Надзиратель планеты Земля

Хозяин хлопотал у плиты. Закинул в кипящую воду сардельки, налил по чашкам воду и сунул кипятильник. При последних словах Найтвуд ощутил, как весь чешется, и подумал, а не завелись ли у него блохи.

– А здесь что, можно вымыться? – жадно спросил он.

– Конечно! – отозвался Четвертак. – Воду не во всем квартале отключили. Вот жители окраинных домов и подрабатывают – пускают помыться. Толстая Нона, например, или Рогри Синий Глаз.

«Тут у всех есть дурацкие прозвища?», – подумал Найтвуд, а вслух спросил:

– А можно и мне как-то вымыться?

– Чё ж, нельзя. Вот только заплатить чем-то надо. – Трэнт почесал в затылке. – А я уже потратил все, что было. У тебя что-нибудь есть?

Найтвуд оглядел себя. У него не осталось ничего, даже куртку забрали те подонки. А потом его осенило.

– Часы! – воскликнул он, закатывая рукав. – Часы на месте!

Видно, грабители не заметили их, пока Найтвуд брыкался. Трэнт подошел ближе, с видом знатока рассмотрел дорогие часы.

– Пойдут, – наконец заявил он. – Еще и на пару бутылок вина останется. – И хитро подмигнул.

Найтвуд возвращался в подвал на улицу Строителей. В руках была авоська, где звенели, стукаясь друг о друга, бутылки. Он рассматривал причудливые дома первой застройки.

Во многих по стенам пошли трещины. Половина окон отсутствовала, другие были затянуты тряпками. Под ногами хлюпала грязь, асфальт, если он когда-то здесь и был, давно провалился. Запах от свалки, которая находилась на другой стороне трущоб, доходил и сюда, превращая воздух в застоявшееся облако тошнотворного смрада.

Улицы были завалены мусором, хламом, картонными коробками. Как Найтвуд выяснил позже, большая часть этого хлама – была личными вещами обитателей «мусорного квартала». Несмотря на невообразимые, по меркам Найтвуда, условия жизни, трущобы кишели народом, как дешевый мотель – тараканами.

Из раскрытого окна второго этажа доносились крики, будто кого-то резали. За углом мужик в тельняшке таскал за волосы пьяную бабу. Тут же, не обращая на них никакого внимания, четверо мужиков распивали бутылку водки, расположившись на деревянных пивных ящиках.

Найтвуда мало что могло заинтересовать или удивить, но этому свойству землян он не переставал дивиться с тех пор, как открыл его: люди способны выживать в любых условиях.

После увиденного здесь за последние два дня, он не удивился бы, если бы «мусорный квартал» пережил «зачистку» Корпорации и продолжил жить, как ни в чем не бывало, даже не заметив, что на Земле произошла глобальная катастрофа.

Ко времени, когда он вернулся, Трэнт уже разложил по тарелкам сардельки и нарезал хлеб, аккуратно разместив на газете. Найтвуд накинулся на еду, словно оголодавший зверь, ведь он не ел несколько дней. Он хватал горячие сардельки руками и заталкивал в рот, запивая кислым вином, чего, конечно, не позволил бы себе в приличном обществе. Но Четвертак только довольно хмыкал, да подкладывал еще.

Когда Найтвуд утолил первый голод, ему неожиданно стало стыдно, чего с ним не случалось почти никогда. Он подумал о том, что Трэнт потратил на эту бедную еду все деньги. Неизвестно, будет ли ему что поесть завтра, но, тем не менее, этот удивительный человек радуется, наблюдая, как Найтвуд уничтожает его запасы. Он вытер рот тыльной стороной ладони и отставил тарелку.

– Спасибо, – сказал Найтвуд, помявшись. Он не привык благодарить, и это выходило у него довольно неуклюже. – Можно задать вопрос?

– Валяй, – разрешил Четвертак.

– Я вот смотрю на тебя и не могу взять в толк. Ты вроде приличный человек, Трэнт. Умные книжки читаешь. Как вышло, что ты оказался здесь?

– Здесь? То есть на дне? – Трэнт усмехнулся. Но за привычным выражением веселого дружелюбия Найтвуд впервые разглядел налет грусти. – Что ж, я расскажу тебе, как это вышло.

Четвертак подлил себе и Найтвуду вина и сразу осушил половину кружки.

– Когда-то я был хорошим человеком, Найтвуд, хоть сейчас по мне и не скажешь. Хорошим человеком, но плохим бизнесменом.

У меня было свое небольшое дело, строительный бизнес. Я неплохо зарабатывал, у меня была жена. У нас была прекрасная квартира, мы ни в чем себе не отказывали. В общем, мы были счастливы. Но когда мы думали, что наша жизнь и так идеальна, она забеременела.

Моему счастью не было предела. Я хотел дать своему ребенку все самое лучшее, поэтому стал искать пути для расширения бизнеса. Приятель познакомил меня с одним человеком, рекомендовав его как порядочного и надежного. – Трэнт горько улыбнулся, уставившись в стену.

– Только потом я понял, что они оба были повязаны в этом деле. Они зарабатывали тем, что предлагали кредит и сотрудничество. А когда ты полностью доверялся им и делал партнерами, выжимали тебя из бизнеса.

Я обанкротился. А когда потерял все деньги, от меня ушла жена, забрав новорожденную дочку. Я продал квартиру и отдал все сбережения, ведя с ней судебные тяжбы за свою дочь. Но как это обычно и бывает, суд встал на сторону моей жены.

Четвертак залпом осушил вторую половину кружки. Найтвуд снова наполнил ее.

– Мне очень жаль, приятель. Это паршиво.

Трэнт махнул рукой, словно пытаясь смахнуть неприятные воспоминания.

– Я давно перестал винить ее. Может, это и правда было к лучшему. Отчасти я и сам виноват, что решение было принято в ее пользу. К тому времени, как я потерял все, я запил. А напиваясь, частенько буянил, сетуя на судьбу. Тому было много свидетелей, так что в конечном итоге я сам вынес себе приговор.

Трэнт помолчал, вертя кружку в узловатых пальцах.

– Этот город не терпит слабостей. Если ты недостаточно умен и проворен, он сожрет тебя, переварит и извергнет вместе с нечистотами перерабатывающих заводов. И тогда ты окажешься в таком месте, как это. Город нечист. Он пожирает собственных детей для того, чтобы жить и процветать, расти и богатеть на свалках человеческих отходов.

– Хм, я никогда не думал об этом,– протянул Найтвуд, делая очередной глоток крепкого пойла.

Оно притупляло воспоминания, притупляло боль, заволакивая все густым туманом винных паров. Оно даже притупляло чувство вины, не сильно, но достаточно, чтобы получить хоть небольшую передышку.

– Черт, я и сам был из тех парней, кто неплохо устроился в этом городе. Я жил в «Золотой Долине» – это один из самых престижных кварталов с выходом прямо на деловой район. А какая у меня была квартира, приятель! Тебе бы понравилась, – заговорил Найтвуд, и ему вдруг захотелось рассказать Трэнту всю правду о себе. Пусть в этом мире будет хоть один человек, действительно знающий, кто он.

– Так как же ты докатился до такой жизни? Если это не город пережевал и выплюнул тебя, тогда что? Дело в женщине?

Найтвуд мотнул головой.

– В сущности, моя история похожа на твою. Я тоже доверился не тем людям, у меня не было выбора. А когда я оказался им не нужен, меня подставили и выкинули на улицу подыхать.

И вот я здесь, что, в сущности, не самый плохой исход для меня. Во всяком случае, я оказался там, где мне самое место – на свалке.

И Найтвуд расхохотался – злым истеричным смехом. Он смеялся и смеялся, до тех пор, пока легкие снова не скрутил кашель. Но когда он посмотрел на Трэнта, тот даже не улыбался.

– Кажется, тебе хватит, друг. Давай-ка, приляг. Тебе еще далеко до выздоровления.

– Ты не представляешь, насколько, – ответил Найтвуд обессиленно, как будто истратил всю энергию на этот выплеск злости и боли.

Он позволил уложить себя на матрас и даже накрыть одеялом. Только встав со стула, он понял, что мертвецки пьян.

– Ну и забористая дрянь, это твое вино… – проговорил он, закрывая глаза.

– Да, да, та еще дрянь. Зато излечивает от печали и воспоминаний, – ответил Трэнт, когда Найтвуд задышал ровно и глубоко.

Он жил у Трэнта уже около двух недель. Днем они ходили по заброшенным домам в поисках цветного и черного металла, который можно было сдать на лом. Трэнт научил Найтвуда разбирать бытовую технику и проводку в домах, показывая, что может сгодиться.

Вечерами они сидели дома, читая книги или распивая вино, если за день удавалось наскрести на него денег. Найтвуду даже начала нравиться такая незамысловатая жизнь, наполненная ежеминутными заботами. Во всяком случае, так он совсем не вспоминал о приближающемся конце света, а когда удавалось напиться – то и о Кейси. Наверняка, она решила, что его убили или он сам двинул коней, что было недалеко от истины. Пусть так и думает. Это к лучшему.

Вечер выдался прохладным, осень уже стучалась в окна. Трэнт законопатил окно-форточку тряпками. Найтвуд сидел, укутавшись в тощее одеяло, с кружкой чая в руках. По привычке, он добавил в чай две столовые ложки вина. Мужчина сомневался, что такое лечение действительно может кому-то помочь, но так или иначе кашель почти отпустил, как и обещал Трэнт, да и приступы мигрени давно не повторялись.

В целом Найтвуд был доволен тем, как все сложилось. Он счел такую жизнь вполне сносной, даже в чем-то приятной.

Трэнт поежился от сквозняка, пробравшегося из-под двери. Он встрал и натянул свой бежевый плащ, который до этого висел на гвозде за дверью.

– Что это? – задал он вопрос сам себе, достав руку из кармана. – Да это же твое!

– Что? – не понял Найтвуд, подняв голову от книги.

– Флэшка какая-то, – пожав плечами, ответил Трэнт. – Я вытащил ее у тебя из кармана, когда тащил сюда. Положил в карман плаща, чтобы не потерялась, да так и забыл.

Найтвуд уставился на протянутую руку Четвертака, в которой был… модуль связи. Он совсем забыл, что все же успел сунуть его в карман перед тем, как явился Сафлер.

– Мне это больше не нужно. Можешь выкинуть, – сказал Найтвуд и вернулся к чтению.

Но Четвертак не торопился избавиться от ненавистного напоминания.

– Не стоит избавляться от всего, что связывает тебя с прошлым, – изрек он поучительно. – Может настать день, когда ты захочешь вспомнить, но обнаружишь, что у тебя не осталось ничего от прошлой жизни, даже воспоминаний.

Трэнт встал и положил флэшку на полку вместе со своими четвертаками.

– Я пытаюсь сделать все, чтобы забыть, а ты хочешь хранить эту дрянь прямо у меня под носом? Моя жизнь – это череда ошибок и неудач, и мне не нужно лишних напоминаний об этом, – зло отчеканил Найтвуд.

Трэнт не обиделся.

– Я знаю, о чем ты говоришь, друг, – заговорил он. – Моя жизнь тоже пошла под откос. Я опустился на самое дно. Но знаешь что? Если бы я проживал эту жизнь заново, я сделал бы то же самое. Все то же самое.

– Как ты можешь так говорить? – изумился Найтвуд.

– Очень просто. Я простил себя за все, что сделал. А когда посмотрел на свою жизнь трезво, ну точнее, не сквозь призму ненависти и чувства вины, то понял, что я сделал все правильно. Я хотел, как лучше для моей семьи. И я боролся за них до последнего. Боролся, но проиграл. Что ж, так бывает. Как я уже говорил, этот город не для слабаков.

Найтвуд уставился на Четвертака, будто перед ним сидел совершенно незнакомый человек. Он думал о том, как могло случиться, что жизнь свела его с этим удивительным человеком, который, несмотря на все удары судьбы, сумел простить ее. Больше того, сумел простить себя за все свои ошибки. Он прошел через чистилище, но сумел остаться человеком. Не утратил сочувствия и доброты, только стал мудрее и спокойнее.