься на острове, тем, похоже, он дольше работает по времени. Доказано опытным путем.

— А можно еще?

— Вставай, вставай, — улыбнулась мама.

Игорь забрался за холодильник. Ему сделалось смешно, что буквально полчаса назад его, наверное, в нишу не затащили бы и волоком. Спасите! Помогите! Родители что-то курят! Он замер. Остров не работал. Игорь проверил, стоит ли в границах, и снова закрыл глаза.

— Пап.

— Что? — обернулся отец.

Он протирал стол. Мама ушла в комнату. Оттуда слышалось, как она негромко напевает про старый клен.

— Не работает, — сказал Игорь.

— Прости, забыл сказать. На остров нужно настроиться. Он вроде как должен тебя признать. Понимаю, что мистика, но вот так.

— И что нужно сделать?

Отец почесал висок тыльной стороной ладони.

— Не знаю. Попросить его. Открыться ему. Иначе мне или маме придется все время держать тебя за руку. Так что ты постарайся.

— Хорошо.

Игорь выпрямился, вытянул руки по швам. Скажете, как на торжественной линейке? Ну, пусть так. Он еще застал Советский Союз и был октябренком. Под веками плавало пятно светлого окна.

Я здесь, остров, — сказал Игорь. Я тоже хочу… Он мотнул головой, подумав, что это не правильно. Сразу «я хочу». Будь он островом, нефигово удивился бы, что это за хрен с горы встал и желания ему загадывает. Давай-давай, еще ножкой притопни. Хочу, как у Пушкина, быть владычицей морскою…

Игорь вдохнул и выдохнул. Прости, я это… Он сжал челюсти. Я дурак. Молодой дурак. Перед тобой это не зазорно… Просто помоги мне.

Он сжал пальцы в кулаки. Где-то внутри, под ребрами, возникло напряжение. Сердце кольнуло, оно словно раздулось, уперлось в грудную клетку. Мгновение — и распадется, лопнет. Уши заложило, как в самолете. Игорь до боли закусил верхнюю губу. Слушай, остров, слушай, — торопливо подумал он, я хочу научиться быть лучше. На самом деле! Я не вру. Даже если это будет очень сложно. Конечно, это опять «я хочу», но, пожа…

Мысль так и не удалось закончить. Тепло, хлынувшее в него, через него, вымыло ее без остатка. Вымыло все. Осталось только ощущение огромного, прозрачного счастья. Глубокого, как небо. Оно затаилось в нем, но, как чувствовал Игорь, его можно было в любой момент испытать заново. Закрой глаза, сосредоточься — и оно здесь, с тобой. Счастье.

На фоне этого меркли и кроссовки, и выкуренная сигарета с марихуаной. Обиды, мечты о миллионе долларов, яхте, белом «мерсе», злость, неуверенность в себе, стремление быть как все, прыщи, стеснение, острое, безответное чувство первой почти взрослой любви. Все это казалось таким мелким, пустым, далеким.

А еще обнаружилось, что счастье легко раскладывается на составляющие. Мама. Папа. Школа. Дыхание. Свет. Шаг. Жизнь. Дед первый и дед второй. Бабушка. Воробей. Смех. Дождь. Прогретый асфальт. Дома.

— Ох…

Игорь шагнул из ниши, склонился над столом.

— Это как зарядка для батареек, да? — сказал отец.

— Круче.

— И что это по-твоему?

— Машина счастья, — сказал Игорь.

— Как версия — имеет право на жизнь, — улыбнулся отец.

Игорь обнял его.

— Пап…

— Ты чего?

— Спасибо.

— Принято.

— А это… — Игорь смутился. — Ну, это нормально — подзаряжаться? Чуть что — сразу за холодильник?

— Не совсем, конечно. Но если не можешь справиться с тем, что происходит вокруг и в тебе, в частности, то лучше, я думаю, не усугублять.

— Не, я в том смысле, что это же как наркотик. Привык и уже трудно отказаться.

Отец кивнул.

— Интересный момент. Только тут важно что: становимся мы лучше или хуже после того, как постоим на острове? Ты стал хуже или лучше? Я стал хуже или лучше? Вот и ответ. И еще: со временем необходимость в его частом использовании, похоже, отпадает. Не находишь, что получается совсем не наркотик, а наркотик наоборот?

— Ну, если так…

— Технология, правда, еще не прошла апробацию. Ей всего день. Но ты, знаешь, просто замечай, когда в тебе происходит переключение с островного, скажем так, мировосприятия на прежнее. Если чувствуешь, что не можешь справиться с этим сам, то добро пожаловать к нам с мамой за «ЗиЛ».

Игорь фыркнул.

— Ладно, я понял.

— Теперь можешь идти гулять, как хотел, — сказал отец. — Только, я думаю, рассказывать об острове никому не стоит. Пока.

— Само собой. Ну, я это…

Игорь махнул рукой в сторону прихожей.

— Давай-давай, — подбодрил его отец.

Мама в большой комнате подшивала пододеяльник, телевизор негромко шелестел голосами, шел мексиканский сериал.

Как же было здорово по-новому смотреть на родителей! На отца — не как на неудачника, простофилю или рохлю, который не способен заработать достаточно денег. И не как на предмет мебели, который только и может в квартире, что скрипеть. С комом в горле — как на старшего товарища. Серьезного, вдумчивого, обладающего гораздо большим опытом, чем он сам.

А на маму — как на человека, который подарил жизнь. Бесконечно любящего человека. Почему он забыл об этом? Что же он за сын? Придурок с идиотскими капризами: дай приставку! Дай «варенки»! Дай кроссовки! Дай, дай, дай. Как она еще вытерпела и не прибила его? Провалиться бы куда-нибудь со стыда.

Ведь из них троих она была самая уязвимая. Они-то — два мужика, самой природой предназначенные стойко переносить тяготы и лишения. Стукнуло, ахнуло, прилетело, выбило пол-башки — отряхнулся и пошел. Мама — другое дело. Женщины — вообще другое дело. Они восприимчивей и слабей.

Ох, сдвинулась область восприятия. Кардинально сдвинулась.

— Мам.

Игорь подсел, ткнулся лбом в плечо.

— Что, Игорюшка? — спросила мама.

— Может сдать кроссовки нафиг обратно?

— Теперь уже, наверное, поздно.

— Прости.

Игорь сунулся губами к маминой щеке.

— Щекотно, — качнув головой, улыбнулась мама. — Ничего, прорвемся.

— Тогда работа по дому теперь моя, — пообещал он. — Посуда, полы, половики.

— Пыль.

— Пыль. Все на «п».

— Приятно слышать. Но ты же вроде на улицу рвался?

— А-а, да. Это после. После улицы. Я буду где-то в семь.

Мама, сделав стежок, бросила взгляд на настенные часы.

— Может, в шесть?

— Не, не нагуляюсь.

— Тогда уж и кроссовки надень.

— Да ну! — скривился Игорь. — Пачкать только.

— Ты же, наверное, друзьям хотел похвастаться.

— Так это я до холодильника хотел. А посидел в холодильнике…

Мама рассмеялась.

— Юморист! Беги уже!

Раньше с мамой и не пошутить было. Больше огрызаешься, чем шутишь. А она больше орет, чем слушает. Хотя как с ним не орать? Если он только один крик и понимал, то как с ним не орать? Голова пустая, звонкая.

Кроссовки Игорь все-таки надел. Тепло. Дождя вроде не предвидится. И суббота. Если Ирка в подвале, то почему бы и нет? Но курить он, конечно, больше не будет. Так, посидит, в карты поиграет. Потреплется. Взнос, кстати… Он выковырял из кармана джинсов монету в пять рублей. Треть платы в наличии. Но нужна еще десятка.

Игорь постоял у вешалки, снял куртку. У отца спросить? У него, правда, вечно денег нет. Но мелочь-то, блин, на пиво у каждого мужика имеется! Должен же он от матери хоть какую-то заначку при себе держать.

Ага. Он поймал себя на том, какой резкий крен в сторону дали мысли. Прихожая потемнела, черепную коробку словно сжали, ты — волк, ты вышел на тропу…

— Пап!

Отец оторвался от чтения газеты.