Сказки Уотершипского холма

12. Таинственная река

Имя второй реке — Гихон. Река эта берет начало в Раю, и сразу же после истока она исчезает в глубинах моря… Пройдя тайными путями под толщей земли и воды, река эта снова выходит на поверхность в горах Эфиопии. Мозес Бар Сифа. Цит. по: Джон Л. Лоуэс «Дорога в Ксанаду»

Одна из крольчих по имени Виллина, которой Лохмач помог бежать из Эфрафы, всегда казалась ему недоступной для понимания, странной и загадочной особой. Не то чтобы она держалась особняком или проявляла недружелюбие по отношению к другим кроликам, — наоборот, была накоротке со всеми обитателями колонии. Она охотно беседовала о таких безобидных вещах, как погода, травка или лошади, что паслись на лугу, — обо всем, что не могло вызвать даже малейших споров и разногласий. Она была хорошей матерью и всегда проявляла заботу о Пятом, с которым она прекрасно уживалась. Они с Пятым, Пятиком, как она его называла, почувствовали взаимное притяжение сразу после возвращения из Эфрафской экспедиции. В ту ночь, когда на кроликов напал генерал Зверобой и Пятик сначала лежал без сознания в норе в «Улье», а потом очнулся и победил Вербену, не нанеся ему ни единого удара, Виллина пребывала в расстроенных чувствах и очень беспокоилась о судьбе друга.

Те, кому приходилось общаться с Виллиной, чувствовали ее сдержанность: все знали, что они с Пятиком замкнулись в своем внутреннем мире — мире мистики. Никто не возражал: кролики инстинктивно понимали значение такой сосредоточенности. Как однажды обмолвился Колокольчик, если уж Пятый смог ненадолго выйти за стены своего воображаемого замка, чтобы разбить наголову таких кроликов, как Вербена, значит, с ним все в порядке.

Не то чтобы Виллина не умела говорить серьезно: если она хотела, с легкостью могла привлечь внимание и завоевать любовь слушателей, но чаще всего ей не требовалось никакого общения. Когда крольчиха проходила мимо, все обычно замолкали, чтобы поглазеть на живую, настоящую Виллину, впоследствии с удовольствием вспоминая об удаче, выпавшей на их долю.

Однажды вечером, когда все кролики собрались в «Улье», Виллина обратилась к Ореху. Спокойно, будто рядом никого не было, кроме него, Виллина заметила:

— Скажи, Росинка тебе когда-нибудь рассказывала о Подземной Реке в Эфрафе?

— О чем? О чем? — изумился Орех, на секунду выйдя из обычного состояния уравновешенности.

— О подземной реке в Эфрафе, — повторила Виллина тем же невыразительным, будничным голосом.

— Нет. Она точно ничего мне не рассказывала, — ответил Орех, больше думая о сохранении нейтралитета, чем о загадочном явлении. — Лохмач, — обратился он к соседу, — а ты ничего не слышал о подземной реке в Эфрафе? Вроде ты был на берегах этой реки, а я нет.

— Провались я на этом месте, если я там хоть раз был. Я и слыхом не слыхивал о такой штуке. Никто не докажет мне, что эта подземная река вообще есть в природе.

— Она действительно есть. Но только трое из нас знают о ее существовании.

— Росинка, — поинтересовался Орех. — А ты знаешь про такую реку?

— О да, — отозвалась Росинка. — Мы с Тычинкой обе хорошо знаем про нее. Мы промеж себя называем ее Таинственная Река. Продолжай, Виллина. Расскажи им все, что тебе известно про тайную реку. Именно Виллина знакома с ней дольше, чем мы. Она первой обнаружила ее, — добавила Росинка, обращаясь к Лохмачу и Ореху. — Такая уж она восприимчивая. Она сумела настроиться на течение реки и поняла ее лучше, чем все остальные, вот и все.

Наступила тишина: Виллина сосредоточилась, собираясь начать свою повесть.

Наконец она заговорила.

— Тот, кто не попадал в лапы Эфрафы, не поймет, что это значит — быть там. Я же испытала все на собственной шкуре. Мы жили в глубоких тоннелях, и нас выпускали на силфли всего два раза в день. Это вообще была не жизнь, а так, жалкое подобие жизни. Офицеры — если им случалось заходить в норы за Отметиной — не ограничивали нас в передвижении. Но какой был в этом смысл? Прежде всего, ходить было некуда: норы были битком набиты, и к тому же одно место в подземелье мало чем отличалось от другого. Существовали и другие запреты: например, кроликам не позволялось беседовать друг с другом. Но и без запретов разговаривать нам, как правило, было не о чем. Я всегда чувствовала, что офицеры принуждают нас к безделью: мы должны были сидеть тихо, не разговаривать и даже не думать. Так и проходило время от силфли до силфли, если только нас не вызывали для спаривания, но и в этом было мало радости. Кролик, не побывавший в Эфрафе, никогда не сможет понять, какую ужасную жизнь мы вели.

И вот как-то раз — не могу точно сказать, было это днем или ночью, потому что я спала, вернее, не спала, а дремала в самом дальнем углу тоннелей за Отметиной, то есть в стороне от центрального прохода, который ведет на поверхность, — я внезапно почувствовала, что происходит что-то странное. Такого я никогда раньше не испытывала. Сквозь стенки тоннеля просачивался поток. Это был не воздушный поток и не водный. Он не был ни теплым, ни холодным. Но что-то явно проникало через стены, текло дальше по подземному ходу, не образуя ни лужи, ни озера — оно устремлялось вдаль по собственному невидимому руслу.

Я немного подвинулась и легла прямо на пути у этой струи — для простоты я буду называть ее Рекой, потому что не знаю, что это было, — и повернулась всем телом против течения. Теперь сомнений не оставалось. Поток, исходивший из стены, омывал меня и уносился прочь. Струя текла медленно, но непрерывно. И, кроме меня, ни один кролик в норе даже не подозревал о существовании реки.

Я долго оставалась на месте, омываемая потоком; если так можно выразиться, я отдалась его власти. И постепенно до меня дошло, что эта мощная струя, исходившая от стены, была не чем иным, как потоком знаний. Я получала сведения о том, чему никогда не была свидетелем и что лично ко мне не имело отношения. Нет, это нельзя было назвать ни игрой моего воображения, ни бурными фантазиями. Передо мной проходила череда событий, случившихся далеко-далеко, вне Эфрафы. Поток нельзя было ощутить, как мы ощущаем вкус еды или питья, нельзя было почуять, потому что у знаний нет запаха, и сведения, которые приходили ко мне, не были ни горячими, ни холодными. Но зато в этой реке можно было плескаться — заходить и выходить из нее. И поверьте мне, я делала так не один раз.

Поток пытался что-то передать: либо мне, либо любому другому кролику, способному воспринять информацию. Я лежала, омываемая струями реки, и пыталась освободить свой ум от всяких посторонних мыслей. И вскоре я поняла, что где-то, далеко от Эфрафы, есть две взрослые крольчихи и что они очень одиноки. Как только мне было передано это сообщение, я решила узнать еще что-нибудь. И поток незамедлительно послал мне следующую порцию новостей. Я получила известие, что эти крольчихи покинули свою колонию, желая основать новую — такую, где крольчихам была бы отведена главенствующая роль. То есть колонию, в которой править будут не кролики, а крольчихи.

Конечно, такие идеи никак не могли появиться в моей голове. Ничего подобного я не могла бы себе вообразить. Я просто узнала о существовании двух крольчих и об их намерениях. Я не могла увидеть их внутренним взором, но зато выяснила их имена: Мушка и Пушинка. Они были где-то далеко от меня, но я была твердо уверена, что они есть на самом деле и что они полны сил, пытаясь убедить кроликов и крольчих следовать за ними. Но куда они собирались идти? Единственное, что я поняла, — это то, что они намереваются отправиться на какой-то песчаный пологий склон.

Должно быть, я пролежала в потоке знаний долго, потому что, выйдя из подземной реки, почувствовала полное изнеможение. Я крепко заснула и спала до следующего силфли для тех, кто жил за Отметиной, что было уже в самом конце дня. Мне хотелось поговорить с кем-нибудь о том, что обнаружила, вернее, о том, что нахлынуло на меня. Но говорить в Эфрафе с кем попало было опасно. Любой мог оказаться наушником — шпионом Совета, или, что еще хуже, собеседники могли передать информацию другим, и вскоре мои тайные сведения превратились бы в легенду, в молву, ставшую всеобщим достоянием.

Я решила рассказать обо всем Росинке. Я знала, у нее сложились плохие отношения с Советом после того, как она попросила позволения покинуть Эфрафу. Во время силфли я поведала Росинке обо всем, и она выразила желание пойти со мной и испытать действие потока на себе.

Она пришла в условленное место и тоже почувствовала влияние Реки Знаний, хотя и не так остро, как я; впрочем, мне это могло только показаться. Теперь нас было двое, и мы обе задумались: а не найдут ли эту реку и другие кролики? Подумав о том, что с нами будет, если о потоке узнают офицеры Эфрафы, мы пришли в ужас. Мы боялись, что нас убьют, потому что Совет не захотел бы разглашать сведения о подземной реке. С другой стороны, Совет мог счесть, что мы все придумали. Кроме того, надо было принять во внимание, что Росинка и так уже попала под подозрение Совета. В результате мы никому не стали рассказывать о том, что знали.

В следующую ночь поток сообщил мне, что Мушка и Пушинка окончательно убедили кроликов и крольчих организовать новую колонию, где во главе будут стоять крольчихи, и перейти на новое место на песчаном склоне. В тот раз мне удалось узнать еще кое-что. Как ни удивительно, Росинка тоже узнала новости, но не через меня. Таким образом, мы обе поняли, что Река Знаний — не выдумка.

На следующий день, когда мы с Росинкой возвращались в нору после силфли, в самом конце тоннеля, на моем привычном месте, мы обнаружили Тычинку. Мы с Росинкой подумали, что ей вполне можно доверить наш секрет, но решили подождать, пока она сама не откроет тайную реку. Вскоре нам стало ясно, что она столкнулась с чем-то странным и необычным, но беседу мы отложили до следующего дня. Во время очередного силфли мы поведали Тычинке о том, что узнали. Она тоже почувствовала силу таинственной реки, но впечатление оказалось более размытым, и нам пришлось долго объяснять, что это — Река Знаний.

С того дня мы старались хотя бы раз в сутки окунаться в поток. Как правило, мои товарки не получали таких четких сведений, как я, но впоследствии, обсуждая с ними полученные сведения, я обнаружила, что они, сидя в реке, тоже улавливали немалую толику происходящего где-то извне.

Некоторое время спустя мы трое почувствовали, что хорошо знакомы с Мушкой и Пушинкой. Не знали только двух вещей: первое — имеют ли эти крольчихи какое-то отношение к отсылке информации, и второе — несется ли поток знаний дальше, за пределы Эфрафы, в другие кроличьи колонии. Неизвестно было и то, доступны ли эти знания еще каким-нибудь кроликам. Понимаете, мы не могли никак связаться с теми, с кем познакомились заочно, не могли сообщить о себе. Мы только получали сведения по таинственной Реке Знаний и впоследствии обсуждали то, что нам стало известно. Мы знали, что Мушка и Пушинка основали новую колонию и назвали ее «Грядущее» — так они сами захотели. И кролики в этой колонии, казалось, были довольны, что ими всеми правит крольчиха. Тем, кому не понравилось господство крольчих, ушли, и никто не стал их удерживать насильно. Там появилась и своя Аусла, сплошь из крольчих, которая нравилась поголовно всем обитателям колонии — ведь они были самыми умными из всех и никогда не доводили своих подданных до возмущения и бунта.