Школа Северного пути

Ученики Мастера Дон Сина прекрасно могут сами о себе позаботиться, как хорошо обученные солдаты они не растеряются ни в походе, ни на привале. Армией же толпу вооружённых людей делает генерал, вместе со стратегом ведущий её в бой. Но за спинами успешных военачальников всегда стоит добросовестный интендант. «Генералов» в Школе Северного пути хватало с лихвой, со стратегиями тоже все было хорошо, а хозяйство держалось, как выяснилось, на тонких плечиках Ли Имэй. И, видят Небеса, ей больше всего на свете нравилось окружать своих побратимов той заботой, какую даёт лишь родной и единственный дом. Ничего сложного на самом деле: в таком месте всегда полны тарелки, горит очаг и теплы постели.

Близилась полночь, а заботы все не кончались, и тогда братец Чу самолично прихромал на кухню, поймал Имэй и настоятельно (щипками и щекоткой) посоветовал идти спать.

— На страже есть, кому стоять, а ты с утра на ногах. Топай в кровать.

— А Пу… Чунь-эр как?

— Спит. И тебе пора.

— Да я тут, у печки… В моей комнате девчонки собрались все.

— Иди тогда к Бродяге. Он уже заждался, поди.

Как что-то само собой разумеющееся сказал, ничуть не смутившись, будто речь шла о Лю Хане и Тин Тин.

Имэй хотела было возмутиться, чтобы унять смущение, и тут вспомнился их с братцем Ланем разговор, случившийся в самом начале этого долгого дня — ещё до рассвета, в предутренних сумерках. Самое сонное время, когда каждое мгновение, проведённое в постели, как драгоценная жемчужина. Имэй же за всю ночь только пару раз глаза сомкнула, проведя её у изголовья Бродяги, укрывая его теплее и поднося к пересохшим губам чашку с водой. А под утро запахло вдруг терпко и приторно травами, и бодрящий аромат окончательно прогнал дрёму.

Лань Шэн разложил на веранде походную жаровенку и раздувал веером уголья под котелком с пахучим варевом. Короб с запасами снадобий раскрыт, вокруг флакончики, мешочки и шкатулки, чтобы даже распоследний олух понял — целитель важным делом занят. Рукава пао подкатил повыше, волосы, которые у братца Шэна на зависть гаремным красавицам — ниже колена, подобрал в строгий пучок. Ни дать, ни взять принц в изгнании. Тем паче, что принцы тоже люди, и у них покраснеют на холоде носы.

— А, это ты, — меланхолично бросил Лань. — Погрейся.

От вчерашнего снегопада оттепель с туманом и следа не оставили, но сырость проникала под одежду, точно ушлый базарный воришка, похищая вместо кошелька — тепло. Имэй протянула ладони над углями, зачарованно глядя, как брат-лекарь помешивает снадобье медной ложкой. Три раза в одну сторону, три — в другую, и так до бесконечности.

— Это для Бай Фэна?

— Угу. И для Пуговки. Ей надо сил набираться скорее. Кстати, почему — Пуговка?

— Сяо Чу так придумалось. А что с её… хм… лапкой будет?

— Не знаю, — Шэн пожал плечами. — Думаю, постепенно, по мере укрепления шэнь, снова станет человеческой рукой. Очень неумелой рукой, которую придётся долго разрабатывать.

— А глаза Бай Фэна? Они выздоровеют?

Губы Лань Шэна сжались в тонкую линию со злым изгибом.

— Ну, может, у Мастера получится…

Но по его тону сразу ясно стало, что братец не слишком верит в такой исход. Не так уж часто Шэн признавал своё поражение в поединке с увечьем. Пока целитель в Школе жил, остальные ученики, особенно младшие, бесконечно таскали к нему всякую прихворавшую живность. И за каждого щенка, котёнка или птенца он бился до последнего вздоха.

— Знаешь, Ли Имэй, меня всегда восхищает то, как гармонично всё устроено в природе. Всё может стать лекарством — минерал, растение, животное.

— И только люди друг другу — яд, — проворчала Имэй.

— Неправда. Люди тоже друг другу могут стать лекарством. От боли, от страха или от ненависти. Разве все мы не больны страхом, когда приходим в Школу? Ты, насколько я помню, целых два года боялась разговаривать.

Имэй растерялась. Лань Шэн мог неделями обходиться без собеседников, общаясь исключительно со своими книгами. Все привыкли, что на посиделки в закутке на хозяйственном дворе, братец являлся со ступкой и пестиком. Чтобы, пока Сяо Чу с Лю Ханем треплются, Бродяга подначивает Юаня, а Тань Тин полирует ногти, заняться делом. Имэй в такие моменты садилась рисовать. Рельефное плечо и руку Бай Фэна с кувшином вина, точёный профиль Шэна, изящный изгиб шеи братца Чу или же стрекозу, сидящую на спине Ханя. Но она-то в общем разговоре участие принимала, а Лань Шэн молчал.

— Мы постепенно залечиваем раны телесные, упражнениями, медитацией и магией исправляем увечья, но самое важное — избавляемся от страха. И только изжив его, каждый — свой, до конца, уходим из Школы.

— Бродяга ничего и никого не боится, — возразила девушка.

— Он боится, но только за тебя. А ты боишься и за Бай Фэна, и его самого. Того, что он превратится из друга — в мужчину. Сяо Чу — тебе брат и друг, но никогда не станет твоим мужчиной, поэтому и страха нет.

От стыда Имэй готова была сгореть на месте. Едва удержалась, чтобы не закрыть пылающее лицо рукавом.

— Это не так! Совсем не так!

Лань Шэн хмыкнул и недоверчиво изогнул бровь — густую, идеальной формы ласточкиного крыла в полете.

— Знаешь, как тебя Бродяга называл раньше, когда ты маленькая была? Улиточкой. Твёрдый домик из страха и живущий в нем нежный комочек духа, который мгновенно погибнет, если неосторожно раздавить раковину.

Тему разговора следовало немедленно изменить. Прямо сейчас!

— А ты? Ты сам чего боишься?

Целитель неспешно снял пробу со своего варева, причмокнул от удовольствия и аж глаза закатил. Значит, удалось!

— Я-то? Пожалуй, убить больного неумелостью, оборвать чью-то жизнь из-за собственного невежества.

— Тогда ты никогда не покинешь Школу, Лань Шэн, — запальчиво заявила Имэй.

— И не собираюсь. Я уже решил. Вернусь сейчас в Аньчэн и больше никаких контрактов. Для начала вылечу Малька, а там поглядим, — рассуждал он запредельно спокойно, как человек, который продумал всё до мелочей. — Ми Лин подросла, набралась опыта. Из младшего братца Су тоже со временем выйдет хороший целитель. Что, сестрёнка, не рада моей компании?

— Рада, очень рада, — призналась девушка. — И меня заодно подлечишь. От страха, в смысле.

— Твоё лекарство в соседней комнате чуть живое лежит.

— И как… как мне его принимать?

— Бродягу не надо принимать, Бродяге надо доверять. Два совершенно разных слова, Ли Имэй. Ты же каллиграф, знаешь, как они пишутся, верно? Ты — лекарство для Бай Фэна, он — для тебя.

— Ничего себе рецептик!

Но Лань Шэн уже сказал, что хотел, обратив все внимание на приготовление эликсира. Ему, ещё нужно дать остыть, отстояться, потом процедить и потчевать страждущего. К мыслям то же самое относится.

Спать как все нормальные люди — на кровати с подушкой и одеялом, Бродяга не любил и не умел. Вечно навертит себе гнездо из всякого тряпья прямо на полу и дремлет в центре, свернувшись клубком, будто кот. И сколько Имэй не боролась — все без толку. Но сейчас, когда он был ослеплён и ранен, она обустроила всё как полагается. Бай Фэн не сопротивлялся, только поворчал недовольно. Мол, какая разница-то? А она все же имелась. Иначе не лежал бы шебутной Бродяга смирнёхонько на кровати, как послушный мальчик.

И все же как это странно и непривычно! Братец Фэн в Школе, но не натащил в комнату кувшинов с вином, не зазвал других парней — играть в карты, не разбросал вокруг одежду, оружие и всякие поделки для мальчишек. Не витают винные пары, не трясутся стены от хохота, не краснеет одинокая ваза от непристойных песен, никто не орёт: «О! Моя Стратежка пришла!»

Подсветив себе крошечной лампадкой, Имэй осторожно убрала волосы с его лба волосы, поправила валик подушки и подумала, что Лань Шэн прав, она боялась не самого Бай Фэна, а того, каким он, такой порывистый и дерзкий, если они сблизятся, может стать. Как тысячи тысяч других мужчин — жестоких и безжалостных. Но ведь Бай Фэн не такой, не был и не будет таким.

Тихонечко, словно мышка, забралась она под одеяло, прижалась к тёплому Бродягиному боку, и…

— Что, интересно, ты сейчас делаешь, Ли Имэй? — спросил он вполне бодрым, несонным голосом.

— Фу! — вздрогнула от неожиданности девушка. — Напугал.

— Ха. Ещё неведомо кто кого напугал. Так зачем ты в мою постель пришла?

Колкости, припасённые на любой случай, на ум как-то не приходили.

— Просто пришла. Просто хочу быть с тобой, Бай Фэн. Сегодня и всегда.

Она это сказала! И против всех ожиданий, лукавый братец Фэн не фыркнул и не принялся шутить, чтобы избавить себя и подругу от неловкости. Он с большим трудом приподнялся и протянул левую руку.

— Позволь мне коснуться тебя, пожалуйста.

Ладонь у Бродяги жёсткая от мозолей, как кора старого дерева. Он этими сильными пальцами может из живого человека вырвать кусок плоти, а может вдеть шёлковую нить в ушко самой тонкой иголки. Раньше мог. Как же удержаться и не потереться доверчиво об них щекой?

— Я готов на куски разорвать ублюдка-принца за то, что не вижу сейчас твоего лица, Имэй, — прошептал Бай Фэн. — Но, если эта жестокая передряга привела тебя ко мне сейчас, то я ни о чем не жалею. Совсем ни о чем. Знал бы, что ты начнёшь мне доверять, давно сам бы себя ослепил.

— Не говори так, не надо.

Имэй придвинулась ближе, обняла своего Бродягу за шею и прижалась дрожащими губами к его губам. Неумело, но без малейшей робости.

Через год? Через сто лет? Сколько времени прошло, когда они смогли оторваться друг от друга и отдышаться?

— Какая моя Стратежка храбрая, — простонал чуть слышно Бай Фэн. — И талантливая…

А Ли Имэй просто-напросто больше не боялась ни жадных поцелуев, ни горячего дыхания, ни касаний, ничего. И не собираясь отступать, как настоящий боец, стала раздеваться сама и раздевать возлюбленного.

Бродяга поймал её маленькую ледяную ладошку и прижал к груди.

— Ты переоцениваешь мои силы, — усмехнулся он прямо ей в губы. — Не торопись, просто обними меня, а я обниму тебя. — И одеяло натянул повыше. — Вот так, чтобы моя Стратежка не застудилась.

Врала Тин Тин, когда твердила, мол, мужику только предложи себя, он из гроба восстанет. По шее получит эта воительница-Тань! Всё-то она знает, развратница!

— Никуда это от нас не денется, — тут же догадался об её суетливых мыслях Бродяга. — Невелика наука, поверь. Ещё пожалеешь, что меня раздразнила.

Лампадку они погасили, но Имэй даже в темноте чувствовала, что Бай Фэн улыбается. Правда-правда, смотрит невидящими глазами куда-то внутрь себя и улыбается счастливо. И сердце его стучит совсем рядом с её ухом сильно и ровно. А может, это дождевые капли барабанили по крыше, убаюкивая и заслоняя от всех невзгод мелкой дробью этих двоих?