Дело о девяти колотых ранах

— Я понял, ваша светлость, — поклонился Тома и ушёл, а Марк снова заметил, как греет ему душу это привычное обращение.

Когда он вошёл в кабинет, его настроение ещё больше улучшилось, потому что на его столе царил идеальный порядок, все письма были разобраны на аккуратные стопки, пыль, мусор и скомканные бумажки выброшены, а письменные приборы приведены в надлежащее состояние.

— Теперь я верю, что вы снова со мной, Монсо, — улыбнулся он, подходя к столу, в то время, как секретарь и его молодой спутник склонились в почтительных поклонах. — Без вас я тут едва не утонул в бумажном хламе, поскольку только вам я могу доверить свою корреспонденцию.

— Я хочу поздравить ваше сиятельство с новым титулом, — произнёс Монсо, но Марк остановил его нетерпеливым жестом.

— Не напоминайте! Это принесло мне столько ненужных хлопот, что я не желаю вспоминать об этом. Хотя, конечно, что-то хорошее в этом есть. Хотя бы то, что теперь у меня есть огромный дом и денег больше, чем мне нужно при моих скромных запросах. Однако здесь всё осталось по-прежнему, потому на службе я остаюсь бароном де Сегюром.

— Я понял, ваша светлость, — заверил его секретарь.

— Отлично, — Марк перевёл взгляд на белокурого юношу, скромно стоявшего позади Монсо. — А это кто?

— Я хотел бы вам представить сына моего почившего друга профессора Шефера. Его зовут Лоренс. Этот молодой человек чрезвычайно умён и образован, имеет степени по медицине, алхимии, праву и философии. К тому же он обладает разносторонними знаниями и в других науках, поскольку с детства помогал отцу в библиотеке университета.

— И что же это сокровище делает в Сен-Марко? — с усмешкой поинтересовался барон. — Не место ли столь пытливому уму в храме науки, то есть в университете?

— Ну, видите ли, ваша светлость, — Монсо покосился на своего понурившегося спутника. — Лоренс обладает несколько… независимым мышлением. К тому же он очень прямолинеен и отважен в суждениях. Его диссертация по философии была признана в Лейдене вольнодумной. Пока его отец, являвшийся членом магистрата, был жив, он мог обеспечивать сыну некоторую защиту от преследований, но теперь… Я просто не решился оставить его там одного. Его уже выгнали из университета, и если бургомистр отыщет в его сочинениях угрозу для города, то всё может быть куда хуже.

— И вы решили, что в Сен-Марко вольнодумство не так опасно?

— Я надеялся, что вы, ваша светлость, поможете ему найти здесь в качестве покровителя человека широких взглядов. А теперь, учитывая, что ваше положение изменилось…

— Полагаете, что этим человеком широких взглядов могу оказаться я сам?

— Именно так, — без тени смущения кивнул Монсо.

— Ну, что ж, в узости взглядов меня обвинить трудно, однако стоит так же учесть, что я служу в тайной полиции короля, и отлавливать опасных вольнодумцев — моя работа. Или он не опасный?

— То, что являлось вольнодумством при короле Ричарде, сейчас может оказаться прогрессивным взглядом на мироустройство.

— Вот как? — Марк невольно рассмеялся и взглянул на молодого человека. — Вы привезли эту диссертацию с собой, мой юный друг? Что ж, дайте мне почитать её. Может, она и мне покажется прогрессивной, а не вольнодумной. После этого я решу, что с вами делать. Пока же, учитывая, что теперь в распоряжении Монсо несколько комнат во дворце де Лорма, он вполне может оказать вам гостеприимство. Только учтите, негласно там заправляет мой кузен из Лианкура, и, как знать, может, он не столь широк во взглядах, как я, а потому до поры придержите ваши идеи при себе.

— Я благодарю вас, ваша светлость, — поклонился юноша.

— Поскольку вы пока мне не служите, для вас я — граф де Лорм, — заметил Марк.

Едва утром он вернулся в свой кабинет, к нему явился Огастен и сообщил, что готов провести вскрытие. Марк решил не откладывать на потом эту неприятную, но неизбежную в данном случае процедуру и вместе с тюремным врачом отправился в мертвецкую.

Убиенный кавалер де Мев лежал на одном из столов, покрытый серым полотном. Тление уже тронуло его тело, и потому Марк предпочёл принять предложение Огастена закрыть нижнюю половину лица платком, пропитанным ароматическим уксусом. Пока лекарь с помощью смотрителя раздевал покойника, он внимательно изучал внешность жертвы странного убийства. Тот был невысок, коренаст и к тому же обладал массивной головой с довольно жидкими волосами. Его лицо было квадратным с тяжёлой челюстью, и до сих пор хранило следы дурного нрава из-за опущенных уголков большого рта, длинного прямого носа, чем-то напоминавшего клюв хищной птицы, и бровей, которые при довольно низком лбе были тёмными и кустистыми.

Когда же одежда была, наконец, снята с него, Марк отвлёкся от разглядывания его черт, и с изумлением увидел то, о чём до этого слышал в суде. На груди и животе де Мева действительно темнели девять круглых ран, расположенных тремя рядами на равном расстоянии друг от друга, образуя квадрат, который при этом был немного смещён влево и наклонён на бок.

— Даже иглами на восковой кукле не сделать такую ровную фигуру, если конечно не расчертить её заранее по линейке, — задумчиво заметил Огастен.

— Колдовство, — уверенно изрёк смотритель.

— Если б это было так, то кто мешал бы разместить эти раны симметрично? — уточнил Марк. — Это не колдовство. Огастен замерьте раны, их глубину и диаметр. Я заранее полагаю, что они одинаковы.

Тот озабоченно кивнул и принялся за дело. Спустя какое-то время он кивнул.

— Вы правы, ваша светлость. Все раны совершенно одинаковы. Но как вы догадались?

— Я видел нечто подобное, — сообщил Марк. — Я был оруженосцем короля, когда мы в первые дни войны выбили из небольшого селения алкорских наёмников. Это были очень грубые и жестокие люди, потому несколько селян были убиты ими в устрашение остальных. Одного из них они бросили на борону. Это такое орудие, представляющее собой деревянную решётку, в перекрестья которой вставлены одинаковые длинные зубья. Её используют для рыхления земли в поле и извлечения сорняков. Так вот, его раны выглядели примерно также, правда, крови было куда больше.

— Значит, это борона?

— Нет, это орудие убийства, не исключаю, что какой-то механизм, который одновременно вонзает все девять зубьев в тело жертвы. Но я о таком до сей поры не слышал.

— Возможно, вы правы, — кивнул Огастен. — Но почему нет крови? Она вытекла и остатки смыты? Однако он не похож на обескровленную жертву. Что же тогда?

— Вы это у меня спрашиваете? — задумчиво посмотрел на него Марк.

— Простите, — смутился тот. — Конечно, это я должен ответить вам на этот вопрос.

Он повернулся к столу, на котором были разложены его инструменты, и выбрал из прочих длинный острый нож. Марк молча наблюдал за его действиями, и вскоре заметил нечто странное, что, судя по удивлённым возгласам, смутило и лекаря.

— Посмотрите, кровь почти не выделяется при разрезе! — воскликнул он, наконец. — Даже при рассечении крупных сосудов крови вытекает совсем немного. Такое чувство, что все они сжаты спазмом, и до сих пор не расслабились. Как такое может быть?

— Вы не видели ничего подобного?

— Нет, ваша светлость. Это что-то странное. Это не может быть следствием болезни, потому что при таком состоянии кровеносной системы он не протянул бы и нескольких минут. Я не встречал такого даже у парализованных и у тех, у кого конечности отмирали при жизни. Это что-то другое, может, какой-то яд.

— Он был отравлен?

— Вероятно, но я не припомню яда, который приводил бы к столь ужасающим последствиям. К тому же, как он был введён? Опять же, на этот вопрос должен ответить я… Простите.

Он снова склонился над трупом.

— Нет, в желудке нет ничего похожего, хотя сам орган находится в том же состоянии, что и соседние.

— Осмотрите тело, нет ли повреждений на коже. Может, есть ещё раны?

Огастен озабоченно кивнул, и вскоре сообщил:

— На его голове есть след от удара чем-то тяжёлым, возможно, кочергой, но он был скользящим и не мог причинить серьёзного ущерба такому здоровяку. А, вот! Смотрите, какая-то точка на шее! Это прокол, словно сделанный иглой, но его края выглядят куда бледнее, чем кожа рядом. Но как можно ввести через столь маленькую ранку такое количество яда, что всё тело словно свело в единой судороге?

Марк нахмурился и припомнил странную иглу с красной кисточкой на конце, которую ему уже приходилось видеть. Однако он промолчал, наблюдая за действиями тюремного врача.

— Больше никаких повреждений, ваша светлость, — наконец, сообщил тот.

— Значит, сначала его ударили по голове, потом воткнули отравленную иглу и уже после смерти проткнули девятью остриями? — уточнил Марк. — Зачем так ухищряться? Неужели было мало отравления? Хотя, из всего этого можно предположить, что когда это было сделано, он не лежал, а находился в стоячем положении. Ведь если б его положили под эти пики, то наверно смогли бы расположить ровно, а вот если он стоял, опираясь спиной на стену, то тогда вполне мог отклониться в сторону.

— Я согласен с вами, — внимательно взглянув на труп, произнёс Огастен.

— Заканчивайте без меня. Всё опишите и обязательно зарисуйте расположение ран, а потом попытайтесь всё же выяснить, что это за яд.

Огастен кивнул и вернулся к своей работе, а Марк отправился в свой кабинет.

Увидев за своим столом Эдама, увлечённо читающего какие-то бумаги, он уже не удивился, да и сердиться по этому поводу ему надоело.

— Что читаешь? — поинтересовался он, подойдя к столу, в то время как оруженосец поспешно уступил ему место.

— Сыщик Шалон из полиции магистрата принёс копии документов по делу об убийстве кавалера де Мева, а также вещественные доказательства, хранившиеся в суде. Я велел ему ждать вас на случай, если появятся вопросы, а пока решил ознакомиться со всем этим. Исключительно с целью быть полезным вам в расследовании, ваша светлость!

— Ну, конечно… — пробормотал Марк и сел за стол.

Какое-то время он перебирал лежавшие перед ним бумаги, а потом удивлённо взглянул на оруженосца.

— Это всё? Только донесение городской стражи, протоколы допросов, осмотра трупа и места преступления?

— И всё очень кратко, — кивнул Эдам. — Всё, что в них содержится, указывает на девицу Прежан, больше ничего нет. Вскрытие трупа не производилось, как следует из протокола, его осматривал сам Шалон. То есть, он не привлёк к этому ни лекаря, ни прозектора, хотя в полиции магистрата такой есть. Осмотр места преступления так же произведён весьма бегло, вещи покойного не осматривались, указано на наличие сундуков, но их даже не открывали, по крайней мере, протокол на это не указывает. Бумаги не описаны. Судя по всему, на Агату Прежан указал Пьер Сокаль, а потом его поддержала и эта горничная Сенье. Соседей опрашивали, уже имея в виду версию о колдовстве, совершённом бывшей горничной. Если честно, ваша светлость, я возмущён таким безобразным ведением дела! — неожиданно вспылил юноша. — Как может сыщик полиции магистрата вести расследование столь поверхностно! В результате за прошедшее время основные улики наверняка утрачены, их могли уничтожить слуги, которые оставались в доме после смерти хозяина! Я уверен, что это они убили его!