Принцесса где-то там 2

Эпилог

Воистину же говорят, что более всего мы ценим то, что потеряли, и пока у меня не отобрали возможность писать, я даже не представлял, насколько она для меня важна.

В бытность мою профессиональным литератором, в той, еще прошлой жизни, и я использую слово «прошлой» не для красного словца, большую часть времени я занимался чем угодно, но не литературой.

Меня привлекали женщины, выпивка и автомобили, а в дополнении к любой из этих тем всегда шли сигары. В разные периоды моей жизни приоритеты сменялись, и со временем женщины уступили свое первенство выпивке, и по этой же причине автомобили ушли куда-то в тень, после двух аварий я перестал садиться за руль, только следил за несколькими основными мировыми чемпионатами по телевизору и ездил смотреть на гонку в Ле-Ман.

Я был успешен. Не так, как Стивен Кинг или Роулинг, или эти новомодные писательницы, выпрыгнувшие на Олимп из интернета, никогда не входил в топ-10 писателей по версии «Ридерс дайджест», и не каждый мой роман становился бестселлером, а экранизаций у меня было всего две, и обе сразу же попали в категорию Б, но этого хватало, чтобы я оставался на плаву.

Я писал по одному роману в год (обычно понукаемый редакторами и литературными агентами, постоянно звонящими мне, чтобы наполнить о дедлайне), а потом отправлялся в рекламный тур, где давал интервью, встречался с читателями и раздавал автографы. Справедливости ради, стоит сказать, что с каждым годом очередь к моему столику в книжном магазине становилась все короче и короче.

Потом я умер, умер совершенно по-дурацки, совсем не так, как я планировал. Не слетел на «Бугатти Вейрон» с обрыва, не вписавшись в поворот на горной трассе, не с юной и готовой на эксперименты девой в постели, не сжимая в руках ни стакана с виски, ни сигары… Печально, но факт.

Меня сбил идиотский грузовик, когда я прогуливался по обочине дороги, и последнее, что я запомнил из той своей прежней жизни, были изумленное лицо реднека за рулем, и телефон в той самой руке, которой он должен был этот руль держать.

Я даже не знаю, как его звали.

Я очнулся на скамейке в парке посреди Города, и очень быстро понял, что нахожусь не в том мире, где родился и жил до этого, хотя местами они и очень похожи. Такие, как я, не были здесь редкостью, потому что после того, как я обратился за помощью к местным полицейским, они отвезли меня в Бюро Регистрации, которое занималось работой с пришельцами из других реальностей и помогало им социализироваться и встать на ноги в новом мире.

Меня опросили, зарегистрировали, выдали временные документы и комнату в общежитии. Поначалу я устроился на работу в автосервис, ведь я неплохо разбирался в автомобилях, да и отец мой был превосходным механиком. Параллельно с работой там я начал писать, потому что считал, что мой опыт перерождения… нет, это не правильное слово, ведь чисто технически я здесь не рождался, мой опыт перехода между мирами может быть кому-то полезен.

Но в первую очередь это нужно было мне самому. Я снова вернулся в молодость, когда слова извергались из меня бурным нескончаемым потоком, от которого потом хватались за голову редакторы и корректоры, и который принес мне первую известность и первые гонорары.

И это на самом деле было похоже на второе рождение, на обновление, которое принесло в мою жизнь новые смыслы и оттенки, и я считал, что мой нарратив может стать прорывом и в этом мире, и даже женщины и выпивка отошли на второй план. Выпивка — на время, а женщины, как выяснилось, почти навсегда.

Я был писателем-старовером, консерватором, я предпочитал творить на бумаге, используя обычную шариковую ручку, я любил накидывать текст, а потом набрасываться на него и остервенело вычеркивать целые абзацы, и пусть на компьютере редактирование выглядит удобнее, оно не давало мне такого всплеска эмоций. Текстовые процессоры были эрзацем, заменителем, они не позволяли мне почувствовать себя творцом.

И я заметил нечто странное.

Когда я писал, реальность менялась, и я вдруг понял, что ее меняют мои слова. Заинтересованный этим феноменом, я начал экспериментировать с другими людьми, с кем-то у меня получалось, с кем-то нет.

Я поссорил влюбленную парочку, которая ворковала в кафе на виду у всех. Я исцелил хромоту у бродяги, просившего милостыню на улице (впрочем, здесь я не совсем уверен, может быть, он просто притворялся хромым), я починил машину в сервисе, в котором работал, не прикасаясь к ней ни руками ни инструментами, лишь написав о ремонте, я забавлялся, я играл с предметами и людьми, как ребенок играет с новыми игрушками и… в общем, я доэкспериментировался до того, что за мной пришли люди в строгих деловых костюмах.

И я познакомился с ТАКС.

Следующий год стал худшим в обеих моих жизнях. Они держали меня взаперти, на какой-то военной базе, и все время заставляли меня писать, выясняя пределы моих способностей. Диктовка не срабатывала, но когда я излагал сказанное ими своими словами, что-то начинало происходить.

А иногда и нет. У моих способностей есть пределы. Возможно, лучше бы они заполучили себе Стивена Кинга. Или, скажем, Паланика. Или этих новомодных девиц, чтобы они познали, почем фунт лиха.

Я держался год, а потом наотрез отказался продолжать эксперименты. Я сказал им, что с меня хватит. Что им следует завести себе другую послушную обезьянку. Что они могут делать со мной, что хотят, но я больше ни строчки не напишу, и тогда я на самом деле так думал, потому что это все равно была не жизнь, и я считал, что терять мне нечего.

Когда они сломали мне первый палец на левой руке, я понял, что ошибался. Я орал от боли, я был готов вернуться к нашим прежним отношениям, которые, как оказалось, были не такими уж и плохими, но заместитель директора Смит собственноручно сломал мне остальные пальцы, пригласил врача и пообещал, что завтра займется и правой рукой.

Я усвоил урок.

Следующего дня я ждал со страхом, но ко мне пришел сам директор Доу, который предложил мне сделку. Он сказал, что эксперименты закончены, и они поняли, чем я могу быть им полезен. Мне предложили работать на ТАКС, а взамен я получал дом в каком-нибудь глухом месте, доступ к развлекательным каналам и ежесекундный контроль со стороны агентов до конца моей жизни.

Я уже тогда понимал, что это классическая схема «хороший полицейский — плохой полицейский», но делать было нечего, и я согласился. Я даже сумел выторговать себе сигары и алкоголь.

Это было лучшее, на что я мог рассчитывать.

***

Хуже всего то, что я не мог писать. Здесь не было компьютеров, не было планшетов, у агентов не было даже смартфонов, чтобы я не попытался их выкрасть, и у телевизора не было экранной клавиатуры. Бумагу и ручку мне выдавали агенты, и тщательно следили, чтобы я писал только то, что велено.

Что позволено.

Все остальное было сносным. Дом достаточно комфортный, лес вокруг тихий, телевизор постоянно что-то бубнил, а назойливость агентов можно было игнорировать с помощью алкоголя. Я уже смирился с тем, что так будет до самого конца моей жизни. Или до тех пор, пока ТАКС не найдет себе исполнителя получше, что, впрочем, все равно будет равнозначно концу моей жизни. Потому что вряд ли эти ребята когда-нибудь отпустят меня в свободное плавание.

Сюжеты постоянно лезли мне в голову, рождались новые метафоры и цветистые обороты, остроумные шутки возникали сами собой, и порой мне казалось, что я мог бы выйти на новый уровень, и все это даже сейчас лезет из меня на бумагу, но я стараюсь себя сдерживать и безжалостно вымарываю лишнее, потому что это не моя история, и она должна быть рассказана близко к тому, как я сам ее услышал.

А тогда… тогда я глушил творческий зуд в виски, моим лучшим другом был «Джек Дэниэлс», и я прекрасно понимал, что выжигая свои нейроны алкоголем, я пытаюсь сделать себя бесполезным для ТАКС и таким образом соскочить с крючка.

В тот вечер, разумеется, я был пьян. Я находился на той тонкой грани, когда ты уже все понимаешь про этот мир, но при этом тебя еще не начало от него тошнить. Этой грани трудно достичь, но истинное искусство заключается в том, чтобы на ней удержаться. Это не так просто, как можно подумать, но я почти достиг совершенства, и мог находиться в этом состоянии часами.

А потом, конечно же, меня начинало тошнить.

Но в тот вечер до тошноты было далеко, хотя все предпосылки были на месте. А еще в мою уединенную обитель, мою отшельническую пещеру (шестерых агентов я в расчет не беру, я даже не различал их по именам и привык считать их за мебель) прибыл директор Доу собственной персоной, что дало мне лишний повод для тошноты.

Он был один, в кои-то веки без своего заместителя, и вел себя странно. Я налил себе виски, сел перед растопленным камином и закурил сигару, потому что знал, что его раздражает, когда я курю сигары. Но это была часть сделки, и он старался играть честно.

— И чему же я обязан радостью лицезреть вас сегодня во плоти, директор Доу? — поинтересовался я. — У вас появился новый план по захвату мира, и вы желаете обсудить со мной подробности?

— Сидите, где сидите, Ричард, — сказал директор Доу. — Сегодня я не в настроении выслушивать ваши бредни.

— Тогда зачем же вы приехали?

— Чтобы проверить одну мою теорию, — сказал директор Доу и зачем-то принялся облачаться в принесенный с собой бронежилет. — Очень может статься, что я ошибаюсь, и лучше бы я ошибался, но…

— Ждете кого-то в гости?

— Одну особу, еще более неприятную, чем вы, — сказал директор Доу.

— Мне кажется, вы пытаетесь меня обидеть, — заявил я. — Кто же сумел меня обойти? И почему вы не организуете полноценную засаду?

— Я организовал полноценную засаду, Ричард, — сказал директор Доу. — Просто вы ее не видите. И раз вы ее не видите, значит, никто другой ее тоже не увидит.

— Но почему именно здесь?

— Полагаю, из-за вас, — сказал директор Доу. — Полагаю, она хочет выстрелить вам в голову.

— Но за что? — изумился я.

— Чтобы досадить нам.

— Это хороший ход, — согласился я. — Я бы и сам его сделал, чтобы досадить вам. Если бы не был таким трусом.

— Вот именно, — сказал директор Доу. — Вы — ничтожество и трус, Ричард. И талант, которым вы обладаете, никаким образом этого не отменяет. А теперь заткнитесь и пейте свой виски.

Я знал, что у ТАКС какие-то неприятности, равных которым еще не было. Сегодня меня уже заставили «вернуть» заместителя директора Смита, который в последнее время зачастил на тот свет, и еще несколько других агентов. Не знаю, что у них там происходило, но таких массовых «возвращений» не было за все время нашего «сотрудничества».

Может, ТАКС охватило безумие, и агенты массово прыгают с крыши своей штаб-квартиры? Если так, то я вряд ли смогу им помочь. Понятия не имею, как лечить суицидальные порывы…

Я сидел и думал, и пил свой виски, стараясь поддержать себя на той самой грани, о которой уже говорил, когда мигнул свет.

Я слышал, как загудел аварийный генератор. В нашей глуши такое случается.

Не слишком часто, но случается.

А потом снаружи донесся глухой удар, жужжание прекратилось и свет погас окончательно. Причем, это был не взрыв. Это было похоже, как если бы по бетонной плите шарахнули… ну вот этой здоровенной штукой, которой здания сносят.